Наш общий друг. Том 2 - Диккенс Чарльз. Страница 27

Рядом с его преподобием, в то время как он читал, стояли его маленькая жена, секретарь Джон Роксмит и Белла Уилфер. Только они да еще Хлюп провожали Бетти Хигден до ее бедной могилы. Ни одного пенни не было прибавлено к деньгам, зашитым в ее платье; то, что так давно задумала эта честная душа, было теперь исполнено.

— Никак не могу выкинуть из головы, — сказал Хлюп, когда все уже было кончено и он стоял, неутешный, прислонившись этой самой головой к церковной двери, — никак не могу выкинуть из моей горемычной головы, что я не всегда старался катать для нее как следует, не работал изо всех сил, и теперь просто сердце разрывается, как подумаю об этом.

Его преподобие Фрэнк Милви, утешая Хлюпа, разъяснил ему, что даже лучшие из нас более или менее отстают в выполнении долга, так сказать, работая за своими катками, — а некоторые из нас даже и очень отстают, — и что все мы нерадивые, слабые, ненадежные слуги.

— Она была не такая, сэр, — возразил Хлюп, весьма огорченный этим подобием утешения и даже обиженный за свою покойную благодетельницу. — Будем говорить только за себя, сэр. Всякое дело она всегда делала как следует. И обо мне она как следует заботилась, и о питомцах тоже, и о себе самой позаботилась, да и обо всем, что ни возьмите, заботилась как надо. Ах, миссис Хигден, миссис Хигден! Такая вы были женщина, такая мать и такая работница, даже на миллион одной такой не сыщется!

С этими прочувствованными словами Хлюп отошел от церковной двери и, уронив свою горемычную голову на могилу Бетти в углу кладбища, заплакал навзрыд, в одиночку.

— Ее могила не кажется такой бедной, когда на ней видишь эту нехитрую фигуру, — сказал Фрэнк Милви, проводя рукой по глазам. — Богаче, я думаю, чем если б ее украшали все статуи Вестминстерского аббатства [14].

Хлюпа не стали тревожить, и все вышли за калитку кладбища, оставив его одного. Сюда уже доносился шум водяного колеса бумажной фабрики, словно смягчавший картину ясного зимнего дня. Они приехали совсем недавно, и Лиззи Хэксем теперь рассказала им то немногое, что оставалось добавить к письму, в котором она спрашивала, как ей поступить, приложив к нему письмо Роксмита. Лиззи оставалось рассказать только о том, как она услышала стон, и что произошло после этого, и как она получила разрешение поставить гроб с телом в чистой и пустой кладовой при фабрике, откуда они только что проводили покойницу на кладбище, и как свято была исполнена ее последняя просьба.

— Я бы не могла сделать это все сама, без помощи, — говорила Лиззи. — Не то чтобы я не хотела, но не смогла бы без нашего директора.

— Как! Того самого еврея, который нас встретил? — спросила миссис Милви.

— Милая, почему же нет? — заметил как бы между прочим ее муж.

— Он действительно еврей, — отвечала Лиззи, — и эта дама, его жена, тоже еврейка, и просил их за меня тоже еврей. Но я думаю, что нет на свете людей добрее.

— А вдруг они захотят обратить вас? — предположила миссис Милви, хотя и кротко, но слегка ощетинившись, как оно и следует супруге пастора.

— Захотят, что именно, сударыня? — переспросила Лиззи с тихой улыбкой.

— Обратить вас в свою веру, — сказала миссис Милви.

Лиззи покачала головой, все так же улыбаясь.

— Они никогда не спрашивали, какой я веры. Они попросили меня рассказать историю моей жизни, и я рассказала им. Они просили меня быть прилежной и верной долгу, и я это обещала. Они охотно и с радостью исполняют свой долг по отношению ко всем нам, кто здесь работает, а мы тоже стараемся исполнить свой долг. Правда, они делают даже больше, чем обязаны, потому что удивительно заботливы во всем, даже в мелочах.

— Не трудно заметить, что вы тут любимица, моя милая, — сказала маленькая миссис Милви не совсем довольным тоном.

