»Две жизни» (ч.II, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна. Страница 100

Поговорим о мнении вашего тестя. Мне думается, что он глубоко прав. Для кого вы затеваете всю эту шумиху? Если признаетесь честно, — только для себя и мужа. Вам хочется теперь сделать всё так, как вы желали бы, чтобы было сделано для вас на вашей сравнительно тихой и небогатой свадьбе. Вся эта внешняя суета, графиня, что она имеет общего с любовью? Вы говорите, что не можете допустить, чтобы дочь жила и ездила по белу свету одна. Допустим, минуя всякий здравый смысл, что это так. О ком вы думаете, когда так беспокоитесь? О ней или о себе? Чем можете вы ей помочь, если придёт беда? Вы так тверды, что в любой панике способны внушить ей мир и спокойствие? Вы можете удержать её от любого необдуманного шага?

Я думаю, что вы очень добры, великодушны, благородны. Но ваша жизнь вся в порывах и изломах. Часто ли вы умели удержаться от залпа слов, которыми оглушали ваших близких? Если у Лизы слабое здоровье, то именно бурной своей несдержанностью вы способствовали её неустойчивости. Об этом не раз говорил вам наедине её дед, так пламенно защищавший вас на людях, так рыцарски служивший вам всю жизнь. Отчего же сейчас не принять его совета, совета огромной мудрости?

Кроме всего прочего на пароходе Джемса отправлюсь я со всей своей семьей. А моими дочерьми вы ведь искренне восхищаетесь. Если Лизе понадобится помощь, уход или ещё что-либо, неужели мы оставим её без внимания?

Графиня молчала, опустив глаза, но видно было, что каждое слово гостя попадало в больное место. Ни на одно предположение лорда Бенедикта она не смогла бы ответить отрицательно. И, тем не менее, стала возмущаться. Но чем дальше он говорил своим ласковым голосом, тем резче менялось её настроение, и она начала отдавать себе отчёт в том, как много вреда, вероятно, причинила всем любимым ею людям своею неустойчивостью, как тяжело легло на её собственную дочь бремя её неуравновешенности.

— После письма отца, — заговорил граф, — я отказываюсь от своих первоначальных намерений. Никогда мне ничего не запрещавший даже в таких серьёзных делах, как женитьба, дружба, различные предприятия, в которых он далеко не всегда был согласен со мной, отец сейчас просит категорически не омрачать жизни единственной дочери и послушаться голоса любви и чести. Ваш голос, лорд Бенедикт, и есть голос любви и чести, голос мудрости. Присоединённый к голосу моего отца, он заставляет меня послушаться сегодня, хотя ещё вчера я спорил бы и возмущался.

Отец мой стар. Вы мне на многое раскрыли глаза. Я тоже не был достойным воспитателем моей дочери, как не был хорошим сыном своему отцу. Но он, — он всегда был мне примером рыцарской воспитанности. И я знал, что неподкупные честь и правдивость — это мой отец. Если я прожил честным человеком до сих пор, то только потому, что всегда был передо мною его живой пример. Я вернусь в Гурзуф сейчас же, после самой тихой свадьбы Лизы, а графине предоставляю поступить, как она сама решит и захочет.

Голос графа, сначала печальный и дрожащий, становился всё твёрже, и когда он кончил говорить, лицо его стало светлым и совершенно спокойным.

— Иди в жизнь, Лизок, — сказал он, подойдя к дочери и обнимая её, — не мне тебя учить, как быть женой и матерью. Прости, ты всё казалась мне малышкой. Одно я знаю твёрдо, что честью ты вся в деда. Если будешь проста и не мелочна в буднях — всем украсишь жизнь. Цени, что выходишь замуж за того, кого любишь. А мы с мамой постараемся доказать, что любим не себя, а тебя.

Граф нежно поцеловал обе руки дочери и, задержав их в своих, тихо прибавил:

— Теперь, когда кончилось твоё детство, я должен кое в чём признаться. Если бы не дедушка, никогда бы я не согласился, чтобы ты училась играть на скрипке. Не суди меня строго. Когда стану дедом, постараюсь принести в себе твоим детям образ их прадеда. Играй и пой, Лизок. Я знаю, как смягчается сердце, когда ты играешь.

