Приют - Макграт Патрик. Страница 35

– А, ерунда.

Провожая меня, Стелла задала не дававший ей покоя вопрос:

– Ты ничего не узнал об Эдгаре?

Я не сразу решил, как ей ответить. Она полагала, что мы оба заинтересованы в его благополучии и хотим знать, где он находится. Поборов искушение посоветовать ей забыть Эдгара, я молча покачал головой.

– Бедняга. Питер, где живет его сын?

– Сын?

– Леонард.

– У него нет сына.

– Есть.

– Стелла, сына у него нет. Думаешь, я бы не знал?

Она издала нервозный смешок.

– Незачем говорить о нем, так ведь?

Стелла бродила по пустым комнатам, вспоминая события ушедшего лета. Через несколько дней она окажется в Уэльсе и этого дома уже никогда больше не увидит. Макс подыскал жилье – часть большого фермерского дома, разделенного надвое. Им предстояло снимать половину у владельца, живущего в другой половине. Макс сказал, что дом стоит на склоне холма, окнами на долину. Сада там нет, но очень просторно – луга, леса, карьер. Чарли жадно слушал – ему хотелось верить, что они переезжают в лучшее место.

Прощальных вечеринок не было. Джек угостил Макса стаканом хереса у себя в кабинете. Я присутствовал при этом. Они бормотали друг другу банальности – мол, на поприще психиатрии места много и все такое прочее. Джек утешал его, хотя какое утешение можно предложить тому, кто хотел занять твою должность и, возможно, занял бы, если бы жена так не подвела его? Люди начали сомневаться в проницательности Макса, поскольку он женился на женщине, способной на такое. Здоров ли он сам? Я старался быть объективным и склонял к этому других, однако считал тогда и считаю до сих пор, что Джек поступил правильно, уволив Макса. В таком деликатном учреждении, как наше, человек вроде Рейфиела не может занимать одну из высших должностей.

«Я не бросил жену, – слышится мне голос Макса, – не бросил, несмотря ни на что».

Уезжали они дождливым утром. Еще накануне прибыл огромный черный фургон. В него погрузили мебель, ящики, затем аккуратно заклеенные картонные коробки с надписями и прочие пожитки. Когда фургон отъезжал, Чарли со Стеллой смотрели ему вслед, а Макс ходил по дому, запирая двери. В последний раз они проехали через главные ворота, сдали ключи и покатили на север.

Путешествие заняло несколько часов. Дорожные ландшафты интересовали Чарли больше, чем Стеллу, поэтому он сидел на переднем сиденье, а Макс – за рулем. Стелла подумала, что машину по крайней мере они сохранили: ей нравился этот удобный «ягуар». Где-то за Бирмингемом Стелле пришла в голову ужасная мысль: «Как Эдгар найдет меня? Когда он приедет за мной, кто скажет ему, куда я уехала? Кого он сможет спросить?» Она уставилась в окно, сдерживая слезы, и поймала в зеркале заднего обзора взгляд Макса. Он следит за ней, постоянно выжидает минуту слабости вроде этой. Дабы лишний раз получить подтверждение, что она куда-то уносится мыслями и не думает раскаиваться. «О, Эдгар, почему ты так обошелся со мной, почему бросил меня корчиться и плакать под холодным взглядом этого нелюбящего человека?» Стелла рассердилась на своего любовника: она могла себе это позволить, так как знала, что он пытается связаться с ней.

Приехали они уже затемно. Ночь решили провести в городке, а утром встретить у дома фургон с вещами. Макс устал и был зол – от него не укрылось, что Стелла плакала, и он понял, что плачет она по Эдгару. Он отвлекся, заведя долгий разговор с Чарли, и вскоре, прислушавшись, она поняла, что тема их разговора ей безразлична, но ее изумило и потрясло, как Макс формировал образ мыслей мальчика, прививал ему свою логику, выводил из-под ее влияния. Однако поступал ли он так из убеждения, что она негодная мать, или просто хотел наказать ее, Стелла не знала, но подозревала последнее. Ее это долго беспокоило: Чарли был в том возрасте, когда разум наиболее податлив.

Остановились они в отеле, ужинали вместе в столовой, и Стелла успела заметить убогую провинциальность окружающей обстановки. Внезапно она уверилась, что дом, в который они въедут завтра, будет безобразным.

– Макс, – спросила она, – наш будущий дом безобразен? Я его возненавижу?

Отец с сыном прекратили разговор и посмотрели на нее. Она их перебила. Отлично, подумала Стелла, нужно перебивать их как можно чаще. Нельзя позволять Максу присваивать мальчика, похищать его душу.

– Не сказал бы, что он безобразен, – ответил Макс. – Наоборот, довольно красив.

– Из чего он построен? – спросил Чарли.

