Первый человек в Риме - Маккалоу Колин. Страница 76

Тон оратора стал мрачным:

— Но хуже всего то, что так много этих людей уже умерло за последние пятнадцать лет! А смены им нет! Во всей Италии не осталось необходимого количества мужчин, обладающих необходимым имущественным цензом, чтобы традиционным образом сформировать новую римскую армию.

Голос Мария опять изменился, стал громким, он отдавался эхом от голых потолочных балок древнего зала, построенного еще во времена Тулла Гостилия, третьего римского царя.

— Со времени второй войны с Карфагеном вербовщики вынуждены закрывать глаза на имущественный ценз. А шесть лет назад, после потери армии молодого Карбона, мы даже начали брать в легионы людей, которые не могут купить себе оружие, не говоря уж о другом снаряжении. Но подобное всегда делалось лишь в крайнем случае, завуалированно и без официального одобрения. То время ушло, почтенные сенаторы. Я, Гай Марий, консул Сената и народа Рима, обращаю внимание членов этой Палаты на следующее обстоятельство. Я намерен вербовать свою армию, а не призывать в нее. Мне нужны те, кто пойдет за мной добровольно, а не те, кто с радостью избежал бы призыва и остался бы лучше дома! Вы спросите, где это я собираюсь отыскать двадцать тысяч добровольцев? Ответ прост! Я намерен искать их в гуще простого люда, на самой глубине социального дна, среди тех, кто слишком беден, чтобы быть допущенным в один из пяти классов. Мои будущие солдаты — те, у кого нет денег, нет имущества и очень часто нет постоянной работы. Я собираюсь искать добровольцев среди тех, у кого никогда до этого не было возможности постоять за свою страну, за Рим!

Поднялся ропот. Он все усиливался и усиливался, пока вся Палата не загремела:

— Нет! Нет! Нет!

Не подавая вида, что рассержен, Марий терпеливо ждал. Он не обращал внимания на размахивание кулаками, на красные лица, на крики. Сенаторы, шумя просторными тогами, повскакивали на ноги. Они гневно отталкивали свои складные стулья, и те со скрежетом отъезжали назад, царапали старый каменный пол, отполированный тысячами подошв.

Наконец шум стих. Как бы ни были они возмущены, они знали, что услышали еще далеко не все, и любопытство взяло верх над негодованием.

— Можете кричать, вопить, выть, пока уксус не превратится в вино! — крикнул Марий, как только они могли его услышать. — Но предупреждаю вас здесь и сейчас: я собираюсь поступить именно так, как сказал! И мне для этого не требуется ваше одобрение! Нет такого закона, записанного на таблицах, который определенно запрещал бы мне это сделать. Но через несколько дней на таблицах будет записан другой закон — закон, который скажет, что я могу это сделать! Закон, который скажет, что любой законно избранный старший магистрат при необходимости может набрать армию из capite censi — неимущих. Ибо я, сенаторы, выношу этот вопрос на решение народа!

— Никогда! — крикнул Далматик.

— Через мой труп! — крикнул Сципион Назика.

— Нет! Нет! Нет! — громыхала вся Палата.

— Подождите! — раздался одинокий голос Скавра. — Подождите, подождите! Позвольте мне возразить ему!

Но никто его не слышал. Курия Гостилия, Дом Сената со времени основания Республики, сотрясалась от криков разъяренных сенаторов.

— Идем! — сказал Марий и вышел из Палаты в сопровождении своего квестора Суллы и народного трибуна Тита Манлия Манцина.

При первых же признаках недовольства сенаторов на Форуме собрались толпы. Колодец комиций уже был полон сторонниками Мария. Консул Марий и народный трибун Манцин спустились со ступеней курии, пересекли ростру и пошли вдоль дальней части комиций. Квестор Сулла, будучи патрицием, остался на ступенях Палаты Сената.

— Слушайте, слушайте! — громко крикнул Манцин. — Созывается Народное собрание! Я объявляю собрание для предварительного обсуждения!

На ораторскую платформу перед рострой вышел Гай Марий. Он повернулся так, чтобы видеть и комицию, и открытое пространство нижнего Форума. Те же, кто стоял на ступенях Сената, видели лишь его спину. Когда все сенаторы, за исключением патрициев, стали спускаться с ярусов комиций туда, откуда они могли смотреть на Мария и действовать ему на нервы, ряды клиентов и сторонников новоизбранного консула вдруг заблокировали проход и никуда их не пустили. Начались потасовки, то и дело вспыхивали драки, страсти накалялись, но сторонники Мария выдержали. Только еще девяти трибунам позволили пройти на ростру, где те стояли с суровыми лицами и молча размышляли о том, возможно ли будет наложить вето и остаться при этом в живых.

