Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 31

Она произнесла эти слова негромко, чуть-чуть даже вкрадчиво, но у всех присутствующих потек мороз по коже и волосы шевельнулись от глубинного ужаса, словно звездные очи Кощной Матери глянули каждому из смертных прямо в глаза. А Лютава выпрямилась, кроме естественного ужаса ощущая во всем теле, в каждой жилке трепетный восторг от близости своей повелительницы. Она действительно в этот миг была здесь – Марена, с белым ликом, сияющим, как луна в полнолунье, с черными, как ночь, волосами, похожими на струи темных подземных рек, высокая, совместившая в себе черноту тьмы и белизну снегов, хладная, величавая и лукавая, гневная и милосердная, пугающая и притом необходимая мирозданию так же, как и Великая Мать Макошь – ибо где Макошь поселит новорожденных детей, если Марена не освободит место на земле от тех, чей срок миновал?

– Всякий князь так же смертен, как и последний раб, – говорила княгиня Чернава. – Не гневи богиню, нанося обиды ее служительнице. Ведь старшая дочь князь Вершины – дева Марены?

Она впервые посмотрела прямо на Лютаву, и угрянка невольно шагнула вперед. Кому она посвящена, княгиня могла прочитать одним взглядом по узорам ее одежды и подвескам ожерелья, если бы не знала этого раньше.

– Я беру вас под кров богини, – сказала княгиня. – Ты имеешь право найти для тебя и твоей сестры приют, защиту и почет везде, где чтут Кощную Мать, и здесь вам не угрожает ни обида, ни бесчестье!

Она сказала это не столько для Лютавы, сколько для князя Святко и прочих мужчин. Княгиня даже не взглянула на них, но все поняли, кому предназначена эта речь. И никто не посмел ей возразить, хотя Доброслав стиснул челюсти, а в глазах Святко мелькнули сердитые огоньки.

– Спасибо, матушка! – Лютава низко поклонилась.

На душе у нее полегчало. Княгиня Чернава едва ли станет принуждать их к замужеству, а князь Святко не имеет ни малейшего права распоряжаться теми, кто находится под покровительством богини. Сейчас, в ожидании больших кровопролитных битв, ему особенно нужна милость Матери Мертвых! Ведь как знать – не доведется ли ему самому встретиться с ней уже завтра?

Глава 6

Лютомер с бойниками и Хвалислав с собранной дружиной тронулись в путь уже на пятый день после веча. Вниз по Угре они плыли, ради быстроты не делая привала даже ночью – течение позволяло людям спать прямо в ладьях, а свою родную реку угряне знали так хорошо, что даже при луне не боялись ни коряг, ни мелей. Берегиня Угрянка оберегала людей своего родного племени, спешивших на помощь к ее лучшей земной подруге.

Проведя день и ночь в дороге, на рассвете угрянская дружина вышла к Оке. Здесь устроили привал, а потом тронулись дальше уже по берегу: на реке их слишком легко было обнаружить, а угряне намеревались продвигаться тайно. В скорости они почти не теряли: плыть на ладьях против течения получилось бы не намного быстрее и легче, чем идти по берегу.

Не теряя из виду реку, они пользовались дорожками и тропинками, которые проложили местные жители. Ока ниже устья Угры была издавна заселена – через эти две реки еще многие столетия назад пролегал старинный Янтарный путь, шедший с берегов Варяжского моря далеко на восток. На ночлег бойники и Ратиславичи устраивались по отдельности – обычные люди слегка опасались бойников, несмотря на то что среди последних имелись их кровные родичи. Ходили упорные слухи, что бойники по ночам превращаются в волков и рыщут по лесу в поисках добычи – уж Лютомер-то точно! Никому не хотелось этой добычей стать, поэтому ратиславльская дружина устраивалась на ночлег отдельно, разводя свои костры и выставляя на ночь своих дозорных. Бойники, понятно, не возражали: им было проще среди своих, где все обязанности давно распределены и никаких споров о том, кто собирает дрова, а кто моет котлы, не возникало.

Что же касается Лютомера, то он действительно каждую ночь исчезал, но куда и в каком облике он ходит, никто не спрашивал.

Хвалислав особенно радовался этому разделению: в присутствии Лютомера, своего главного соперника, он и раньше чувствовал себя неуютно, а теперь оборотень сделался ему почти ненавистен. Сын бывшей хвалисской рабыни наконец осознал, что добиться почетного положения в роду и власти над угрянами он сможет только в том случае, если сын Вершины и Семилады исчезнет с его пути. Как – он пока не знал, но не мог видеть Лютомера: так и казалось, что оборотень знает все его тайные замыслы.

Зато в ратиславльской дружине, оказавшейся под началом у Хвалислава, все смотрели на княжеского сына с уважением.

– Лютомер-то Вершинович – он с бойниками своими, волками, а волки испокон веков в роду человеческом и не считаются, – говорил Вышень, один из старейшин Ратиславля. – Он у князя первый сын, а коли он в бойниках, стало быть, среди сыновей его и считать нечего. А без него – княжич Хвалислав первый. Стало быть, старший.

– Имя-то ему князь дал княжеское! – подхватывал Глядовец, старейшина одного из угрянских родов и товарищ Вышеня. – Стало быть, предназначил его в наследники себе. Вот как нас князь уважил – наследника своего нам в воеводы дал! Понимаешь, Миловите? – обращался он к сыну, которому как бы разъяснял это все, а сам поглядывал на княжича – слышит ли?

Это двое, а с ними еще один старейшина, Домша, с самого начала похода старались держаться поближе к Хвалиславу. Глядовец и Домша, жившие со своими родами неподалеку от Ратиславля, славились как умелые охотники и каждую зиму добывали немало мехов. Несколько раз тот и другой ездили с Вышенем в его торговые путешествия, а потом женщины их родов на праздниках повергали всех остальных в зависть и восхищение – ярким блестящим шелком, которым были отделаны их нарядные рубашки, серебряными дирхемами в ожерельях, бусами из разноцветного стекла, огненного-рыжего сердолика, прозрачного, как лед, хрусталя.

На привалах, особенно ночных, когда в укромных местах разводились костры, а над ними вешались черные котлы, Вышень нередко принимался рассказывать о землях по Оке, куда лежал их путь, о далеких странах, хоть он уже рассказывал об этом не раз. Его слушали с удовольствием – чем еще заняться, пока похлебка варится?

– Что ты парням душу травишь? – как-то сказал Вышеню Толига. – Ты не забыл, куда мы путь-то держим? Нам княжон вызволить и домой скорее ворочаться. А ты тут распелся, как птица Нагай, будто мы на хазар воевать идем и все их сокровища завоевывать. Ага, двумя десятками копий. Только онучи перемотаем!

– А что же и не пойти? – ответил Вышень и продолжал, оглянувшись, не слышит ли их кто-нибудь лишний. – Двумя десятками хазар не завоюешь, да что же, у нас на Угре и людей нет? Мужики повывелись, одни бабы остались? Ты сам-то подумай, Толигнев. Вырастил ты княжича, воспитал, а дальше что? Так и сидеть ему, ждать, пока сперва отец, потом оборотень ему стол угрянский освободят?

– Ты о чем это, Вышко? – Толига выразительно выпучил глаза. – Тебе что же – князь не нравится?

– Да ну тебя, дурень! – Вышень махнул рукой. – Как это мне может князь не нравиться, когда мы с ним одного рода и пращур у нас общий? Что же я тебе, упырь какой, родства не помнящий? Я тебе про что толкую?

– Вот я и не пойму, про что такое ты толкуешь! – Толига нахмурился.

– Про то, что варга Лютомер Хвалиса твоего сожрет и не подавится. А сам навек в лесу сидеть останется, с волками своими. Хоть Вершина и говорит: вот вернется Лют из леса, женится, внуков мне родит! Жди! Уж лет семь этого счастья дожидаемся. А Люту ты помнишь сколько лет? Я сам у бабки Темяны спрашивал, она ж его принимала, – с этой весны двадцать пять! У него полное посвящение волчье. Уж если он до таких лет из Варги не вернулся – все уже, навек душа его лесу принадлежит. А если и придет в Ратиславль, все равно в душе волком останется. Недаром его Семилада от Велеса родила. Так что считай, Толига, нет у Вершины сына Лютомера. А есть Хвалислав, старший его сын. За него нам и надо держаться, если не хотим, чтобы правил нами волк лесной.