Охота на крыс - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 10
– Каком мафиозном? О чем вы, Кирилл Андреевич?
– Так, о своём, о девичьем. Ты про стрельбу у метро слыхал?
– А что, разве вы этим занимаетесь?
– Такое ощущение, что ты знаешь, кто этим занимается, Один ноль в мою пользу. По таким вариантам все занимаются. Ты не в курсе, чья работа?
– Про стрельбу я, конечно, слыхал, но чья работа, не знаю. Кирилл Андреевич, вы поймите, я вас очень уважаю, но даже если б и знал, то… – Он развёл руками.
– Сразу сказал бы?
Паша усмехнулся.
– Все острите?
– А мне только и остаётся что острить. Ну, а мысли какие-нибудь на этот счёт имеются? Я думаю, они должны быть, случай-то не рядовой.
Паша закурил и, посмотрев по сторонам, произнёс:
– Вон, группку парней видите? Знаете, кто это?
– Этот – Скворец, второй – Бычок, третьего не знаю. Кидалы.
– Правильно. Они тут частенько ошиваются. Знаете, чего они больше всего боятся? Не в милицию попасть и даже не с кинутым где-нибудь встретиться. С людьми всегда договориться можно, а в милиции в худшем случае на кичу посадят. Они больше всего боятся кинуть кого-нибудь на чужой территории, в особенности, если это станет известно хозяевам этой территории. А поэтому они только здесь и крутятся. Здесь они делают СВОИ деньги и не лезут в чужой карман.
– Платя при этом подоходный налог?
Паша кивнул.
– Ну, это-то понятно, – произнёс я. – Но причём здесь стрельба?
– Я не закончил. Чтобы кидать спокойно, надо не просто налог исправно платить. Надо его честно платить.
Я усмехнулся.
– То, что «Эспаньола» платит вам налог, я понял сразу, увидев в их ведомости на зарплату должность охранника. Кстати, Паша, Усольский уже давно умер, поэтому вы бы им другую фамилию дали. А то не солидно как-то. Можете влететь.
Паша улыбнулся.
– Бывает. Сменим.
– Так ты хочешь сказать, что «Эспаньола» нечестно платила налог?
– Я ничего не хочу сказать. О таких вещах вслух не говорят.
– А как говорят? Шёпотом? Ты мне тогда случаем не прошепчешь? Слушай, я что, допрашиваю тебя, что ли? Я не следователь и не прокурор. Стремно даже. Я про Усольского вас предупреждаю, а из тебя все вытягивать надо. Брось ты, Паша, хватит из очевидного секреты всякие строить.
– Да я и не строю никаких секретов. Просто мне неприятности не нужны.
– Да у тебя хоть раз были от меня какие-нибудь неприятности?
– Лично от вас – нет, но дело здесь не в вас и даже не в ментуре вашей. Поэтому извините, мне пора. Дела.
– Какие у тебя дела? Тоже мне, эко дело – карманников да кидал обирать. Самому не противно?
Я поднялся с ящика и, не простившись, пошёл к ларькам.
Метров через пять Снегирёв догнал меня.
– Подождите. Хорошо, я скажу вам одну вещь, а дальше уж сами решайте. В том-то все и дело, что «Эспаньола» честно платила налог и в наших кругах очень хотели бы узнать, кто все это провернул, потому как этот «кто-то» взял не СВОИ деньги.
ГЛАВА 4
Я сидел в кабинете Мухомора и слушал лекцию о вреде несвоевременного исполнения бумаг. Начальник был просто великолепен, упиваясь своим же красноречием, а поэтому я вышел от него с низко опущенной головой, охваченный искренним желанием раскаяться и тут же схватиться за авторучку. Но придя к себе, я обнаружил, что паста в ручке закончилась, а искать новую не хотелось, так что минуты через две желание моё напрочь исчезло. А ещё через пять минут я уже забыл, что был у шефа. Сроки, сроки. Два месяца – это не срок. Я знавал оперов, у которых материалы по два года на исполнении находились. Нормалёк. Заявители уж и забывали, что там два года назад случилось, и, когда их вызывали, долго напрягали память. Так что для волнения не было причины.
Заглянул Филиппов.
– Слушай, одеяло своё не одолжишь, а? С раскладушки.
– Зачем? Тёмную, что ли, устроить кому-нибудь?
– Нет, опознание надо сделать.
– Опознание? А одеяло-то тут причём?
– А, – махнул рукой Женька, извлекая из-под слаженной раскладушки байковое одеяло, – сейчас верну.
Мне стало любопытно. Я вышел следом и направился в Женькин кабинет. Там, за столом важно восседал следователь из РУВД и заполнял какой-то бланк.
– Ну что, нашёл? – спросил он у вошедшего Филиппова.
– Вот, – показал Женька взятое у меня одеяло.
Следователь сдвинул со лба очки и оценивающе глянул да него.
