Мы совпали с тобой (сборник) - Рождественский Роберт Иванович. Страница 5

Пиши мне, ластынька моя. Любимая моя солдатка! Недолго тебе осталось тянуть свою вдовью лямку. Скоро, очень скоро «я к тебе приеду поездом…».

Целуй Катюшку. Передавай всем персональные приветы. Пиши мне. Люблю тебя. И целую сильно. Р-Р-Р

Перед расставанием

Я к тебе приеду поездом,

так, чтобы не знала ты.

На снегу весеннем

пористом

проторчу до темноты.

В дверь звонить не стану бешено,

а, когда вокруг темно, —

я тихонечко и бережно

стукну в низкое окно.

Ты в окошко глянешь боязно,

я сильнее постучу…

Нет!

Я не поеду поездом!

Самолетом прилечу.

Да!

Конечно!

И немедленно,

ошалев от маяты,

позвоню из Шереметьева

и в ответ услышу:

«Ты?!

Где?

Откуда?

Что ж ты мучаешь?!

Как приехал?!

Не пойму…»

И тогда

машину лучшую

я до города возьму.

Полетит дорога по лесу,

упадет к ногам твоим…

Мне остался час

до поезда,

а мы

о встрече говорим.

Ночью

Как тихо в мире!

Как тепло…

А если

в этой тишине

ты —

мне

назло,

себе

назло —

устала

думать обо мне!

И номер набрала рывком.

И молча отворила дверь…

Я, может, даже не знаком

с ним —

постучавшимся теперь.

А если и знаком,

так что ж:

он – чуткий.

У него —

душа…

И вот

в ладони ты идешь

к нему,

белея и дрожа!

Не понимаешь ничего…

А простыни —

как тонкий дым…

И называешь

ты

его —

забывшись —

именем моим!

И падаешь, полужива.

И задыхаешься от слез.

И шепчешь жаркие слова.

Все те.

Все самые.

Всерьез!

А сумрак —

будто воспален.

И очень пьяно

голове…

Телефонистка – о своем:

«Алло!

Кого позвать в Москве?..»

«Кто подойдет…»

Наверно, ты.

А если он, тогда…

Тогда

пусть вычеркнется навсегда

твой телефон!..

Из темноты

приходит медленная боль.

А я уже над ней смеюсь!

Смешно,

что я вот так

с тобой

то ссорюсь,

то опять мирюсь!

И мысли пробую смягчить,

весь —

в ожидании грозы…

Как долго телефон молчит!

Как громко

тикают

часы!

Оттуда

На том

материке

твоя звезда горит.

На том

материке

ты тоже —

материк!..

Постукивает дождь

по синеве окна.

А ты глядишь на дочь.

А ты сидишь одна.

Прохладно, как в лесу

в предутренней тиши…

Тебя я знаю всю.

(Не слушайте,

ханжи!)

Ты,

как знакомый дом,

не требуешь

похвал.

Открыта,

как ладонь,

Понятна,

как букварь…

Но так уж суждено:

и раз,

и два подряд

взглянула ты,

и взгляд, —

как белое

пятно!..

Ты

тоже

материк!

Разбуженная глубь…

Я вечный твой

должник.

Я вечный твой

Колумб.

Мне

вновь ночей не спать,

ворчать на холода.

Мне снова

отплывать

неведомо куда.

Надеяться, и ждать,

и волноваться зря.

И, вглядываясь

в даль,

вовсю вопить:

«Земля!!»

Намеренно грубя,

от счастья

разомлеть.

И вновь открыть

тебя!

Открыть,

как умереть.

Блуждать

без сна и компаса

в краях

твоей земли…

И никогда

не кончатся

открытия мои.

Без тебя

Хотя б во сне давай увидимся с тобой.

Пусть хоть во сне

твой голос зазвучит…

В окно —

не то дождем,

не то крупой

с утра заладило.

И вот стучит, стучит…

Как ты необходима мне теперь!

Увидеть бы.

Запомнить все подряд…

За стенкою о чем-то говорят.

Не слышу.

Но, наверно, – о тебе!..

Наверное,

я у тебя в долгу,

любовь, наверно, плохо берегу:

хочу услышать голос —

не могу!

лицо пытаюсь вспомнить —

не могу!..

…Давай увидимся с тобой хотя б во сне!

Ты только скажешь, как ты там.

И все.

И я проснусь.

И легче станет мне…

Наверно, завтра

почта принесет

письмо твое.

А что мне делать с ним?

Ты слышишь?

Ты должна понять меня —

хоть авиа,

хоть самым скоростным,

а все равно пройдет четыре дня.

Четыре дня!

А что за эти дни

случилось —

разве в письмах я прочту?!

Как эхо от грозы, придут они…

Давай увидимся с тобой —

я очень жду —

хотя б во сне!

А то я не стерплю,

в ночь выбегу

без шапки,

без пальто…

Увидимся давай с тобой,

а то…

А то тебя сильней я полюблю.

Ревность

Игру нашли смешную,

и не проходит

дня —

ревнуешь,

ревнуешь ты меня.

К едва знакомым девушкам,

к танцам под баян,

к аллеям опустевшим,

к морю,

к друзьям.

Ревнуешь к любому,

к серьезу,

к пустякам.

Ревнуешь к волейболу,

ревнуешь к стихам…

Я устаю от ревности,

я сам себе

смешон.

Я ревностью,

как крепостью,

снова окружен…

Глаза твои

колются.

В словах моих

злость…

«Когда все это кончится?!

Надоело!

Брось!!»

Я начинаю фразу

в зыбкой тишине.

Но почему-то

страшно

не тебе,

а мне.

Смолкаю запутанно

и молча курю.

Тревожно, испуганно

на тебя смотрю…

А вдруг ты перестанешь

совсем ревновать!

Оставишь,

отстанешь,

скажешь:

наплевать!

Рухнут стены крепости, —

зови

не зови, —

станет меньше

ревности

и меньше

любви…

Этим всем замотан, —

у страха в плену, —

я говорю:

«Чего там…

Ладно уж…

Ревнуй…»

Стихи, написанные восьмого марта

Все равно что за снегом идти

в Африку,

а за новою книжкой стихов —

в мебельный

и уныло просить

со слезой в голосе

адрес Господа Бога

в бюро справочном,

все равно что ругать океан

с берега

за его невниманье

к твоей личности,

все равно что подснежник искать

осенью

и, вздыхая, поминки справлять

загодя,

все равно что костер разводить

в комнате,

а гнедого коня

в гараже требовать,

и упорно пытаться обнять

облако,

и картошку варить

в ледяной проруби,

все равно что на суше

учить плаванью,

а увесистый камень

считать яблоком,

все равно что от курицы

ждать лебедя —

так однажды

решить,

будто ты

полностью

разбираешься

в женском

характере!

Снег

Этой ночью

первый снег летел в окно.

Этим утром

снег идти не перестал…

Так идет он,

будто кто-то озорно,

как бутылку,

все окрестности взболтал.

И не знает снег,

куда лететь ему,

где найти ему

местечко для жилья.

И забыл он, где земля,

зачем земля,

почему трава и зелень почему.

То идет он сверху вниз,

то снизу вверх —

озабоченный,

растерянный,

чудной…

Я прекрасно понимаю

первый снег,

потому что так же было и со мной.

Время встало.

А потом пошло назад!

Все часы на свете

канули во тьму.