Архитектор снов - Чаландзия Этери. Страница 19

Майя молча подождала, пока схлынет эта дешевая эйфория. Если бы она не была так враждебно настроена, то увидела бы, что перед ней довольно безобидный, безынициативный и бестолковый тип. Всю жизнь Шох тщетно ловил ловких карманников и вечно получал от начальства только выговоры и совершенно бесперспективные дела. Он не делал карьеры, не мог найти себе жены, жил с матерью и с некоторых пор был привязан только к своим многочисленным растениям. Дачи у него не было, огорода развести он не мог, а крестьянская душа изо всех сил тянулась к земле, пусть даже расфасованной по глиняным горшкам. Так Шох, в перерывах между столкновениями с суровой и извращенной реальностью, которую для него представляли многочисленные воры, убийцы, насильники, мошенники и проститутки, занимался садоводчеством и весьма преуспел в этом, обнаружив таланты, и сотой части которых он не проявил в деле поимки преступников и злодеев.

Но Майя еще не научилась разбираться в сути вещей и явлений. Она видела только то, что видела, – чужого, неопрятного и малопривлекательного человека, на которого она потратила время. И хотела услышать ответ на свой вопрос. Непродолжительный молчаливый поединок быстро закончился. Шох скорчился под стальным взглядом этой девчонки. Он мечтал, чтобы она поскорее ушла, поэтому помялся и неохотно проворчал:

– Да непонятно, что там произошло. Он покрутил в руках горшок.

– Напугал ее кто-то до смерти. Кто-то или что-то. Сердце и не выдержало.

Майя кивнула Шоху на прощание и вышла из комнаты. Тот мрачно посмотрел в сторону двери, дождался, пока шаги затихнут в конце коридора, и опять достал бутылку водки. Внутри нее была обычная вода, он набрал немного жидкости в рот и, как опытная прачка белье, опрыскал свое растение. Оно благодарно затрясло листьями.

– Пей, пей, мой маленький, – заворковал над ним Шох.

Отцу Исидору, духовному наставнику деревни Савельево, накануне приснился странный сон. Он, как человек истинно верующий, к снам относился с подозрением, божьего промысла в них не замечал, а какие-то знаки и намеки считал ересью и предрассудками. Каждое утро святой отец, едва проснувшись, немедленно осенял себя спасительным крестом, не давая запутавшейся в волосах и мыслях паутине снов проскользнуть в сущий мир и смутить его своими бесплотными образами и видениями. Возможно, даже если бы Господь Бог посетил однажды Исидора во сне и явил чудо или изрек истину, наутро священник поспешил бы к заутрене, на всякий случай гнать нечистого и защититься от искушения прелестью. Сон, по его твердому убеждению, был прекрасно освоенным путем, ходом, туннелем, по которому нечистая сила шныряла из своих гниющих углов в святые души, творила зло и обезоруживала даже самых сильных воинов любви, добра и света.

Священник сидел, свесив ноги с кровати, и никак не мог собраться с мыслями. Вроде ничего особенного не было в том сне, только несколько совершенно незнакомых ему людей. Исидору, регулярно служившему в своей церкви и в будни, и по праздникам, не часто удавалось увидеть чужаков. Приход отощал, ряды прозрачных старушек постепенно таяли, верующие с татуировками на пальцах заходили редко, то поставить свечку за успех, то за упокой. Заезжих в деревне было мало, а все строители здесь были жгучими, южными и нехристями. Исидор их не любил, но терпел. Попытался было крестить одного, но чернобровый маляр со страху вдруг так запил, что святой отец плюнул и оставил это дело.

Те, кто привиделся ему сегодня ночью, были совершеннейшими незнакомцами. Они словно свечи стояли в тонких слоях расползающегося по огромному полю тумана. Казалось, можно было различить их лица, но туман наплывал, стоило Исидору приблизиться и всмотреться в ускользающие черты. И место было таким тоскливым и пустым. Серый воздух, мертвый край… Священник прямо затосковал в этом сне.

Сейчас, потирая голову и щуря глаза в лучах яркого утреннего солнца, Исидор думал: ничего особенного ведь не приснилось, отчего же такой тревогой и тоской свело его душу? Он вспомнил о крестном знамении и осенил себя не раз, но что-то все равно было не так. Чье-то присутствие в этом сне беспокоило его. Но чье? Святой отец не знал…

В тот вечер, Майя осталась дома. Она купила красного вина, кусок хорошего сыра, виноград и новый фильм. Поставила машину внизу под домом и поднялась к себе.