— Народ Рима, мне говорят — я не могу делать то, что необходимо для спасения Рима! — кричал Марий. — Риму нужны солдаты, Риму очень нужны солдаты! Мы со всех сторон окружены врагами! Но почтенные сенаторы, как всегда, больше обеспокоены сохранением своего наследственного права управлять, чем обеспечением безопасности Рима! Это они выпили кровь римлян, латинян, италийцев, бездумно бросив на смерть тех, кто традиционно пополнял ряды легионов! Я говорю вам, из тех людей не осталось ни одного! Жадность, самонадеянность и глупость консулов-командующих погубила их. Те же, кто еще дышит, — те либо искалечены и больше уже не могут быть солдатами, либо до сих пор служат в легионах! Но есть другой источник добровольцев, готовых встать в строй и служить Риму! Я имею в виду простых людей — неимущих; граждан Рима или Италии. Они слишком бедны, чтобы иметь право голосовать в центуриях, слишком бедны, чтобы иметь землю, слишком бедны, чтобы купить солдатское снаряжение! Настало время призвать к оружию тысячи тысяч этих людей. Они могут сделать для Рима больше, чем стоять в очереди за дешевым хлебом! Больше, чем локтями и кулаками проталкиваться в цирк по праздникам! Больше, чем плодить сыновей и дочерей, которых они не в состоянии прокормить! Да, у них нет ничего, но они не бесполезны! Я не верю, что они любят Рим меньше, чем состоятельные граждане. На самом деле я убежден, что их любовь к Риму намного чище, чем та, которую демонстрируют большинство почтенных членов Сената!

Марий выпрямился, расправил плечи, широко раскинул руки, словно желая обнять весь Рим.

— Я пришел сюда с Коллегией трибунов за спиной, чтобы получить от тебя, народ Рима, мандат, в котором Сенат мне отказывает! Я прошу у тебя права использовать военный потенциал простого народа! Я хочу превратить неимущих из бесполезного ничтожества в солдат римских легионов! Я хочу предложить пролетариям профессию! Она поможет им обеспечить будущее для себя и своих семей, даст им честь и положение в обществе! Я хочу предложить им сознание своего достоинства и полезности, возможность сыграть важную роль в дальнейшем росте могущества Рима!

Он остановился. Комиция смотрела на него в полном молчании. Взгляды всех были прикованы к его энергичному лицу, горящим глазам, гордо выдвинутому подбородку и выгнутой груди.

— Почтенные сенаторы не дают шанса этим тысячам тысяч людей! Не позволяют мне воззвать к их преданности, к их любви к Риму, к их желанию послужить Риму! А почему? Уж не потому ли, что почтенные Отцы Сената любят Рим больше, чем я? Нет! Потому что они любят себя и свой собственный класс больше, чем Рим или что-либо еще! Поэтому я обращаюсь к тебе, народ Рима, дай мне — и Риму! — то, в чем отказывает Сенат! Дай мне неимущих! Отдай мне самых униженных из самых низших слоев общества! Позволь мне превратить их в граждан, которыми Рим может гордиться! В граждан, которых Рим может использовать, а не просто терпеть! В граждан, которые будут вооружены, обучены, которые получат от государства плату за верную службу! Дашь ли ты мне то, что я прошу? Дашь ли ты Риму то, в чем он нуждается?

Поднялся всеобщий крик. Слышались громкие возгласы, топанье ног. Столетние традиции явно рушились. Девять народных трибунов искоса посмотрели друг на друга и молча согласились воздержаться от вето, ибо все они хотели жить.

— Гай Марий — хищный, подлизывающийся оборотень, — сказал Марк Эмилий Скавр в Палате, когда был принят lex Manlia — закон Манлия, по которому действующий консул мог набирать в армию добровольцев из числа неимущих. — Гай Марий — зловредная язва на теле Палаты! Гай Марий — вот наиболее очевидная причина, почему, почтенные сенаторы, мы должны сомкнуть наши ряды против «новых людей». Нельзя давать им места даже в самом заднем ряду этого почтенного учреждения! Что, спрашиваю я вас, может знать какой-то Гай Марий о сути Рима, о неувядаемых идеалах его традиционного правления? Я — принцепс Сената, лидер Палаты — места, где сохранен самый дух Рима! За те долгие годы, что я пребываю среди этих столь любимых мною стен, я никогда не видел человека более коварного, опасного, вероломного, чем Гай Марий! Дважды за три месяца он захватил свято чтимые прерогативы Сената и швырнул их на грубый алтарь народа! Сначала он ликвидировал наш сенаторский эдикт, по которому Квинту Цецилию Метеллу был продлен срок консульства в Африке. А теперь, чтобы удовлетворить собственные амбиции, он эксплуатирует невежество народа, желая получить от него власть вербовать солдат. Это противоестественно, бессовестно, безрассудно и неприемлемо!