»Две жизни» (ч.II, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна. Страница 122

Тот, кто может видеть их и слышать, вплетает их в свой труд. И тогда люди называют его гением, озарённым. Но дело не в гениальности, а только в ожившей частице, в шевельнувшемся внутри аспекте Мудрости, в осознании полной, до конца, освобождённости в своём труде.

Твоё сердце раскрылось внезапно. Ты забыл о себе. Ананда помог твоей доброте вырваться на свободу. И она объяснила тебе, что Жизнь — это Свет на пути человека. Свет этот не гаснет, не мигает и не подавляется ничем, если его не тушить мыслями о себе, сомнениями и страхом. Ты видел сегодня красные ленты любви, подобно пламенным канатам связующие людей между собой. Ты смог увидеть их, потому что уже способен связать себя с людьми цельной преданностью, не требуя благодарности взамен. Это твой путь — путь любви, милосердия и доброты. Сейчас ты идёшь за мной, так как тебе надо учиться огромному такту, уверенности в себе и умению руководить людьми, прежде чем ты построишь дом и семью для Алисы и тех, кто обретёт у вас приют. Сначала же постигни, что такое такт, пойми, как следует нести доброту и милосердие. Сегодня мне уже не нужно говорить тебе о том, чтобы ты изменил своё поведение по отношению к Алисе. В тебе уже нет прежней горечи и гордыни, из-за чего и сочилась из тебя та кровавая жидкость. Ты считал, что то была рана смирения, а на самом деле всё обстояло наоборот.

Сегодня тебе стало ясно, что смысл жизни в том, чтобы слиться в любви с теми, кто, как и ты, идёт по земле. Ты увидел, что только таким путём можно подняться на духовные высоты и встретить горячую любовь тех, кто прошёл дальше нас в своём совершенстве.

Идти путём доброты, любви и самоотречения вовсе не значит потерять здравый смысл, чтобы забыть о себе так, как это понимал Диоген, на самом деле не забывавший о себе ни на миг. Твоя роль не только в том, чтобы стать мужем Алисе. Ты ещё и будущий строитель общины, и носитель новой идеи общественной жизни, и воспитатель тем, кого ты в это воплощение считал выше себя и кто придёт к тебе снова ребёнком. Для всех этих ролей необходимо полное самообладание. Вдумайся, что это такое? Это такая освобождённость от страстей, когда ни одна из искр, брошенных тебе кем-то в раздражении, не может возбудить в тебе ответной страсти, ответного раздражения. В твоём свободном от зла сердце страстям остаётся только угаснуть.

Мы уедем через два дня. Найди возможность высказать Алисе свою глубокую любовь и радость. Бедная девочка, видевшая так много измен и предательств, молча страдает, полагая, что не слишком нравится тебе. Не особенно-то яркое счастье думать, что на тебе женятся, выполняя чей-то наказ. Я вижу, как ты поражен тем, что Алисе могла явиться такая странная мысль. Вот тебе и первый урок такта, который надо пройти. Не принимай никакого участия в борьбе Дженни и её приятелей. Во время нашей разлуки будь подле Ананды. А пока здесь Сенжер, будь подле него. Он великий знаток технических наук.

Надеюсь, что свидимся раньше, чем пройдёт два года. Будь здоров, мой сын. Мужайся и работай так, как будто я всегда рядом. Просыпаясь утром, становись на дневное дежурство у Вечности. Отходя ко сну, ей же дежурство сдавай. Если будешь думать, что я рядом с тобой, мы станем дежурить вместе. Отдавай каждому делу всё внимание, каждой встрече — всю полноту чувств и мыслей. И день за днём ты будешь крепить нашу связь.

Сердечно обняв Амедея, Флорентиец отпустил его и сел к своему письменному столу. Давно уже спал весь дом, а в комнате хозяина всё ещё работали. Склонясь над картой, что-то обсуждали с Флорентийцем сэр Уоми и Сенжер, а Ананда записывал их решения на листах бумаги, кипа которых всё росла. Так застал их рассвет.

