Самые знаменитые пророчества и предсказания - Коровина Елена Анатольевна. Страница 15

С тех ужасных пор он повязан кровью. И все его последующие реформы на благо страны, победы над французами, звание «Освободителя Европы» не смоют этой крови. Выход один — покаяние в грехах.

И снова из глубин памяти всплывает старое пророчество. Как тогда сказала фрейлина сестрице Екатерине? Отпущение грехов в Таганроге.

Значит, туда и лежит путь.

Александр вышел из лавры в слезах и бросил кучеру:

— Едем!

Сам погрузился в размышления. Он давно мечтал отречься от тягот престола. Не раз говаривал:

— Я отслужил 25 лет — даже солдату в этот срок дают отставку! Скоро я переселюсь в Крым и буду жить «частным человеком».

И вот он едет на юг! Туда, где «злой рок — Таганрог»…

Он сделал все, как должно. Сколько можно терпеть ужасную тяжесть своих грехов? И ведь не для себя грешил — для государства. Только вот именно он — глава государства, значит, и грехи — его. С него и спросится. Или нет?..

Еще к началу сентября он подготовил бумаги о своем отречении. Вызвал епископа Московского Филарета и отдал секретный конверт. Епископ взглянул на надпись: «В случае моего исчезновения вскрыть» — и ошарашенно пробормотал:

— Какого «исчезновения», государь? На Руси правители уходят только одним путем — в гроб…

Александр тогда выругался про себя, выхватил из стола другой конверт и надписал: «В случае моей кончины». Туда и переложил бумаги. Если в России правители уходят только в один путь, пусть так и случится…

В Таганрог Александр приехал ночью. Правда, тьму императорских ночей разбавили вестовые с факелами в руках. Кучер подкатил к одноэтажному домику со скудной обстановкой — так было обговорено заранее. «Отцы города», конечно, подивились, но императорская воля — закон. Один — так один. С кучером — так с кучером. И лишь спустя десятилетия, перед своей смертью, кучер оставил свидетельство, где рассказал, что в Таганрог император прибыл не один. В своей карете он тайно привез гостя, о котором никто не знал, — больного монаха из лавры. Тот уже еле дышал, но все равно кучер заметил, что чертами он весьма походил на императора.

Уложив больного, Александр принялся за благоустройство — сам передвинул мебель, перевесил картины по собственному усмотрению. Наутро, опять же самолично, починил дверь.

— Я ожидаю супругу! — объяснил кучеру.

И верно — стал ждать. Почти никого не принимал. Сам чистил дорожки в саду и даже выложил бордюр из мраморных плит, чтобы супруге было ходить удобнее.

Императрица Елизавета действительно приехала через десять дней и тоже поселилась в домике. Как будто теперь они ожидали чего-то вдвоем.

Эта необычно-нецарская жизнь продолжалась два месяца. 19 ноября 1825 года, ровно в 10 утра, Таганрог был ошарашен внезапной кончиной императора. Неужели столь своеобразно сбылось старое пророчество: «Злой рок — Таганрог. Там в ночь — грехи прочь»?

Кстати, накануне отъезда царя из Петербурга статская советница Татаринова, бывшая фрейлина великих княжон, произнесла еще одно пророчество. О нем писали многие современники. Закатив глаза и начав кружиться, словно сомнамбула, пророчица выкрикнула:

— Царя в сыру землю положу!

И все в ужасе вздрогнули от такого ужасного предсказания. Так неужели отпущение грехов означало смерть?

Но в официальной версии о смерти императора Александра Павловича сразу возникли странности, путаности и непонятности. Как будто заметались некие следы, специально все путалось. В официальном извещении говорилось: император умер от брюшного тифа или от малярии (?!). Вскрытие провели поспешно. Императрица тут же повелела везти останки мужа в Петербург. Тело положили в два (!) гроба и наглухо завинтили крышку. Интересно, что, когда гроб прибыл в столицу, Елизавета не разрешила его вскрыть, — дескать, негоже смотреть на императора в таком виде.

И еще один факт: никакого больного монаха в доме не обнаружилось. Зато не обнаружилось и кучера, привезшего императора в Таганрог, — за день до этого он был отпущен на родину — в глухую провинцию, откуда и носа не казал всю последующую жизнь.