Прошло несколько дней после ее переезда, и теперь она знала, что за соседней дверью обитала пожилая вредная женщина по имени Раиса Осиповна, со своими кошками, вечными сплетнями и приметами, в которые она верила сама и пыталась уверить в них всех соседей, включая вновь прибывшую Майю. Но та была совершенно равнодушна и к бабе с пустым ведром, и к лестнице электрика, прислоненной к стене, вечно не знала, что там нового у Семеновых с третьего этажа и чем кончился общий скандал жильцов в пятницу. И терпеть не могла кошек.

Новую соседку Раиса Семеновна невзлюбила сразу, а когда поняла, что та не только внешне, но и внутренне не соответствует ее представлениям о прекрасной молодой девушке, отношения сделались одновременно прохладными и взрывоопасными. Теперь, выходя из лифта и замечая немедленно перекрывающую глазок привычную любопытную тень, Майя начинала улыбаться, кланяться и махать ручкой. За дверью бесились от такой наглости, но выдавать себя упрямо не хотели.

Майя вошла в квартиру. Сделала несколько шагов по полутемному коридору и едва не упала, за что-то зацепившись. Несколько коробок с неразобранным барахлом громоздились в проходе, перегораживая путь. Хотя кое-какой порядок Майе все-таки удалось навести – зеркало в своем целлофановом коконе переехало в новую спальню, телевизор она приткнула на стопку журналов и альбомов по фотографии, а кофеварка и несколько разнокалиберных чашек расположились на подоконнике. Кровать Майя развернула так, чтобы лёжа можно было смотреть на экран и дальше, за окно, на реку и зеленые холмы большого парка.

«Интересно, – подумала Майя, – проживу ли я здесь до осени?» Ей хотелось задержаться в этой квартире и посмотреть, как изменится пейзаж за окном под холодными дождями и первым снегом.

Она свалила покупки на пол и удалилась в ванну. Предстоял отличный вечер с вином, сыром и последним фильмом модного молодого режиссера.

Но, стоя под струями воды, Майя все возвращалась к мыслям о потерянных часах. У нее были свои счеты со временем. Она занялась фотографией в тот день, когда поняла, что любой снимок – это всегда картинка из прошлого. Майя считала, что сегодняшний день враждебен вчерашнему. Срезанные цветы вянут, вещи приходят в негодность, люди стареют и умирают, навеки успокаиваясь в минувшем. Майя часто ловила себя на том, что ее собственное движение вперед, в будущее, было машинальным и вынужденным, как вынуждено вращение планеты вокруг солнца, и что в настоящем, таком уютном и привычном для всех, она чувствует себя гостьей.

То, что пустоту внутри ее медальона заполнил часовой механизм, казалось ей занятной метафорой. В этой вещице ее потерянные воспоминания о прошлом соединились с настроениями настоящего, а бесконечный бег стрелок по кругу увлекал за собой в будущее.

Обнаружив пропажу, Майя не просто расстроилась. Какое-то нехорошее предчувствие впервые потревожило ее, словно гигантский невидимый мотылек, предвестник беды, пролетел совсем рядом и коснулся крылом щеки. Хотя, может быть, она просто приняла все слишком близко к сердцу…

Выбравшись из ванны, Майя намотала на голову полотенце, прихватила бокал и бутылку, сложила в большую тарелку сыр и фрукты, включила телевизор и забралась в старое и потертое кожаное кресло. Кресло было местным, но оно так понравилось Майе, что она не потребовала, как обычно, чтобы его выкинули из квартиры в числе прочих чужих вещей.

Она посмотрела новости, но в мире было так спокойно, что ведущему приходилось рассказывать о новой породе петухов, выведенной на Галапагосских островах. Майя пощелкала каналы, не нашла ничего интересного и включила фильм. Она пила терпкое вино и смотрела на экран. Фильм оказался плохим. Медленный, вязкий, скучный, с заумными разговорами о боге, дьяволе и смысле жизни. В глубине квартиры зазвонил телефон, но Майя не обратила на это внимания. Ее мысли блуждали вокруг часиков, разговора со следователем, обеда с сестрой, этих странных смертей…