Правда о «Зените» - Рабинер Игорь Яковлевич. Страница 39

Работа футбольного топ-менеджера — будь то в клубе или федерации — неразрывно связана с общением. И Виталий Леонтьевич всякий раз доказывал, что умеет произвести блестящее впечатление на того, кто ему в данный момент позарез нужен.

В попытках разгадать секрет успеха Мутко нарушу хронологию событий.

Конец 2002 года. Только что завершился самый неудачный сезон «Зенита» за 7 лет после его возвращения в высший дивизион — 10-е место, вдвойне горькое от того, что годом ранее были бронзовые медали. Многократно высказанная в прессе концепция президента питерцев о поступательном строительстве клуба европейского уровня, казалось, поставлена под серьезное сомнение. Второй круг после ухода по болезни Юрия Морозова с треском провален. Нового главного тренера еще нет, и непонятно, кто им будет. Словом, поводов для оптимизма — ноль.

И тут Мутко приглашает на беседу капитана самарских «Крыльев Советов», бывшего игрока ЦСКА, испанской «Сарагосы», московского «Динамо» и болгарского «Левски», коренного питерца Владислава Радимова.

Радимов:

— Из Самары я никуда уходить не собирался, у меня был действующий контракт с «Крыльями». И, приехав на переговоры с Мутко, был уверен, что не приму его предложение. Да, знал, что главный тренер самарцев Александр Тарханов не хочет видеть меня в команде, но настроен был так: это проблемы Тарханова, если хочет — пусть сам и уходит. А я подожду.

В идее перейти в «Зенит» меня пугало все. То, что к 27-летнему возрасту в команде родного города я никогда не играл. То, что буду самым дорогостоящим ее футболистом, хотя теперь та сумма в миллион триста тысяч долларов кажется смешной. Наконец, отношение болельщиков. В Самаре оно было великолепным. В последнем туре чемпионата-2002 мы играли в Питере, меня начали забрасывать снежками — я же в ответ показал на табло, где значился счет в пользу «Крыльев». Это тоже понравилось, мягко говоря, не всем.

И меня не могли не посещать мысли, что болельщики, как уже было в московском «Динамо», меня не примут.

С Мутко я разговаривал два часа. И вышел из его кабинета как будто заколдованный. Из того разговора я понял, что, во-первых, через год буду играть на суперсовременном стадионе; во-вторых, у нас будет суперсовременная база; и, наконец, в ближайшие годы «Зенит» обязательно окажется в Лиге чемпионов. Хотя реальность была совсем другой: десятое место, во втором круге не выиграно ни одного матча, а стадион с базой какие были, такие и остались. Но каким-то образом Виталий Леонтьевич сумел мне внушить, что я, петербуржец, очень нужен этой команде и этому городу. Видимо, у него особенный дар убеждения. Я понял, что хочу и буду играть в «Зените». И подписал контракт.

Нового стадиона у «Зенита» до сих пор нет, его строят и никак не могут построить при всех четырех президентах клуба, с которыми мне довелось поработать. Надеюсь, что при нынешнем (Дюкове. — Прим. И. Р.) все-таки построят. База — тоже старая. Но, несмотря на это, всегда буду бесконечно благодарен Мутко за то, что он убедил меня играть в «Зените». Здесь я стал чемпионом России, помог команде выиграть Кубок УЕФА и Суперкубок Европы. Здесь обрел свой дом. И, конечно, встретил любимую женщину. Не убеди меня тогда Мутко — может, всего этого у меня бы сейчас и не было.

Я познакомился с Радимовым в 1995 году. И хотя регулярно начал с ним общаться только с 2003-го, могу уверенно судить о том, что он — не из тех инфантильных футболистов, у которых вместо головы — мяч, и которые подвержены влиянию любого мало-мальски деятельного и красноречивого человека. Среди игроков таких хватало всегда — но Влад к этой категории не относится. Скорее, наоборот — для него, особенно по молодости, не было авторитетов. И его легендарная фраза 2004 года: «КДК — дебилы», стоившая ему дисквалификации, свидетельствует, что если опытный Радимов и отличался от юного, то не до неузнаваемости.

А оттого еще более поразительно, что за два часа в своем кабинете Мутко сумел убедить его в том, что черное — это белое.