– Не очень, конечно, ну ладно, клади. Ещё что-нибудь надо.
Женька снова вышел.
– Ты объясни, – спросил я у него, – что вы тут химичите?
– А, – опять махнул рукой Филиппов, – следак выделывается. Видел, у меня в кабинете ковёр стоял с обыска изъятый?
– Ну.
– Я потерпевшего нашёл, у которого этот ковёр увели, следователю сообщил. А он приехал и говорит, что «терпила» должен его официально опознать. Только для этого надо ещё два таких ковра. А где я ему их возьму? Ковёр-то какой-то уникальный, старинный, ручной работы. А этот упырь – ничего не знаю, давай ещё пару ковров. Говорит – позвони в универмаг, одолжи там на пару часиков.
Женька покрутил пальцем у виска.
– Пусть он дурак, но я-то не хочу, чтобы и меня дураком считали. Корче, вот одеяло ему нашёл, сойдёт за старинный ковёр. Но надо ещё что-нибудь.
– Вон у Мухомора на диване покрывало лежит, правда, не ручной работы и дырявое, но одеяла ничуть не хуже.
– О, точно.
Женька сбегал к Мухомору и вернулся с покрывалом.
Я улыбнулся и вернулся к себе.
Минут пятнадцать спустя Филиппов вернул мне одеяло.
– Ну что, опознал потерпевший ковёр?
– Среди этих тряпок его бы и слепой опознал. Самое смешное, в протоколе знаешь, что написано? Потерпевшему предъявлено три старинных ковра, среди которых он и опознал свой по характерным приметам.
– Здорово! Наверное среди примет было отсутствие дырок и кофейных пятен.
– Да, примерно так.
Женька вышел.
Я усмехнулся. Ну-ну. Кто там мне насчёт цинизма на мозги капал? Ах да, я забыл свою же теорию, что виной всему атмосфэра. Среда обитания. То есть если среда абсурдна, то и обитатели такие же… Вот это завернул! Опять на философию потянуло. Ещё бы! После таких опознаний. А может, все-таки не все обитатели такие же? Может, только этот следак такой остроумный? О, господи, что это я? Не остроумный, а исполнительный. Добросовестный. Раз написано, что надо три ковра – будет три ковра. А то вдруг потерпевший или свидетель его не опознает? Поэтому хоть одеяло, но положите рядом. А то не по закону. Закон нарушать нельзя. Ни-ни. Мы строгие блюстители, никакой фальсификации. Правда, иногда не тех расстреливаем, но это редко, в запарке, в суматохе. Зато ковры мы как надо опознали. Абсурдно, но по закону. И не виноват этот бедный следователь. Все она – атмосфэра. А вас, товарищ Ларин просим не выделываться. Закон не вами писан, атмосфэра не вами создана, но жить в этой атмосфэре вы обязаны, а поэтому шагом марш ковры искать.
Помню на заре туманной юности, когда я прозябал на милицейских курсах вместе с дружками-двоечниками, повели нас в суд. В тот, что самый гуманный. Повели в целях ознакомления с советским уголовным процессом. Вроде как детей из детского садика на кукольный спектакль. За ручку, дети, парами. Ну, впрочем, тот суд мало чем от театра отличался. Декорации – Ленин на стене, герб гипсовый, сукно зеленое на столе. Сцена – за барьером. Зрительный зал – мы, оболтусы. Действующие лица, они же исполнители – судья, чувствуется, с крутого похмелья, беспрерывно что-то рассматривающий за окном, заседатели – две пенсионерки, понимающие в уголовном праве, как я – в сельском хозяйстве, плюс подсудимый – бедняга-мужичок, что-то там свистнувший из магазина и теперь жалостливо лопочущий про трудное детство и папу-ветерана. Адвокат – мощная дама, красноречиво доказывающая, что подсудимый совершил своё злодейство под влиянием стечения роковых обстоятельств и психологического состояния, вызванного этими самыми обстоятельствами.
Потом судья скороговоркой, проглатывая слова, зачитал заранее написанный приговор, и спектакль закончился. И все остались довольны. Мужичок – тем, что получил условно, адвокат – тем, что получил деньги, судья – тем, что может сбегать похмелиться, бабули-заседатели – тем, что могут рассказать очередную байку во дворе, ну и мы – тем, что насладились бесплатным представлением! Прекрасно! Только в ладоши забыли похлопать. Может, это тогда у меня цинизм стал появляться? Ведь все все понимали, все все заранее знали, но спектакль все равно играли на славу. Лучше, чем в БДТ. Я думаю, Товстоногов был бы в восторге. Н-да… Ладно, товарищ Ларин, кончай со своей философией выделываться. Со своей атмосфэрой, со средой обитания. Какой там к чертям, цинизм? Не цинизм, а долбое… Хм. Ну, в общем, с тем же окончанием. Извиняюсь, не удержался…