— Я очень прошу вас, граф, посетить с семейством мой дом завтра вечером. Ко мне приехал мой друг, певец каких мало. И голос его, однажды услышанный, вовек не забудется. Я надеюсь, графиня, вы не откажетесь приехать с Лизой завтра вечером, а Джемса и просить об этом не надо: певец, о котором я говорю, его большой яруг, индус Сандра Кон-Ананда. Я убеждён, что ваше сердце музыкантши и женщины не раз дрогнет завтра.

Лорд Бенедикт простился и уехал. Графиня, сдерживавшая при нём свои слёзы, больше собой не владела. Её рыдания, горькие, отчаянные, поразили Лизу. По её знаку граф и Джемс вышли из комнаты. Лиза села рядом с матерью, обняв её и, тесно к ней прижавшись, подождала, пока первая волна материнского горя утихнет, а потом прошептала ей на ухо:

— О чём ты плачешь, мама? Ведь в эту минуту мы с тобой не мать и дочь, а две любящие друг друга женщины. Если ты плачешь о том, что не сумела меня воспитать лучше, то знай, что мне лучшей матери, чем ты, никогда бы не встретить.

Ты научила меня жить свободной и в себе искать смысл жизни, а не скучать в одиночестве, ища пустые дружбы и развлечения, находя всю прелесть не в природе, а в суете. Ты для меня первая драгоценная дружба. Ты не мешала мне читать всё, что я хотела, ты не мешала мне играть, как и сколько я хотела, ты всегда понимала мои увлечения, ты одна знала, как я любила Джемса.

Теперь я сделаю тебе, первой своей подруге, признание. Из него ты увидишь всю силу моего доверия и любви к тебе.

Ты знаешь, ты видела мой уголок в том доме, что Джемс приготовил для нас. Дед часто рассказывал нам с тобой о своих путешествиях по Востоку, о Будде и его жизни. Он научил меня любить этого великого мудреца. И можешь понять, как я была поражена, когда увидела в одной из своих будущих комнат дивную статую Будды. Я точно на молитве стояла перед ним и дала обет, что всё, что я буду играть, я буду изливать в его чашу, для меня святую.

Мы каждый день ездили туда с Джемсом, чтобы побыть несколько времени у этой статуи. И каждый раз я чувствовала, как день за днём всё крепнет во мне верность моему обету перед Ним, как всё сильнее становится моё бесстрашие, как я подхожу всё ближе к Нему, как вижу в Нём моего покровителя и друга.

Когда я играю в том доме, моё сердце так раскрывается, точно я играю прямо перед Ним, неся Его милосердие и собирая все слёзы слушающих меня в Его чашу.

Я знаю, мама, что то, что я тебе скажу сейчас, тебя потрясёт. Но и ты прими моё признание не как мать, а как подруга, первая, любимая. Вчера мы приехали к моему Будде, и так сказочно прелестно была убрана Его комната. И цветов таких я не видела никогда ещё. Джемс был поражен не меньше моего. Это не он украсил комнату цветами и только сказал: "Это Ананда нас благословил на брак".

Я не знала, кто такой Ананда в своей внутренней сущности, и Джемс рассказал мне, что Ананда мудрец, что он необычайно добр, и сила его любви к людям почти равна святости.

Мы придвинулись ближе к Будде, и я увидела в его чаше письмо и футляр. На письме было написано: "Моим друзьям в великий день их свадьбы". И вот самое письмо, слушай, мама:

"В границах тела человека живёт его великая Любовь. Пронесите эту Любовь в чистоте плотского соединения и создайте новые тела, где бы Любовь, живая и деятельная, могла трудиться, чтобы единить людей в красоте.

Таинство брака не только в том, что чья-то рука соединяет двух человек перед внешним престолом. Но и в том, когда люди сливаются воедино, чтя друг в друге Любовь. Наденьте, Лиза, тот браслет, что я положил Вам в чашу великого Мудреца. На нём написано: "Иди в вечной верности и бесстрашии и любя побеждай". Примите эти врезанные в браслет слова как путеводную нить и отдайте не только тело и мысли Вашему мужу. Но слейте всю жизнь в себе с его жизнью в нём и вступайте в новую стадию земного счастья, где нет разделения между трудящейся, видимой Вам землёй и трудящимся, невидимым для Вас небом. Таинство брака есть таинство зачатия новой жизни. Настало время сойти в Ваше тело той душе, что через Вас станет вновь человеком земли.

Этот Ваш первенец будет Вашим благословением, большой Вам помощью и миром. Вы же станьте сегодня матерью, радуясь и приветствуя его всем сердцем, воспевая ему песнь торжествующей любви. Ваш друг Ананда".