Тютчев - Кожинов Вадим Валерьянович. Страница 94
Тютчев. 1840-е годы.
Эрнестина Тютчева. 1840-е годы.
Тютчев. 1840-е годы.
Петербург. Дом на Невском проспекте, в котором на третьем этаже долгое время жил поэт.
Слева направо: Анна Тютчева (Аксакова), Мария Тютчева, Екатерина Тютчева.
Тютчев. Начало 1850-х годов.
Елена Денисьева. Начало 1850-х годов.
Нессельроде. А.М. Горчаков (1860-е годы).
И.С. Тургенев. Н.А. Некрасов.
Тютчев (Конец 1860-х годов). И.С. Аксаков.
Е.А. Денисьева с дочерью Еленой Тютчевой (публикуется впервые).
Ю.Ф. Самарин. А.Ф. Гильфердинг.
Храм Успенья на Покровке (1699), вблизи дома Тютчевых (уничтожен в 1932 г.).
Река Десна около Овстуга.
Возрожденный дом Тютчевых в Овстуге.
Тютчев. Конец 1860-х годов.
В тютчевских стихотворениях, созданных в Германии, при всей их лирической углубленности, которая как бы не оставляет места для предметных образов, так или иначе запечатлено это праздничное «многолюдье»:
А в уже упомянутом двучастном стихотворении «На возвратном пути» поэт говорит о «родном ландшафте»:
Русское бытие представало как не обладающее красочной пластичностью, не имеющее законченных, чеканных форм. Оно представало скорее как стихия, некое излучение, свечение, нежели как предметная реальность, «вещество». И эту стихию надо было словно схватывать на лету.
Имеет смысл отметить здесь, что тютчевское поэтическое освоение России во многом противоречило художественной программе славянофильства. Все русское искусство слова не удовлетворяло славянофилов 1840— 1850-х годов, поскольку они не находили в нем ясных, предметных, пластических образов национального бытия в его положительной, в пределе — прекрасной, идеальной — сущности. С этой точки зрения славянофилы, между прочим, не раз указывали на искусство стран Запада, которое создало богатейшую галерею таких предметных, образов. Русское же искусство, утверждали славянофилы, в силу своей печальной оторванности (начавшейся в эпоху Петра) от народно-национальных начал, пока, так сказать, не научилось воплощать самобытное содержание русской жизни. И тютчевский образ России долго представлялся славянофилам слишком расплывчатым и малосущественным. Между тем для постижения глубочайшего смысла русского бытия необходимо было не четкое предметное воплощение, но своего рода прозрение.
В высшей степени характерно, что многие стихотворения Тютчева о России созданы в дороге (или, как он сам нередко помечал в автографах — «дорогой») — то есть не на основе долгого и последовательного вчувствования и размышления, но в результате мгновенного, даже как бы неожиданного откровения.
Так, по дороге из Москвы в Овстуг 13 августа 1855 года было написано великое стихотворение «Эти бедные селенья…». Через два года (22 августа 1857) «в коляске на третий день нашего путешествия» из Овстуга в Москву — по записи дочери поэта Марии — он создал «Есть в осени первоначальной…».
Вообще с полной достоверностью известно, что более двух десятков значительнейших поздних тютчевских стихотворений создано в дороге, и есть все основания полагать, что на самом деле их было гораздо больше (об обстоятельствах создания подавляющей части стихотворений поэта мы ничего не знаем).
Уже говорилось, что творчество было для Тютчева не столько самовыражением, сколько актом его бытия, своего рода преодолением, разрешением той или иной жизненной ситуации. Творчество как особое самостоятельное дело, которым занимаются, специально выбрав время, в рабочем кабинете, вовсе не характерно для поэта. И тот факт, что многие стихи написаны в дороге, — лишнее свидетельство в пользу такого представления.
Творчество предстает в этом случае не как осуществление заранее намеченного замысла, но как прямое продолжение жизни в поэтическом слове. И такие стихи, не переставая быть созданиями искусства, в то же время являют собой, в сущности, вполне реальные события жизни поэта (а не позднейшие воспроизведения этих событий).
Нельзя не заметить, что поэтическое открытие России, воплощенное в тютчевских стихотворениях самого конца 40—50-х годов, явно связано с его частыми в то время поездками в Овстуг. Он хоть ненадолго приезжал в Овстуг в 1849, 1852, 1853, 1855 и 1857 годах. И чуть ли не каждая поездка порождала стихотворения о родине.
В высшей степени примечательно, что новый расцвет тютчевского творчества начался именно тогда, когда в русской литературе в целом начиналась новая — после пушкинской — поэтическая эпоха. Уже шла речь о том, что к середине 1830-х годов поэзия всецело отошла на второй план литературы, уступив свое место прозе и публицистике; это ясно выразилось даже и в деятельности самого Пушкина в последние годы его жизни.
И вот в январском номере «Современника» за 1850 год Некрасов в полном смысле слова воскрешает Тютчева, не без недоумения отметив, что в 30-е годы «ни один журнал не обратил на него ни малейшего внимания».
Статья Некрасова, по сути дела, провозгласила начало новой поэтической эпохи, или, вернее, предчувствие этого начала. Между тем Некрасов, без сомнения, не имел никакого представления о том, что как раз в предыдущем, 1849 году Тютчев после десятилетнего перерыва переживает новый творческий расцвет. Перед нами лишнее доказательство того, что развитие поэзии (в данном случае русской поэзии), казалось бы, не подчиняющееся каким- либо законам, на самом деле обладает единой внутренней устремленностью, в силу которой Тютчев, ничего не зная о замысле некрасовской статьи, как бы подтверждал ее своей творческой деятельностью.
Но еще более замечательным был тот факт, что Некрасов словно угадывал и новую направленность тютчевского творчества. В его статье, пожалуй, наиболее высоко оценено созданное в 1830 году в России стихотворение Тютчева «Осенний вечер» («Есть в светлости осенних вечеров…»), которое было разобрано выше, — стихотворение, явно предвосхищавшее позднее творчество поэта: