Наш общий друг. Том 2 - Диккенс Чарльз. Страница 83

— Ну-с, вот, молодой человек, — сказала кукольная швея. — Надеюсь, вам сразу полегчало?

Увы! Вместо утвердительного ответа мистер Фледжби закричал:

— Ой, больно!

Мисс Дженни накинула ему на плечи турецкий халат, нахлобучила феску на глаза, будто потушив свечу колпачком, и подвела к кровати, куда он и взобрался со стенаниями.

— О нашем с вами дельце, молодой человек, мы сегодня говорить не будем, потому что я бегу — мне каждая минута дорога, — сказала мисс Дженни. — Ну, полегчало вам?

— Какое полегчало! — крикнул Фледжби. — О господи! Ой, больно!

Оглянувшись напоследок с порога, мисс Дженни увидела, что мистер Фледжби ныряет и резвится в постели, точно дельфин в своей родной стихии. Она притворила за собой дверь спальни и все прочие двери, спустилась вниз, вышла из Олбени на шумный перекресток, села в омнибус, идущий на Сент-Мэри-Экс, и всю дорогу разглядывала из окна нарядных дам на улицах. А те и не подозревали, что служат манекенами для наметки и примерки кукольных платьев.

Глава IX

Два вакантных места

Выйдя из омнибуса на углу Сент-Мэри-Экс и положившись далее на собственные ноги и костыль, кукольная швея зашагала к конторе «Пабси и Ко». Вот она — залитая солнцем и тихая снаружи, тихая и сумрачная внутри. Прижавшись к косяку входной двери, мисс Дженни увидела со своего наблюдательного поста Райю, который сидел в очках за столом и что-то писал.

— Бу-у! — крикнула она, высовывая голову из-за косяка. — Господин Волк дома?

Старик снял очки и плавным движением положил их на стол.

— Дженни? А я думал, ты от меня отреклась.

— Да, от коварного волка из лесной чащи я отреклась, — ответила она, — но моя крестная, кажется, вернулась домой? Впрочем, это еще надо проверить, ведь она часто меняется обличьем с волком. И поэтому мне хочется задать вам один-два вопроса, установить раз и навсегда, кто же вы на самом-то деле — крестная или волк? Можно?

— Можно, Дженни, можно. — Но Райя посмотрел на дверь, видимо опасаясь неурочного появления своего патрона.

— Если вы боитесь лисы, — сказала мисс Дженни, — то на ближайшие дни отложите всякое попечение об этом звере. Он не скоро вылезет на свет божий.

— Как это понимать, дитя мое?

— Сейчас объясню, крестная, — ответила мисс Рен, садясь рядом со старым евреем. — Лиса получила хорошую взбучку, и каждая косточка у нее так болит, ноет и мозжит, как не болела, не ныла и не мозжила ни у одной лисы в мире. — И тут мисс Дженни поведала, что случилось в Олбени, правда умолчав о перце.

— А теперь, крестная, — продолжала она, — мне очень хочется разузнать, что тут у вас делалось с тех пор, как я убежала от волка. Потому что в моей черепушке катается одна догадка величиной с маленький камушек. Ну-с, во-первых: кто вы такой — сразу Пабси и Ко или кто-нибудь один из них?

Старик покачал головой.

— Во-вторых: Фледжби и есть Пабси и Ко?

Старик нехотя склонил голову.

— Моя догадка, — воскликнула мисс Рен, — стала величиной с апельсин! Но пока она не разрослась еще больше, добро пожаловать, моя милая крестная! Как я рада, что вы вернулись!

Сразу став серьезной, девочка обняла старика за шею и поцеловала его.

— Смиренно прошу у вас прощения, крестная. И очень жалею, что у нас так получилось. Напрасно я вам не верила. Но что я должна была думать, когда вы не сказали ни слова в свою защиту? Это меня никак не оправдывает, но что я должна была делать, когда вы слушали его и молчали, как убитый? Выглядело все это очень дурно, ведь правда?