– Каменный, – ответил Макс. – Здесь строят из камня.

– Он представляется холодным, – сказала Стелла сыну. – Как ты думаешь, дорогой?

Чарли не знал, что ответить.

– Он холодный?

– Там дровяная печь в гостиной, батареи и ковры во всех комнатах, кроме кухни.

– Я не это имела в виду, – сказала Стелла.

– А что же?

– Холодный для души.

Макс промолчал, поднес ко рту стакан и, пока пил водку, смотрел на нее. Осторожнее, говорил его взгляд, немедленно прекрати! Чарли недоуменно смотрел то на отца, то на мать.

– Мы сделаем его теплым, правда, дорогой? – сказала Стелла.

– Что ты имеешь в виду?

– Мама считает, что мы будем счастливы в новом доме, – сказал Макс. – Так ведь?

Глава десятая

Дом виден с дороги за милю. Широкая долина расположена между длинными, невысокими, поросшими лесом холмами. День стоял ясный, ветреный, и Стеллу переполнял ужас. По небу неслись гряды облаков. Дорога была узкой, заляпанной навозом, по обе ее стороны тянулись густые живые изгороди и каменные стены. Когда они оказались в трех-четырех милях от городка, Макс указал на серый массивный каменный дом над долиной. Казалось, он выстроен с оборонительной целью, для защиты обитателей – но от кого? Макс глянул на Стеллу в зеркало заднего обзора.

– Что скажешь? – спросил он. – Красивый?

В голосе его звучала беспечность; Макс понимал, что деваться ей некуда.

– Не знаю, – негромко ответила Стелла. Она не могла решить, будет этот большой дом ей убежищем или нет. Через пять минут они въехали в ворота и осторожно вылезли из машины. На воротах висела табличка с надписью: «Плас Молд».

Фургон с их вещами уже прибыл и стоял во дворе за домом. Задний борт был открыт, возле машины стояли люди с сигаретами. Один, невысокий, тощий, в куртке из грубого твида, вышел вперед. Там, наверху, дул сильный ветер, сильно пахло навозом, поэтому Стелла снова села в «ягуар» и смотрела, как Макс и Чарли обмениваются рукопожатием с человеком в твидовой куртке, который потом достал кольцо с ключами. Все пошли к задней двери дома, отперли ее и вошли внутрь. Где-то за домом лаяла собака. Грузчики влезли в кузов и начали выгружать коробки. Макс через несколько минут подошел к «ягуару».

– Зайди, осмотри жилье, – сказал он. Казалось, у него не было сомнений, что Стелле оно понравится.

Человека в твидовой куртке звали Тревор Уильяме. Дом принадлежал ему; вместе с женой по имени Мэйр он занимал другую его половину. Детей у них не было. Тревор Уильяме показал Рейфиелам их комнаты. Он был неразговорчив, и у Стеллы создалось твердое впечатление, что чем меньше они будут общаться, тем больше это понравится хозяину. Ветер выл, в доме что-то скрипело и громыхало, будто на судне. Кухня, расположенная на первом этаже, представляла собой длинную комнату. Гостиная этажом выше в точности повторяла ее размеры, а верхний этаж был разделен на две спальни и туалет возле лестничной площадки. Стелла сразу поняла, что ей с Максом придется довольствоваться одной спальней. Почему он не сказал ей об этом? Как мог ожидать, что она будет спать с ним? Однако она промолчала – за ней наблюдал Тревор Уильяме.

Стелле не понравился вид владельца «Плас Молд». Она сказала мне, что потом часто встречала людей того же типа, приглядывающихся, недоверчивых, угрюмых и скрытных. Рейфиелов эти люди недолюбливали за то, что они англичане. Давала себя знать давняя неприязнь. Женщины были изнурены работой и озлоблены. Мэйр Стелла увидела чуть позже, когда та вышла с корзиной выстиранного белья и стала развешивать его на веревке, натянутой над полоской травы у торца дома. Белье с хлопаньем развевалось на ветру, Мэйр шла с корзиной вдоль веревки, держа в зубах пару прищепок. Она была такой же тощей, как муж, только без искры хитроватой живости, которую Стелла заметила в его глазах, свидетельствовавшей о тяге к тайным удовольствиям, способным придать остроту пресной жизни. Глаза Мэйр говорили только о труде, разочарованности, озлобленности и бесплодии. Она представилась, и женщины стояли на ветру, а мужчины, пыхтя, втаскивали двуспальную кровать в заднюю дверь. Мэйр спросила, не из Лондона ли они приехали, и Стелла ответила – нет, не из Лондона, но из его окрестностей. А, сказала Мэйр, и Стелла поняла, что запах их скандала еще не достиг этих тонких, узких ноздрей.