Наш общий друг. Том 2 - Диккенс Чарльз. Страница 38

— А разве у вас нет наготове плана, который можно было бы пустить в ход?

Мистер Лэмл запустил пальцы в бакенбарды в поисках мыслей и, не найдя ничего, ответил:

— Нет. Нам, как авантюристам, приходится вести азартную игру в надежде на крупный выигрыш, а последнее время нам что-то не везет.

Миссис Лэмл начала было:

— А разве у вас нечего… — но он прервал ее:

— У нас, Софрония. У нас, у нас.

— Разве у нас нечего продать?

— Черта с два. Я выдал одному еврею закладную на эту мебель, и он не сегодня-завтра может ее забрать. Думаю, что он забрал бы ее давным-давно, если бы не Фледжби.

— А при чем тут Фледжби?

— Знает его. Предостерегал меня еще до того, как я попал к нему в лапы. Просил еврея за кого-то и ничего не мог сделать.

— Вы хотите сказать, что Фледжби хлопотал за вас?

— За нас, Софрония. За нас, за нас.

— Хорошо, за нас?

— Я хочу сказать, что еврей до сих пор не трогал нас и что Фледжби уверяет, будто бы он его уговорил.

— Вы верите Фледжби?

— Софрония, я никогда никому не верю. Не верю с тех пор, милая моя, как поверил вам. Но похоже, что это так.

Намекнув задним числом на ее мятежные речи, адресованные злому духу, мистер Лэмл встал из-за стола — быть может, для того, чтобы скрыть улыбку и одно-два белых пятна на носу, — прошелся по ковру и остановился перед камином.

— Если б нам удалось тогда окрутить этого скота с Джорджианой… да что толку: снявши голову, по волосам не плачут.

Сказав это, Лэмл подобрал полы халата и, повернувшись спиною к огню, посмотрел на жену, а она побледнела и опустила глаза. Она спешила оправдаться перед ним, чувствуя за собой вину и, быть может, грозящую ей опасность, — она боялась его, боялась его руки и даже ноги, хотя он никогда и пальцем ее не тронул.

— А если б нам удалось занять деньги, Альфред?

— Выклянчить, занять или украсть. Для нас это все равно, Софрония, — перебил ее муж.

— Тогда мы смогли бы перебиться?

— Без сомнения. Я бы предложил другую, не менее оригинальную и бесспорную формулу, Софрония: дважды два — четыре.

Однако, заметив, что она обдумывает что-то, он снова подобрал полы халата одной рукой и, забрав пышные бакенбарды в другую руку, умолк, не сводя с нее глаз.

— В такую трудную минуту, Альфред, вполне естественно подумать о самых богатых и самых простодушных людях, какие нам знакомы, — сказала она, не без робости заглядывая ему в лицо.

— Совершенно верно, Софрония.

— О Боффинах.

— Вот именно, Софрония.

— Разве нельзя чего-нибудь от них добиться?

— Чего же можно от них добиться, Софрония?

Она снова задумалась, а он, как и раньше, глядел на нее, не сводя глаз-

— Конечно, я много раз думал о Боффинах, Софрония, — начал он после ни к чему не приведшего молчания, — но не нашел никакого выхода. Их очень зорко стерегут. Этот чертов секретарь стоит между ними и… и другими порядочными людьми.

— А нельзя ли от него отделаться? — спросила она, несколько оживляясь после нового раздумья.

— Что же, подумайте, Софрония, — снисходительно заметил ее осторожный супруг.

— Если бы можно было устранить его, изобразив это в виде услуги мистеру Боффину?

— Не торопитесь, подумайте, Софрония.

— Мы заметили, Альфред, что за последнее время старик стал очень подозрителен и недоверчив.

— И скуп тоже, милая моя, а это нам не сулит ничего хорошего. И все-таки не спешите, Софрония, подумайте.

Подумав, она продолжала:

— Предположим, что мы будем играть на той струнке, которую в нем подметили. Предположим, моя совесть…

— А мы знаем, какова эта совесть, душа моя. Итак?

— Предположим, совесть не позволяет мне молчать о том, что эта девчонка-выскочка рассказала мне о предложении секретаря. Предположим, совесть заставляет меня передать все это мистеру Боффину.

— Пожалуй, мне это нравится, — сказал Лэмл.