— Я была бы просто неблагодарная, если б сказала, что меня не любят, — возразила Лиззи, — ведь меня уже повысили, дали мне доверенное место. Но все равно: сами они веруют по-своему и никому из нас не мешают верить по-своему. С нами они никогда не говорят о своей вере и о нашей не заводят никаких разговоров. И если б я была даже самая последняя работница на фабрике, все равно было бы то же. Они меня даже не спросили, какой веры была эта бедняжка.

— Мой друг, — сказала миссис Милви, отведя в сторону его преподобие, — мне хотелось бы, чтобы ты сам поговорил с ней.

— Душа моя, — вполголоса отвечал его преподобие Фрэнк своей доброй маленькой жене, — мне кажется, лучше будет предоставить это кому-нибудь другому. Обстановка не совсем подходящая. Охотников убеждать у нас вообще немало, душа моя, кого-нибудь из таких она скоро встретит.

Пока между ними шел этот разговор, и Белла и секретарь очень пристально наблюдали за Лиззи Хэксем. Впервые встретившись лицом к лицу с дочерью своего предполагаемого убийцы, Джон Гармон, естественно, имел свои тайные причины внимательно разглядывать ее лицо и манеры. Белла знала, что отца Лиззи ложно обвинили в том преступлении, которое имело такое большое влияние на ее собственную жизнь и судьбу, и ее любопытство было тоже вполне естественным, хотя в нем не было таких скрытых пружин, как у секретаря. Оба ожидали увидеть нечто совсем другое, очень непохожее на живую Лиззи Хэксем, — оттого и вышло, что она невольно послужила для них средством сближения.

После того как они дошли вместе с ней до маленького домика в чистенькой деревушке при фабрике, где Лиззи жила у пожилых супругов, работавших на бумажной фабрике, и Белла с миссис Милви уже сошли вниз, осмотрев комнатку Лиззи, зазвонил фабричный колокол. Лиззи сейчас же ушла, а секретарь с Беллой остались одни на улице, чувствуя себя не совсем ловко; миссис Милви занялась ловлей детишек и расспросами, не угрожает ли им опасность стать детьми Израиля — а его преподобие был занят, говоря по правде, мыслью, как бы ему уклониться от такого рода пасторских обязанностей и потихоньку скрыться куда-нибудь.

Наконец Белла сказала:

— Не поговорить ли нам лучше о том поручении, которое мы с вами на себя взяли, мистер Роксмит?

— Да, разумеется, — ответил секретарь.

— Я думаю, — пролепетала Белла, — что поручение дано нам обоим, иначе мы не были бы здесь оба?

— Думаю, что вы правы, — отвечал секретарь.

— Когда я сказала, что хочу поехать вместе с мистером и миссис Милви, — продолжала Белла, — миссис Боффин даже просила об этом, с тем, чтобы я составила мнение о Лиззи Хэксем. Оно не многого стоит, мистер Роксмит, и ценно в нем разве только одно: что это мнение женщины, но для вас это, может быть, лишний повод считать его ничего не стоящим.

— Мистер Боффин послал меня сюда с той же целью, — сказал секретарь.

Во время разговора они прошли до конца всю деревенскую улицу и вышли к реке, на лесистый берег.

— Вы хорошею мнения о ней, мистер Роксмит? — спросила Белла, сознавая, что она первая делает ему авансы.

— Я о ней очень высокого мнения.

— Я так рада это слышать! В ее красоте есть какое-то благородство, не правда ли?

— Да, она поразительно красива.

— В ней есть какой-то оттенок грусти, очень трогательный. По крайней мере я… я ведь не навязываю своего мнения, вы это знаете, мистер Роксмит, я только советуюсь с вами, — объяснила Белла с милой застенчивостью, словно оправдываясь.

— Я заметил в ней эту грусть. Надеюсь, — и тут секретарь понизил голос, — что это не следствие ложного обвинения, которое теперь снято.

Несколько шагов они сделали молча, потом Белла, взглянув раза два украдкой на секретаря, вдруг сказала:

— Ах, мистер Роксмит, не будьте со мной так суровы, не будьте так строги ко мне, будьте великодушны. Я хочу говорить с вами как равная с равным.

Секретарь вмиг просиял и ответил:

— Честное слово, я думал только о вас. Я заставлял себя быть сдержанным, боясь, как бы вас не обидела моя непринужденность. И все. Больше не буду.

— Благодарю вас, — сказала Белла, протягивая ему свою маленькую руку. — Простите меня.