Наш общий друг. Том 2 - Диккенс Чарльз. Страница 89

Не теряя времени, они сели в экипаж — тот самый, что Лайтвуд нанял еще в Гринвиче, и из незабвенного Гринвича поехали прямо в Лондон и на лондонском вокзале стали ждать его преподобие Фрэнка Милви с супругой, с которыми Лайтвуд успел сговориться заранее.

Почтенная чета задержалась по вине одной нуднейшей прихожанки, которая была сущим бичом для его преподобия Фрэнка и Маргареты. Впрочем, относились они к ней с достойной подражания терпимостью и добротой, несмотря на то, что она заражала своей непроходимой глупостью всех и вся, с кем бы и с чем бы ни соприкасалась. Особа эта принадлежала к пастве его преподобия Фрэнка и славилась среди других прихожан тем, что рыдала навзрыд над каждым, даже самым ободряющим словом его преподобия Фрэнка, когда он исполнял свои пастырские обязанности в церкви, а также принимала на свой счет плач царя Давида [33] и с оскорбленным видом сетовала, сильно отставая от причетника и молящихся, что враги роют вокруг нее ямы и поражают жезлом железным. Откровенно говоря, эта бедная вдовица держалась в церкви, и на утренней и на вечерней службе, так, будто подавала жалобу на кого-то и требовала у судьи приказа об аресте. Но это еще полбеды — худшей своей стороной она оборачивалась, когда ей взбредали в голову какие-нибудь сомнения (большей частью на рассвете или в ненастную погоду), и его преподобие Фрэнк должен был немедленно снимать бремя с ее души. Сколько раз добрейший пастор вставал с постели и уходил к миссис Спродкин (так звали его овцу), подавляя в себе сильным чувством долга не менее сильное желание рассмеяться над нелепой старухой и прекрасно зная, что это посещение кончится только простудой, и ничем больше. Тем не менее его преподобие Фрэнк Милви и миссис Милви никому не сознавались, что миссис Спродкин не стоит потраченных на нее трудов, и не роптали на эту обузу, как, впрочем, и на другие обузы, которых у них было много.

Эта взыскательная прихожанка, видимо руководствуясь шестым чувством, совершенно точно знала, когда ее присутствие менее всего желательно его преподобию Фрэнку Милви, и именно в эти минуты и появлялась в маленькой передней пастора. Поэтому, с готовностью согласившись сопровождать Лайтвуда, его преподобие Фрэнк сказал жене, как о чем-то само собой разумеющемся:

«Маргарета, душа моя, надо поторапливаться, не то на нас свалится миссис Спродкин». На что миссис Милви отвечала, по своему обыкновению выразительно подчеркивая некоторые слова: «Да, да! Она всегда является так некстати, Фрэнк, и так мешает!» И не успели отзвучать эти слова, как служанка доложила, что предмет их беседы дожидается внизу и желает получить разъяснение по вопросу, имеющему касательство к религии. Поскольку сведения, требующиеся миссис Спродкин, редко носили срочный характер (например, Кто породил Кого, или чем примечательны амориты [34]), миссис Милви прибегла к уже испытанному способу, то есть откупилась от нее фунтиком чаю, сахаром, булкой и маслом. Дары миссис Спродкин приняла, но не удалилась и, дождавшись его преподобия Фрэнка, почтительно присела перед ним. А он, обратившись к ней с приветствием: «Ах, вы здесь, Салли?» — навлек на себя таким неосмотрительным поступком длинную речь, вертевшуюся все вокруг того, что она, миссис Спродкин, расценивает чай и сахар наравне с миррой и ладаном, а хлеб и масло уподобляет акридам и дикому меду. Выслушав эти поучительные сведения, мистер и миссис Милви оставили старуху разглагольствовать в передней и со всех ног ринулись на вокзал. Все это рассказано здесь для того, чтобы воздать должное по-христиански великодушной супружеской паре — одной из многих столь же великодушных и добросовестных супружеских пар, которые приравнивают малые деяния к большим и не боятся уронить свое достоинство, когда им приходится угождать заведомым обманщикам.

— Задержала в последнюю минуту одна женщина, но у нее было на это право. — Так пояснил свое опоздание его преподобие Фрэнк, нимало не заботясь о самом себе. Однако миссис Милви, всегда заботившаяся о муже, как и подобало преданной жене, тут же добавила:

— Да, нас задержали в последнюю минуту. Но что касается чьих-то прав, так ты слишком уж щепетилен, Фрэнк, и позволяешь кое-кому злоупотреблять этим.

Вопреки своим недавним заверениям, Белла почувствовала, что отсутствие ее мужа неприятно удивит супругов Милви, и не могла не смутиться, когда миссис Милви спросила:

— А как поживает мистер Роксмит? Он поехал вперед или последует за нами?

Тут Белле пришлось опять уложить Джона в постель и опять заставить его дожидаться лекаря с ланцетом. Но во второй раз это получилось у нее хуже, чем в первый, так как человеку, не привыкшему лгать, кажется, что даже самая невинная ложь теряет свой невинный характер, когда ее повторяешь дважды.

— Ах, боже мой! — воскликнула миссис Милви. — Вот обида! Мистер Роксмит всегда принимал такое участие в Лиззи Хэксем! Если бы знать заранее! Мы бы дали ему лекарство, чтобы он почувствовал облегчение хоть на время поездки!

Стараясь сделать невинную ложь как можно невиннее, Белла сказала, что зуб у ее мужа не болит. Миссис Милви была так рада слышать это!

— Я не знаю, почему это получается, — продолжала миссис Милви, — и ты, Фрэнк, конечно, тоже не знаешь, но священники и их жены будто вызывают у людей флюсы. Стоит мне обратить внимание на какого-нибудь ребенка в школе, и у него немедленно раздувает щеку. Бывало, познакомится Фрэнк с какой-нибудь старушкой, и она тут же обзаводится флюсом. Кроме того, бедные детки при нас ужасно сопят. Не знаю, отчего это, и я много бы дала, чтобы этого не было, но чем больше мы обращаем на них внимание, тем сильнее они сопят. Как в воскресной школе, когда им дают текст из священного писания. Фрэнк, это учитель. Я его раньше где-то видела.

Последние слова относились к хмурому молодому человеку в черном сюртуке и жилете и в панталонах цвета соли с перцем. Видимо чем-то расстроенный, он появился в зале сразу же после того, как Лайтвуд ушел на платформу, и стоял, пробегая расписания поездов и объявления, расклеенные по стенам. Он рассеянно прислушивался к разговорам людей, сидевших в зале, входивших и выходивших из него. Потом подошел ближе к нашим путешественникам как раз в ту минуту, когда миссис Милви упомянула про Лиззи Хэксем, и уже больше не отходил от них, продолжая, однако, посматривать на дверь, за которой скрылся Лайтвуд. Он стоял, сложив за спиной руки в перчатках. В его позе чувствовалось явное колебание — сказать ли, что ему было слышно, как о нем говорили, или нет, — и, видя это, мистер Милви первый обратился к нему:

— Ваше имя ускользнуло у меня из памяти, но, если не ошибаюсь, я видел вас в школе.

— Меня зовут Брэдли Хэдстон, сэр, — ответил молодой человек, отступая в угол зала, где было меньше народа.

— Как это я запамятовал! — воскликнул мистер Милви и протянул ему руку. — Надеюсь, вы здоровы? Или это усталость сказывается?

— Да, я немного устал, сэр.

— Вероятно, не отдохнули как следует во время вакаций?

— Да, сэр.

— Знаете пословицу? — кончил дело, гуляй смело. Правда, она относится не столько к вам, сколько к вашим школьникам, но все же не пренебрегайте своим здоровьем, мистер Хэдстон, не то наживете себе расстройство пищеварения.

— Постараюсь не пренебрегать, сэр. Могу я попросить вас на два слова? Только выйдем отсюда.

— Пожалуйста!

Вечер уже наступил, и вокзал был ярко освещен. Учитель, продолжавший и во время этого разговора поглядывать на дверь, за которой скрылся Лайтвуд, вывел мистера Милви на улицу, остановился сразу за углом вокзала, куда не достигал свет фонаря, и сказал, пощипывая кончики пальцев, затянутых в перчатки:

— Я слышал, сэр, как одна из ваших спутниц назвала знакомое… хорошо знакомое мне имя. Имя сестры моего бывшего ученика. Он долго у меня учился, выказал недюжинные способности и быстро пошел в гору. Разговор шел о Хэксем… О Лиззи Хэксем. — Учитель, видимо, страдал застенчивостью и, борясь с волнением, говорил через силу. Пауза, отделявшая одну от другой две его последние фразы, неприятно резнула его собеседника.