Глава 21

После напряжённого ожидания Алисы и матери в музейном зале, где Дженни надеялась легко завладеть обеими, потому что ей казалось, что она всё безошибочно рассчитала, Дженни позвала на совет Бонду и мужа. Бонда, пустивший в ход все известные ему средства, чтобы вернуть себе голос, так и не смог ничего поделать и продолжал говорить хриплым шёпотом, да и то с большим трудом. И чем больше он бесился, тем труднее было ему говорить.

С тех пор как Дженни увидела, что он бессилен помочь самому себе, она перестала его бояться. Прежний страх сменился презрением. А то обстоятельство, что Бонда не доверял ни одному из своих племянников и обращался к Дженни с просьбами помочь в разных его делах, потому что отсутствие голоса не давало ему возможности объясниться, а плохое знание языка мешало переписке, ставило его в какое-то заискивающее и несколько подчинённое положение по отношению к Дженни.

Боясь Браццано, приказаний которого — и самых главных — он не выполнил. Бонда не забывал, что Дженни была его дочерью, и стремился её задобрить. Хотя он и не пленился Дженни, но сумел оценить её хитрость и злобу, понял, что врагом она ему будет беспощадным, и решил сделать всё, чтобы оказаться ей полезным, а если удастся, то и необходимым. Поэтому, получив записку Дженни с просьбой зайти к ней следующим вечером по важному делу. Бонда обрадовался и решил разыграть перед Дженни роль преданного друга и верного помощника. Он стал обдумывать план дальнейшего поведения, стараясь приготовить именно такие крючки приманок, на которые — он полагал — рыбка всего скорее клюнет.

Что же делала эти два дня Дженни? Почему она отложила совет со своими друзьями, вместо того чтобы немедленно действовать с ними заодно?

Дженни всё ещё не считала себя окончательно побежденной и устремила своё внимание на голубоглазого простака, как она окрестила сэра Уоми. Ей пришло в голову, что он мог и не получить её письма, что отвратительный хозяин дома мог и не отдать его, если почта попала ему в руки. Дженни решила ещё раз писать добряку и разыграть перед ним оскорбленную женщину, надеявшуюся на джентльменскую помощь, а получившую в ответ невежливость.

"Я даже не знаю, что мне теперь думать о Вас, сэр Уоми, — писала Дженни. — Если бы хоть на одну минуту я могла допустить мысль, что Вы получили моё письмо и не ответили мне, я бы, разумеется, не писала Вам. Я считала бы, что мужчина, кавалер, каким должен быть каждый англичанин, не ответивший даже на письмо, не достоин внимания. Но так как я писала одновременно матери и сестре и от них также не получила ответа, я поняла, что ни Вы, ни они моих писем не увидели.

Мне не хочется повторяться. Я приступаю к главному: мне надо увидеться с Вами. Не только для меня одной, но и для пользы и безопасности моих матери и сестры.

Мать моя всю жизнь была неумна и безалаберна. А сестра настолько ещё подросток, что её сумбурности удивляться не приходится.

Я надеюсь, что Вы поможете мне их спасти из страшных лап лорда Бенедикта, куда они попали по своей неосмотрительности. Отчасти, конечно, по вине отца. Несчастный мой отец передал Алису лорду Бенедикту, а мать мою тот сам насильственно увёз из дома. Вы, конечно, ничего этого знать не можете, как и многого ещё другого о поведении Вашего хозяина, на что я Вам постараюсь открыть глаза".

В этом месте рука Дженни слегка дрогнула. Она вспомнила о трёх письмах, полученных ею от лорда Бенедикта, вспомнила, что она их даже не прочла толком, но что они были к ней милосердны, вспомнила его слова в конторе, и у неё даже началось сердцебиение. Но она не позволила себе распуститься, жадно схватила папироску, всегда услужливо приготовленную, затянулась несколько раз, прогнала назойливый зов совести, усмехнувшись так нагло и зло, что сам Браццано остался бы доволен, и продолжала писать.

"Не стоит нам с Вами тратить ни силы, ни энергию на перечисление чужих грехов. Лучше нам встретиться, хорошо понять друг друга и разгромить армию врага, раньше чем он успеет собраться с силами. Для меня, конечно, самое противное — явиться в дом лорда Бенедикта. Но если Вам это удобнее или, по-Вашему, мне полезно побывать самой в его доме, я, разумеется, приеду и туда, победив своё отвращение к воздуху, которым наполнен этот дом".