Золотой сокол - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 19

Лицо Младины стало строгим и задумчивым. Она вздохнула, и у Зимобора сжалось сердце: неужели дело настолько плохо, что даже Вещая Вила не может помочь?

— Невеста твоя... — медленно выговорила она, отводя глаза, и от тени, набежавшей на ее светлое лицо, сам воздух на поляне померк. — Не в добрый час ты невесту выбрал, не в добрый час ее колечко взял. Погубит она тебя. Она — проклятая при рождении, и вся семья ее проклята. Теперь ее нет на белом свете, и у меня нет над ней власти.

— Неужели ничего нельзя сделать? Но хоть кто-то...

Младина опять покачала головой, и Зимобор опомнился: если даже Вещая Вила не может помочь, то где на свете та сила, что может?

— Какую бы невесту ты теперь ни выбрал, мертвая любую погубит и тебя заодно, — шепнула Младина и положила свою легкую белую ручку на его руку.

Зимобора пробрала дрожь, дух захватывало от восторга, лихорадочного волнения и тревоги. По жилам разливалось блаженство, а где-то в глубине пряталось ощущение смертельной опасности, от чего блаженство делалось даже острее. В глаза ему смотрела Бездна, но рядом с Бездной он себя ощущал божеством, Пламенным Лучом, призванным проникнуть в Бездну и зародить в ней жизнь...

— Только я одна ей не подвластна, — шепнула Младина, и ее мягкие руки обвили его шею.

Не помня себя, Зимобор обнял ее, чувствуя влечение такой силы, какой никогда и ни с кем не переживал. В его объятиях был сам образ совершенной красоты, девичьей прелести — и Бездны, жаждущей Луча. Все земные дела и заботы становились мелкими и ненужными, таяли и улетали — перед ним была вечность и вселенная.

— Только я для тебя — дева, возлюбленная, жизнь... — шептал ему в уши страстный голос, уже не звонкий, а хриплый и трепетный. — Только меня люби, только меня обнимай... Я дам тебе все — любовь, счастье, власть, победы, долгую жизнь, вечную молодость. Я дам тебе все — но в обмен возьму тебя всего. Только я для тебя существую, вся твоя сила — только моя...

Зимобор уже ничего не слышал и не понимал: по коже катились волны жара и озноба, каждая жилка трепетала в предчувствии, нежные руки обнимали его, но он уже не видел существа, которому они принадлежали. Гибкое, теплое, упругое тело прильнуло к нему, но тут же растворилось и обхватило сразу со всех сторон. У него уже не было тела, он был не человеком, а только лучом света, который падал в черную Бездну, пронзал Первозданные темные Воды, глубины которых было не под силу измерить даже ему...

***

Смоляне еще с рассвета стали собираться на Княжеском поле. Настал девятый день после смерти князь Велебора — день погребения. Все были одеты в рубахи белого цвета, цвета смерти, с посыпанными золой волосами. Семья князя запоздала. Все утро искали старшего княжича — и напрасно. В последний раз его видели вчера ночью на курганах, а утром его не оказалось нигде — ни в горницах, ни в дружинной избе. Никто из кметей не видел его, поздней ночью возвращаясь на княжий двор, — но тогда все были так пьяны, а вокруг было так темно, что это еще ничего не значило.

Княгиня и Избрана злились, хотя сами понимали: на Зимобора это не похоже. Он не мог забыть, какой сегодня день, не мог просто загулять.

— Напился, видать, вчера, так и заснул там под курганом! — ворчали среди челяди, особенно в княгининых горницах.

Достоян сразу послал людей поискать возле курганов. Там нашли примятую траву и пятна крови. И больше ничего. Кто бы ни устроил это ночное нападение, он позаботился убрать все следы и теперь молчал, никак, естественно, не проявляя своей досады.

Зато Достоян, Беривой и прочие сторонники старшего княжича пришли в ужас и немедленно учинили розыск. Свидетелей не было, по крайней мере, ни один человек не спешил заявить, будто что-то знает. Обследовали берега Днепра, но не обнаружили ни мертвых тел, ни следов, будто их волокли и где-то бросили в воду. Воевода разослал кметей по всем дорогам и тропинкам, приказал опрашивать каждого встречного — но все жители ближайшей округи уже толпились на Княжеском поле, недоумевая, отчего задерживается погребение и долго ли им еще сдерживать рвущиеся наружу слезы и причитания.

Откладывать погребение было нельзя. Уже прикатили на катках погребальную ладью, нарочно построенную, чтобы перевезти князя через Черные Воды. Княгиня приказала начинать. Сперва требовалось отдать долг мертвому, а потом... Ни воевода, ни другие бояре не смели сказать, что же «потом». У всех мелькало подозрение, что старший сын Велебора уже спешит вслед за отцом по радужному мосту, но эта мысль была слишком ужасна, чтобы кто-то решился высказать ее вслух.

Когда княгиня с дочерью, наконец, появились на поле, Избрана — во всем белом и без украшений, а княгиня — в черном покрывале вдовы, поднялся сплошной вопль. Вопили и причитали и жрицы, и простые женщины, лишившиеся общего для всех отца и защитника. Под плач и вопли волхвы извлекли тело князя Велебора из временной могилы — дубовый кокон больше не был нужен ему, готовому возродиться в ином мире.

Появилась Вещая Мара — жрица, ведающая погребением. Без нее не обходились похороны даже последнего из бедняков — она в точности знала, как уложить тело на краду, как собрать пепел, что дать умершему с собой и какие заклятья спеть, чтобы он благополучно одолел трудный путь, приблизился к богам и не тревожил на земле живых. Под ее руководством тело уложили в ладью, вкатили на вершину насыпи и стали обкладывать заранее привезенными и просмоленными бревнами. В качестве спутников умершему полагались черный конь, который повезет князя в Подземелье Велеса, черный пес, который укажет туда дорогу, и черный петух, который своим криком разбудит умершего для новой жизни. Жертвенной кровью Вещая Мара окропила краду — мертвое тело, погребальную ладью, дрова.

Краду подожгли, и скоро вся куча дерева горела. Жрецы и домочадцы князя Велебора стояли близко, жар огромного костра, достававший до самого неба, обжигал им лица, глаза щипало от жгучего дыма, и по щекам даже у мужчин текли слезы, но вместе с тем чувствовалось и облегчение: брод Огненной Реки остался позади, князь Велебор входил в небесные чертоги. За гулом и треском пламени ничего нельзя было бы услышать, и все стояли молча. Огромное поле, заполненное живыми, молчало, провожая мертвого.