— Дурно, Дженни, очень дурно, — взволнованно заговорил старик. — И вот как это отозвалось в моем сердце: я возненавидел самого себя. Возненавидел потому, что почувствовал, как ненавидишь меня ты и старичок должник. Но этого мало, и это еще не самое худшее. То, о чем я раздумывал тогда, сидя у себя в садике на крыше, касалось не только меня одного. Мне стало ясно, что я опозорил свою древнюю веру и свой древний народ. Я понял — понял впервые, что, безропотно подставляя шею под ярмо, я тем самым навязываю его и всем моим братьям. Ведь в христианских странах к евреям относятся не так, как к другим народам. Люди говорят: «Это плохой грек, но есть и хорошие греки. Это плохой турок, но есть и хорошие турки». А на евреев смотрят совсем по-иному. Плохих среди нас найти не трудно — среди какого народа их нет? Но христиане равняют самого плохого еврея с самым хорошим, самого презренного с самым достойным и говорят: «Все евреи одинаковы». То, что мне приходилось делать здесь, — я делал только из благодарности за прошлое, не гонясь за наживой, и будь я христианином, никто бы не пострадал от этого, кроме меня самого. Но я еврей, и мои поступки пятнают любого другого еврея — кем бы он ни был, в какой бы стране он ни жил. Это правда — жестокая правда. И надо, чтобы каждый из нас считался с ней. Но мне ли поучать других, когда я сам так поздно все понял!

Кукольная швея сидела, держа старика за руку и не сводя с него задумчивого взгляда.

— Вот о чем я размышлял в тот вечер у себя в садике на крыше. И, вспоминая раз за разом тяжелую сцену в конторе, я убеждался, что старичок джентльмен сразу поверил той выдумке только потому, что я еврей, и ты, дитя мое, сразу поверила той выдумке только потому, что я еврей, да и самая выдумка могла родиться в уме того, кто пустил ее в ход, только потому, что я еврей. Вот что значила для меня встреча с вами тремя, вот что я увидел с такой ясностью, будто мне показали все это в театре. И тогда в голове у меня промелькнула мысль: «Ты должен уйти отсюда». Но, милая моя Дженни, — спохватился Райя, — я же обещал ответить на твои вопросы, а сам не даю тебе сказать ни слова!

— Напротив, крестная! Моя догадка теперь величиной с тыкву, а они, знаете, какие большие бывают? Вы решили отказаться от своей должности? Вам осталось добавить только это? — допытывалась мисс Дженни, пристально глядя на него.

— Я написал письмо хозяину… Да. Примерно об этом.

— А что вам ответили Вопли-Сопли-Вздохи-Охи-и-Рубцы? — спросила мисс Реп, с наслаждением выговаривая этот почетный титул и вспоминая про перец.

— Он обязал меня прослужить еще несколько месяцев — это его право. Завтра срок истекает. А я решил объясниться с моей Золушкой, только когда он истечет — ни на день раньше.

— Моя догадка так разрослась, — воскликнула мисс Реп, сжимая виски руками, — что голова у меня того и гляди лопнет! Послушайте, крестная! Сейчас я вам все объясню. Щелочки (они же Вздохи-Охи-и-Рубцы) страшно на вас злы за то, что вы уходите. Щелочки прикидывают, как бы вам отомстить. Щелочки вспоминают про Лиззи. Щелочки говорят самим себе: «Надо разузнать, куда он спровадил эту девушку, и открыть тайну, которой он так дорожит». Может быть, Щелочки еще думают: «Да вдобавок и приволокнусь за ней». В этом я, правда, не уверена, но за все прочее ручаюсь головой. И вот, Щелочки приходят ко мне, а я иду к Щелочкам. Так все и было. И теперь, когда мы вывели его на чистую воду, — кукольная швея с такой силой затрясла кулачком перед глазами, что у нее все тело напряглось, — теперь я вижу, как я сплоховала! Вот досада-то! Мне бы кайенского перца или красного, мелко нарубленного, ему подбавить!

Поскольку смысл этих сожалений остался не совсем понятным мистеру Райе, он стал расспрашивать мисс Дженни об увечьях, полученных Фледжби, и собрался было идти ухаживать за этим побитым щенком.

— Ах, крестная, крестная! — вознегодовала мисс Рен. — С вами всякое терпение потеряешь! Можно подумать, что вы решили стать добрым самаритянином! Надо же быть таким непоследовательным!

— Дженни, милая, — мягко начал старик. — В обычае нашего народа помогать…

— Да ну вас с вашим народом! — перебила его мисс Рен, вздернув голову. — Если ваш народ ничего лучше не придумает, как помогать Щелочкам, напрасно его вывели из Египта. И кроме того, — добавила она, — Щелочки вашей помощи не примут. Их стыд гложет. Боятся огласки и, боже упаси, как бы вы не узнали.