Том 1. Стихотворения - Есенин Сергей Александрович. Страница 64
В критике стихотворение сразу было расценено как манифест определенной литературной группы, но в оценках как группы в целом, так и отдельных поэтов далеко не все были согласны С.А. Тором. Одни критики приняли и генеалогию новокрестьянской поэзии, данную Есениным, и характеристики отдельных поэтов. Это отметил Н.В.Рыковский (см. газ. «Раннее утро», М., 1918, 27 июня, № 117). Последовательно отстаивал такой взгляд В.Л.Львов-Рогачевский. Пересказывая и обильно цитируя стихотворение Есенина, он развивал «родословную целой группы певцов из народа», неизменно подчеркивая при этом, как «верны и правдивы слова Сергея Есенина» (журн. «Рабочий мир», М., 1918, № 8, 7 июля, с. 7–11). Он и в дальнейшем продолжал так же оценивать это стихотворение, видя в нем «нечто вроде манифеста новокрестьянских поэтов» (см., например, Львов-Рогачевский В. «Новокрестьянская поэзия» — журн. «Путь», М., 1919, № 5, август-сентябрь, с. 57–61; Львов-Рогачевский В. «Поэзия новой России», М., 1919). А.Б.Дерман, напротив, считал, что Есенин «слишком как-то трезво сознает, что он народный поэт, и тем самым отравляет свою поэзию рассудочностью». Сославшись на данное стихотворение, он писал: «Дело не в человеческой гордыне Есенина, а именно в ущерблении этим «самосознанием» самого драгоценного в его творчестве — вольной непосредственности. Тут один лишь шаг от поэтической вольности к искусственному вольничанью, от внутренней веры к пагубной самоуверенности. Когда он говорит „Полюбил я мир и вечность, как родительский очаг“ — мы верим этой искренней и простой поэтической исповеди. Но когда он начинает мудрить в своих народно-философских стихах, мы чувствуем в них измену самому себе, своему таланту; от этих стихов как-то сразу отдает сусальными золотыми петушками «русского» стиля, скроенными на левоэсеровский лад. Философия русского духа его не только не нова, не оригинальна, но просто даже избита, у родины, конечно, видит он „коровьи глаза“ — старый признак того смирения, которым наделяют и наделяли Россию с одной стороны славянофильская гордыня, с другой — германское презрение» (газ. «Понедельник „Народного слова“». М., 1918, 8 июля, № 11). Другие критики считали неверной выдвинутую Есениным генеалогию и вредной декларированную связь его творчества с поэзией Н.А.Клюева. Так, например, Н.Ангарский утверждал: «Кольцов и Клюев — трудно подыскать более неудачное сочетание». Он доказывал, что если Кольцов отразил «радость и горе действительного, реального народа», то «Клюев и его ученики имеют дело с народом вымышленным», говорил о том, что они «рядятся» и все это отрицательно сказывается на их творчестве. Если в первом сборнике Клюева «было немало действительно прекрасных стихов», то последние его вещи — «вымученное сочинительство, потуги на необычное». Отталкиваясь от этих мыслей, он писал и о Есенине: «Есенин — поэт с несомненным дарованием, и потому нельзя не пожалеть, что дарование это тратится на ненужное и вредное подражание «старшим» братьям, на вычурность и рисовку». Эту рисовку критик усматривал и в данном стихотворении, и в ставшем к тому времени известным движении поэта к имажинизму. И все же, по его мысли, у Есенина немало стихотворений, в которых «верно и красиво» запечатлена «Русь подлинная, настоящая, крестьянская, с ее горем и радостями» (Ангарский Н. «Заметки о поэзии и поэтах» — журн. «Творчество», М., 1919, № 1/3, январь-март, с. 22–26). Подобная полярность оценок имела место и в последующие годы.
«Гляну в поле, гляну в небо…» (с. 112). — Ск-2, с. 173; Зн. бор., 1918, 28 апреля, № 35; Г18; Г20; Рус. (корр. отт. Тел.); Грж.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Автограф неизвестен. В Гн отсутствует. В наб. экз. помечено 1916 г. В Ск-2 дата: «Успенье 1917 г.» Успение Божией Матери отмечается православной церковью 15 (28) августа. Датируется в соответствии с пометой в Ск-2.
Успение — один из наиболее чтимых на Руси праздников. По времени совпадал с окончанием жатвы и поэтому в народном месяцеслове часто именовался Оспожинками, Спожинками, Дожинками и т. п. (Отсюда: «Снова тонет в копнах хлеба…»). В этот день часто устраивались гулянья, с него начинались осенние хороводы, местами с этого дня считалось бабье лето.
«То не тучи бродят за овином…» (с. 113). — Газ. «Новая жизнь», Пг., 1917, 24 декабря; Зн. бор., 1918, 4 мая, № 39; Г18; Г20; Рус. (1-16 — корр. отт. Тел., 17–28 — вырезка из Г20), Грж.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Автограф неизвестен. В Гн — вырезка из газ. «Новая жизнь» С.А. Т. пометами. Датируется по помете в наб. экз. 1916 г.
«Разбуди меня завтра рано…» (с. 115). — Газ. «Вечерняя звезда», Пг., 1918, 5 марта (20 февраля), № 25; журн. «Рабочий мир», М., 1918, № 8, 7 июля, с. 3; газ. «Вечерние известия Московского Совета», 1918, 26 сентября, № 58; П18; сб. «Автографы», [М., 1919, с. 3] (факсимиле рукописи); Рус. (корр. отт. Тел. С.А. Торскими пометами); П21; И22; Грж.; Ст. ск.; ОРиР; Б. сит.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.) с исправлением в ст. 4 («Дорогого» вместо «Дорогова») по всем остальным источникам, кроме Ст. ск.
Автограф — РГАЛИ (ф. В.П.Полонского), без даты. Имеется факсимильное воспроизведение другого автографа в сб. «Автографы». Сохранилась также фонограмма авторского чтения от 11 января 1922 г. В сб. «Автографы» авторская дата — 1917 г. Та же дата в наб. экз. Датируется в соответствии с этими пометами.
В газ. «Вечерние известия» было напечатано в составе цикла «Вечер с метелкой», в который вошли «Нивы сжаты, рощи голы…», «Я по первому снегу бреду…», «Разбуди меня завтра рано…», «Где ты, где ты, отчий дом…». Цикл был напечатан как единое произведение, без деления на отдельные стихотворения и строфы.
«По словам Есенина, это стихотворение явилось первым его откликом на Февральскую революцию», — свидетельствовала С.А. Толстая-Есенина (Восп., 2, 260).
Стихотворение, особенно строки «Говорят, что я скоро стану//Знаменитый русский поэт», быстро стали излюбленным объектом критических нападок, иронических комментариев и пародирования. Одним из первых начал О.Леонидов: «Г-жа Есенина, хотя и терпеливая, но вряд ли дождется того момента, когда ее сын прославится» (О.Леонидов, «Книга для пародии» — журн. «Свободный час», М., 1919, № 8 (1), январь, с. 7). В диаметрально противоположном лагере подхватили эту мысль пролеткультовцы: «…главная-то беда в том, что эти безобразники стали (по чьему попустительству?) во главе современной литературы… Нет, знаменитым поэтом Есенин не стал. Он стал имажинистом…» (журн. «Гудки», М., 1919, № 2, апрель, с. 12–13). Продолжил П.И.Лебедев-Полянский (см. журн. «Пролетарская культура», М., 1919, № 7/8, апрель-май, с. 77–78).
А.В.Бахрах увидел в стихотворении первые признаки начавшихся перемен в творчестве поэта и так комментировал эти же строки: «Из-под подрясника келейного послушника выступает буйство, таившаяся удаль выползает наружу. И чем дальше — тем сильней, самоуверенней и хвастливей» (альм. «Струги», кн. первая, Берлин, 1923, с. 203). В последующем редкая статья о Есенине обходилась без упоминания этого стихотворения.
Но многие критики писали в другом ключе. Приведя все ту же цитату, М.О.Цетлин, например, замечал: «Эти слова Есенина сбылись. Первый, не первый, но несомненно знаменитый! И столь же несомненно талантливый. Из деревни, из своей крестьянской юности он вынес любовь к природе и много свежих образов» (газ. «Последние новости», Париж, 1922, 16 сентября, № 740). Позже чаще использовались заключительные строки («Воспою я тебя и гостя…» и т. д.) для характеристики проблематики ранних стихов поэта (см. например, А.Селиханович, «Сергей Есенин» — Бак. раб., 1924, 25 сентября, № 217).