Современники не поверили во внезапную кончину совершенно здорового императора. Пошли разные слухи, впоследствии сыгравшие на руку декабристам, которые убеждали всех, что Николай совершенно незаконно желает занять трон. Но ученые, историки и общественные деятели тоже начали задавать вопросы, которые звучат и по сей день.

Почему медики не могли установить точную причину — от чего умер царь? Почему подпись доктора Тарасова под протоколом вскрытия оказалась подложной — врач заявил впоследствии, что ничего не подписывал. Почему императрица Елизавета, писавшая дневник, уничтожила все записи последних дней жизни супруга? Почему вообще царская чета жила столь нелюдимо и странно? И главное — почему к умирающему не позвали священника?! Это же невиданное дело! Религиозный Александр не мог умереть без покаяния! И куда делся больной монах, если он вообще был, — не его ли положили в гроб, завинченный болтами наглухо? Но куда же тогда пропал истинный царь и почему?! Словом, можно называть еще десятки «почему», но где взять ответы? Таганрогская тайна пока никому не дается в руки…

Домыслы о смерти императора Александра, любимого народом, в отличие от его наследника — брата Николая, разрастались по России, как сорняки на неухоженном огороде. И в самом деле — неухоженном, ибо официальных разъяснений не последовало ни после похорон, ни в дальнейшем. А там, где нет реальной правды, возникают загадки и тайны.

Первая тайна объявилась в Ореховском храме, что под Таганрогом. Ее поведал дьячку старик-садовник Федор, волею судеб оказавшийся единственным слугой в таганрогском доме царя. Жил старик во флигельке на обочине и по утрам, пока венценосная чета спала, убирал двор и следил за садом. Рассказ этого Федора до того изумил дьячка, что он решился его записать. Тем более что повествование случилось на смертном одре Федора — а ведь перед кончиной, как известно, не лгут!

Словом, в ночь на 19 ноября Федор возвращался с внучкиных именин. Но был трезв, так как никогда не пил — от вина покрывался ужасными лишаями. Подойдя к царскому домику, Федор неожиданно увидел резкий свет. Громадный раскаленно-огненный шар (Федор назвал его «диавольским») завис над садом. От страха старик рухнул в кусты. Оттуда, никем не видимый, он заметил, что шар опустился и из него выдвинулись три железные ноги. И тут из двери веранды вышли Александр с Елизаветой, одетые как на прогулку. Выходит, они знали о шаре и ждали его…

Александр поцеловал жену, словно прощаясь, и проговорил:

— Ухожу в ночь!

Неведомая сила приподняла его над землей на уровень «диавольской громады». И тут бедный Федор, не выдержав, потерял сознание.

Что это было? И было ли? Ясно только одно: XIX век и слыхом не слыхал ни о каких «тарелках» или пришельцах. И если бы Федору что-то привиделось «по пьяни» в дьявольской ночи, это были бы черти с адским котлом, а не с шаром.

Как не вспомнить, что сказал император: «Ухожу в ночь»? Сравним с пророчеством: уйдет в ночь — получит отпущение грехов…

Вторая тайна возникла от простого разумения: если император не умер, а вместо него похоронили скончавшегося монаха, то что стало в дальнейшем с Александром Павловичем, решившим пожить «частным человеком»?

Ясно, что, «уйдя в ночь», русский человек уходит каяться. А каются обычно божьи люди, старцы да монахи. И вот внимание современников приковал старец Федор Кузьмич, живший в Сибири и умерший в 1864 году в Томске. Сей таинственный человек никогда не рассказывал о своих прошлых годах, жил скромно, был религиозен. Его необыкновенная популярность привлекала к нему потоки людей, спрашивавших совета, просивших благословения и называвших его «божьим человеком». Загадочный старец был удивительно образован: знал иностранные языки, разбирался в тонкостях истории и военного дела. В его разговорах проскальзывали детали времен правления покойного Александра I, имена и звания придворных и царедворцев. Его рост, возраст, глухота на одно ухо, привычка становиться спиной к свету, разговаривая с незнакомцами, делали его похожим на покойного царя. Не раз возникали непредвиденные случаи. То митрополит, знавший Александра, пытался поцеловать руку старца, то купец, ездивший когда-то в Петербург, замирал в недоумении. А однажды отставной солдат Оленьев, увидев Федора Кузьмича, ахнул и отдал по-военному честь: