Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 38

Здесь же был и князь Святко со старшим сыном, который считал, что время бегать с молодежью для него, мужа и отца, давно миновало.

– Вон она, княжь, – сказал Гудлув, выведя Ратиславичей к костру. – Видаешь его?

– Окажи еще услугу – позови его ко мне, – попросил Вышень. – Скажи, новости важные. Да только пусть в сторонку отойдет. Пусть хоть сына с собой берет, хоть людей, только немного!

Покачав головой, Гудлув все же послушался и направился к тому месту, где сидел князь, тяжело ступая и слегка покачиваясь. На ходу он спотыкался о чьи-то ноги, задевал сидящих, его толкали в ответ, беззлобно поругивали – ну, набрался человек на праздники, оно дело понятное, ну так ложись под кусток и спи, раз на ногах не стоишь! Чего колобродить?

Добравшись до князя, варяг наклонился и стал что-то говорить. Угряне в тревоге наблюдали за ними из темноты. Сначала князь Святко слушал Гудлува с удивлением, не понимая, чего тот хочет. Потом он вдруг переменился в лице – понял суть, и взгляд его устремился в ту сторону, куда показывала неверная рука полупьяного толстяка. Едва ли он что-то увидел в темноте, но Вышень выступил вперед, ближе к свету костров, и почтительно поклонился. К трусам охотника за хазарским серебром никак нельзя было отнести.

Князь Святко поднялся, сделал знак окружающим сидеть и пошел вслед за варягом.

– Здравствуй, князь Святомер! – Теперь уже Хвалислав поклонился первым. Настал час, и ему больше нельзя прятаться за спинами старших и мудрых. – Не прогневайся, что незван к тебе явился, от веселья оторвал. Да дело у нас такое, что до утра терпеть не может.

– Хвал… Хвалислав! – Святко вспомнил одного из Вершининых сыновей, рожденного какой-то иноземной пленницей, и брови его взметнулись от удивления. – Вот это гость! Да неужели Вершина за дочерьми тебя послал? Тебя?

Было видно, что он ожидал кого-то совсем другого, и Хвалислава пронзило острое чувство обиды – значит, ни дома, ни здесь его, сына Вершины, не принимают всерьез и не считают за человека, которому можно что-то поручить!

– А! Хвалис! – рядом раздался знакомый надменный голос, и из темноты выступила высокая, худощавая фигура Доброслава. – Не ждали! Где же оборотень ваш? Хвост поджал?

– Оборотень здесь! Здравствуй и ты, Доброслав Святомерович! – Хвалис снова поклонился. Его оскорбило то, что Доброслав даже не соизволил вспомнить его полное имя, но он крепился: от этого разговора зависит вся его жизнь. – Выслушай меня, князь Святомер, и сын твой пусть послушает. Я к вам как друг пришел, а иных друзей на Угре не будет у вас.

– Оборотень здесь? – Это взволновало Доброслава гораздо сильнее, чем все остальное. – Где?

И он огляделся, привычно хватаясь за то место на поясе, где обычно висел меч. Увы – сейчас там было пусто.

Впрочем, и враг его оборотень сейчас был лишен какого-либо оружия, кроме своей врожденной силы. Берегиня Зуша увлекла его в воду, а там сразу обвила и обтекла своим гибким телом, казалось, сразу со всех сторон. В воде, ее родной стихии, тело берегини утратило человеческие очертания, растеклось, растворилось или, вернее, стало размером со всю реку. Лютомер ощущал, как прохладные руки ласкают его, как холодные губы мелких волн покрывают поцелуями с ног до головы одновременно, как сама водная стихия сливается с ним в порыве пробудившейся страсти. То ему мерещилось, что в его объятиях дрожит и изгибается чье-то прохладное стройное тело, а то оказывалось, что лишь струи воды текут, повинуясь своему вечному движению, мимо него и через него… Еще миг – и страсть реки выпьет его тепло до дна и опустит неживое тело на дно, привалит тяжелыми песками, опутает водяной травой…

Так бы и случилось, будь он просто человеком. Но он был сыном Велеса, и сейчас, в священную ночь, грань между человеческой сущностью Лютомера и божественной сутью его отца истончилась до последнего невозможного предела.

Одним усилием воли он перешел эту грань. Раскрылся, впуская в себя суть Хозяина Подземных Вод.

И ясно ощутил, как затрепетала в его объятиях вода. Только что она думала, что человек целиком в ее власти, а тут вдруг сама оказалась в плену у силы, многократно превосходящей ее силу. Лютомер засмеялся, и в его смехе слышался глухой отзвук бесконечного Подземелья, откуда родятся все земные реки и куда они утекают с земли – унося с собой души умерших, закатный свет, слезы и жалобы, протекшие года, тени поколений… В эту Бездну уйдет однажды и Зуша, уйдет, какой бы долгой ни была ее жизнь, уйдет, как любая из смертных женщин, что когда-то умывалась в ней, пускала по течению свадебные венки, купала детей, просила им здоровья и счастья, роняла слезы потерь, вливая их в реку и отсылая горе к Темной Матери…

И Зуша вскрикнула, забилась, пытаясь вырваться из объятий того, кто тянул ее в это темное Подземелье. Теперь сам Лютомер снова заставил ее принять облик женщины – он видел и понимал ее и без того, но она сейчас была нужна ему в зримом обличии.

– Отпусти меня, Велес, – молил его низкий женский голос, и прохладное дыхание овевало мокрую щеку. – Отпусти! Не губи! Я же не хотела… Я же не знала…

– Пойдешь со мной?

– Куда? Я не могу! Мне от реки нельзя уходить!

– Недалеко! – успокоил ее Лютомер. – Поможешь мне – и ступай восвояси, теки, куда богами велено.

– Помогу тебе… Велес. Помогу, коли велишь.

– Тогда идем со мной.

Лютомер медленно выплыл на берег, постепенно, без спешки отделяя себя от Велеса. Разом рвать эту связь – больно и опасно. Велесу все равно, а вот человеческая суть такого рывка может и не выдержать. Но Лютомер делал это не в первый раз. Он выплывал на поверхность постепенно, медленно вспоминая, кто он такой. Только что он был властелином темной половины мира – у него не было имени, ибо он такой один, не было судьбы, ибо судьба его совершается каждый миг заново, постоянно обходя положенный круг. Он снова становился человеком, имеющим конечный срок бытия, рожденным от земных родителей – Семилады и Вершислава. Вот только начало его существованию положила священная ночь начала осени, когда богиня Лада спускается во владения Подземного Хозяина. Дух Велеса вот так же вошел в князя Вершину, спутившегося в подземелье под храмом к старшей жрице – своей жене… И он, родившийся в положенный срок от человеческой пары, вместе с тем родился сыном Велеса, который создал его дух, как земной отец создал тело.

Выбравшись на берег, Лютомер стряхнул воду и стал не спеша натягивать рубаху и порты. Одежда липла к мокрому телу, с длинных волос сбегали струйки, и Лютомер крепко провел по голове ладонями, отжимая воду.

Рядом с ним на песке стояла Зуша – рослая, полногрудая, красивая девушка с длинными темными волосами. Робко улыбнувшись ему, она протянула руку, взмахнула – и вся вода с его кожи и волос метнулась ей в ладонь. Зуша стряхнула капли на песок, а одежда и волосы Лютомера мгновенно стали сухими, будто он сегодня и не подходил к воде.

– Спасибо тебе, милая! – Он улыбнулся ей. – Не смотри так жалобно, не обижу. Против того – плясать пойдем. Веселись – ведь праздник нынче!

Берегиня Зуша послушно улыбнулась и протянула ему руку, робко и покорно, как юная девушка, впервые вставшая в круг невест.

В ночном черном небе одна за другой вспыхивали зарницы – пламенный свет внезапно разрывал темноту, словно день и ночь, свет и тьма играли и боролись, перемешиваясь в буйстве священной ночи. Девушки вскрикивали от неожиданности и священного ужаса, но волна общего возбуждения несла дальше, и даже страх лишь добавлял остроты веселью.

При свете зарниц Лютава каждый раз торопливо оглядывалась. Даже Молинку она уже потеряла – та вместе с княжичем Ярко сначала держалась рядом, но потом игры и хороводы как-то разметали их, все девушки в белых рубахах и под растрепанными венками казались одинаковыми, и она уже не находила среди вятичанок свою сестру. Вот потерять Твердислава она была бы рада, но тот не отпускал ее от себя и по возможности старался держать за руку. Даже когда она ушла, еще вместе с Молинкой, в девичий хоровод, куда парень не мог с ней пойти, он не спускал с нее глаз и даже не оборачивался, когда другие девушки тянули его куда-то, тормошли и даже били крапивой. Видимо, он имел строгий наказ от отца не спускать глаз с угрянки и выполнял его со всей ответственностью. При этом он почти с ней не разговаривал и не улыбался. То ли дело княжич Ярко – они с Молинкой сразу принялись болтать и смеяться.