— Предположим, я сумею внушить мистеру Боффину, что моя тонкая чувствительность и мое благородство…

— Очень хорошо сказано, Софрония.

— Внушить мистеру Боффину, что наша тонкая чувствительность и наше благородство, — повторила она с горечью, — не позволяют нам молчать о таком корыстном и подлом умысле секретаря, о том, что он преступно обманывает доверие своего хозяина. Предположим, я поделилась своими добродетельными сомнениями с моим образцовым супругом и он, по свойственной ему честности, сказал: «Софрония, вы должны немедленно открыть глаза мистеру Боффину».

— Опять-таки, Софрония, мне это нравится, — заметил мистер Лэмл, переступив с ноги на ногу.

— Вы сказали, что его хорошо стерегут, — продолжала она. — Я тоже так думаю. Но если это приведет к тому, что он уволит секретаря, тогда вот вам и уязвимое место.

— Объясняйте дальше, Софрония. Мне это нравится все больше и больше.

— Оказав ему, по своей непогрешимой честности, такую важную услугу, открыв глаза на вероломство человека, которому он доверял, мы будем иметь право на его внимание и доверие. Чего этим можно добиться, трудно сказать, — подождем, а подождать придется. Вероятно, мы добьемся всего, чего тут можно добиться.

— Вероятно, — согласился

— Как вы думаете, может ли случиться, чтобы вы заместили секретаря? — спросила она тем же холодным, расчетливым тоном.

— Невозможного тут нет, Софрония. Этого можно добиться. Во всяком случае, можно как-нибудь ловко подвести к этому.

Глядя на огонь, она кивнула в знак того, что понимает намек.

— Мистер Лэмл, — начала она задумчиво, не без легкого оттенка иронии, — мистер Лэмл будет очень рад сделать все, что только в его силах. Мистер Лэмл и сам человек деловой и, кроме того, капиталист. Мистер Лэмл привык к тому, что ему поручают самые запутанные дела. Мистер Лэмл так превосходно распорядился моим небольшим капиталом; но, конечно, он еще до того создал себе репутацию как человек с состоянием, который выше всякого соблазна и вне подозрений.

Мистер Лэмл улыбнулся и даже погладил ее по голове. Размышляя об этом плане, он словно принюхивался к чему-то, и нос на его лице казался вдвое больше, чем когда бы то ни было.

Он стоял задумавшись, а она не шевелясь смотрела на подернутые пеплом угли в камине. Но как только он заговорил, она вздрогнула, перевела взгляд на него и стала слушать с таким выражением, словно думала о своем предательстве, и в ней снова ожил страх перед ним, перед его рукой и даже ногой.

— Мне кажется, Софрония, вы упустили из виду одну сторону вопроса. А может быть, и нет, ведь женщины хорошо понимают женщин. Нельзя ли нам отделаться и от этой девчонки?

Миссис Лэмл покачала головой.

— Она имеет большое влияние на них обоих, Альфред. Никак нельзя его сравнивать с влиянием наемного секретаря.

— Но эта милая девочка должна быть откровенна со своими благодетелями, — возразил Лэмл, криво улыбаясь. — Ей бы следовало безгранично доверять своим благодетелям.

Софрония опять покачала головой.

— Ну хорошо! Женщины понимают женщин, — сказал ее супруг, не совсем довольным тоном. — Я не настаиваю. А если б удалось убрать обоих, то мы сразу пошли бы в гору. Я бы управлял их имуществом, а моя жена — ими самими. Фьюу!

Опять покачав головой, она возразила:

— Они никогда не поссорятся с девушкой. Они ее ни за что не накажут. Нам придется ее терпеть, можете быть уверены.

— Что ж, пускай! — воскликнул мистер Лэмл, пожимая плечами. — Только помните, что нам она не нужна.

— Теперь остался только один вопрос, — сказала миссис Лрмл, — когда мне начинать?

— Чем раньше, тем лучше, Софрония. Я уже вам сказал, что наши дела в отчаянном положении и в любую минуту может произойти крах.

— Мне нужно застать мистера Боффина одного, Альфред. Если при этом будет его жена, она сумеет его успокоить. Я знаю, при ней мне не удастся довести его до вспышки гнева. Что касается самой девушки, о ней также не может быть и речи, раз я собираюсь злоупотребить ее доверием.