Мне не раз доводилось беседовать (или участвовать в коллективных интервью) с Виталием Леонтьевичем. Продолжались такие разговоры чаще всего очень долго. Мутко говорил с ошеломляющим напором и увлеченностью. Вот только всякий раз, когда интервью завершалось, редкий его участник украдкой не вздыхал с облегчением. Чувство меры в словоизлиянии не было свойственно экс-президенту «Зенита» никогда — и это оборотная сторона его дара убеждения. А может, как раз часть этого дара.

Не раз я ловил себя на ощущении, что манера речи Мутко сильно напоминает стиль (а заодно и объем) выступлений первого президента СССР Михаила Горбачева. Михаил Сергеевич говорил столько — при этом то и дело перескакивая с темы на тему, — что на каком-то этапе хотелось одного: чтобы речь закончилась. Создавалось впечатление, что Горбачев намеренно берет слушателей измором.

Помню, как в 89-м на вступительном экзамене на журфак МГУ по обществоведению меня попросили изложить содержание выступления Горбачева на февральском пленуме ЦК КПСС 1988 года, посвященном образованию. Текста речи я, естественно, не помнил, но манера изложения генсека была мне известна неплохо. Я начал говорить решительно все, что мог бы сказать Михаил Сергеевич по данному вопросу. И попал в «десятку». Точнее, в пятерку, которую мне в итоге и поставили.

Мне кажется, что и содержание выступлений Мутко довольно легко предугадать. Но доносит он свои мысли до аудитории настолько убежденно и страстно, что в какой-то момент практически любой начинает ему верить. В том-то, полагаю, и секрет колдовства, о котором говорил Радимов. Не случайно он упомянул, что беседа продолжалась два часа. Ох, что может произойти с мозгом любого человека за такой срок общения с Виталием Леонтьевичем!

О том, какую практику управления аудиторией в сложнейших условиях ему довелось испытать, сам Мутко десять лет назад рассказал в интервью корреспонденту еженедельника «Спорт-Экспресс футбол» Юрию Голышаку:

«Посмотрите, в какие годы я в Смольном сидел — 91-й, 92-й, 93-й, — как раз и партия развалилась, и Союз. Представляете букет проблем? Ничего не было, вообще ничего! А на мне — социальная сфера. И то, что деньги на счетах были, а наличности не хватало, приходилось мне утрясать. Особенно когда пенсионерам не платили. Старики в очередях стояли сутками… Приходилось выезжать туда. К ним.

— Посмотреть в ненавидящие вас глаза?

— Я не думаю, что они лично меня ненавидели. Там ненависть была общая. Помню, захватили старики сберегательную кассу на Ленинском проспекте. Приехал. Говорю: "Буду с вами, пока наличность не получите…"

— И — привозили?

— Конечно, привозили. Все-таки возможности определенные у меня были. Помните, как табак пропадал? Так люди громадный проспект перекрыли. Вышел к ним вместе с начальником милиции города».

Если Мутко удавалось справиться со взбешенными пенсионерами и курильщиками, трудно ли ему иметь дело с футболистами? Ответ очевиден.

Бывший гендиректор «Зенита» Черкасов, однако, полагает:

— Для меня дар убеждения Мутко всегда был загадкой. На мой вкус, Виталий Леонтьевич немножко косноязычен. И, как многие чуть косноязычные люди, по телевизору он выглядит намного глупее, чем «живьем».

Также мне кажется, что он слабый аналитик, у него в голове иногда возникает мешанина, и его же собственные доводы в конце фразы становятся контрдоводами. Что-то знает, умеет, понимает — но сам себе противоречит. Однако заряженность — колоссальная, чего у меня, к примеру, нет. Плюс обаяние. И искренность. Таким образом Мутко и удалось убедить многих спонсоров помогать «Зениту»: он производил впечатление папы, который приходит что-то выбивать для своих детей. Это заражает, зажигает. Такому «папе» невозможно отказать.

Татьяна Садырина:

— Мутко — профессиональный говорун. Помню, как увидела его первый раз. В 95-м мы выиграли какой-то матч, я ждала Пашу внизу, у выхода из подтрибунных помещений. Но он предложил мне подняться в комнату, где они вместе с руководством отмечали победу. За столиком увидела симпатичного молодого человека, который с небольшим южным акцентом говорил, говорил, говорил… Казалось, что очень хорошо. Но потом, когда мы с Пашей вышли и попытались проанализировать, о чем он говорил — оказалось, что ни о чем. Но нельзя спорить, что языку Мутко, бывшего комсомольского работника, подвешен очень хорошо.