Убийство гвоздями - ван Гулик Роберт. Страница 42
17. Судья Ди объясняет жестокое убийство; он узнает тайну бумажного кота
Когда все вернулись в кабинет, судья Ди устало произнес:
– Чу Таюань вел двойную жизнь. Внешне он был веселым, закаленным малым, которого вы, Ма Жун и Чао Тай, не могли не полюбить. Сердцевина же у него прогнила, разложилась под влиянием его размышлений о своей физической слабости.
Он дал знак Тао Ганю, который быстро наполнил его чашку. Судья жадно выпил чай и продолжил, обращаясь к Ма Жуну и Чао Таю:
– Я улучил момент и обыскал его дом, да так, чтобы он об этом не узнал, потому что этот человек дьявольски умеют. Потом мне пришлось послать вас обоих вместе с ним в ненужное путешествие в деревню Пяти Овнов. Если бы старшину не убили, я бы еще вчера ночью изложил вам свои соображения о виновности Чу. Но после всего случившегося я не мог рассказать вам об этом убийце старшины Хуна. Вы вряд ли бы сдержались. Я и сам бы не мог этого сделать!
– Если бы я знал! – в ярости произнес Ма Жун. – Я бы задушил эту собаку своими руками!
Судья Ди кивнул. Наступила долгая пауза.
Затем Тао Гань спросил:
– Когда ваша честь узнали, что обезглавленное тело не принадлежало госпоже Пань?
– Мне бы следовало об этом догадаться сразу! —с горечью произнес судья Ди. – При осмотре тела я заметил одну потрясающую несообразность.
– Какую же? – нетерпеливо спросил Тао Гань.
– Кольцо! – ответил судья Ди. – При вскрытии Е Пинь обратил внимание, что с него пропал рубин. Если убийца хотел завладеть этим камнем, почему он просто не снял кольцо?
Тао Гань хлопнул рукой по лбу, и судья продолжил:
– Это была первая ошибка убийцы. Но я пропустил эту несообразность и даже проглядел еще один факт, намекающий на то, что тело не принадлежало госпоже Пань: пропали ее башмаки!
Ма Жун кивнул.
– Трудно увидеть, – заметил он, – подходят ли женщине эти свободные халаты или тонкое белье, но с обувью совсем другое дело!
–Точно, – согласился судья Ди. – Убийца знал, что, если он оставит на госпоже Пань одежду, а башмаки снимет, их отсутствие может навести нас на нежелательные мысли. А если он оставит башмаки, мы можем обнаружить, что они не лезут на ноги трупа. Поэтому он умно поступил, сняв с нее все, решив, что это заведет нас в тупик настолько, что мы проглядим такую значительную деталь, как отсутствие обуви. – Тяжело вздохнув, судья продолжил: – К сожалению, его предположение оказалось верным! Потом, однако, он совершил вторую ошибку. Это направило меня по верному пути и помогло понять то, что я проглядел раньше. Он питал нездоровую страсть к рубинам, и ему было невыносимо оставить их в доме Паня. Поэтому-то он и пробрался в спальню, пока Пань был в тюрьме, и вытащил их из ящика с одеждой. Он также глупо уступил просьбе госпожи Пань принести ей ее любимые халаты. Именно исчезновение ее одежды навело меня на мысль, что госпожа Пань, должно быть, жива. Потому что, если бы убийца знал о тайнике в спальне, он бы уже тогда забрал камни. Наверное, кто-то сказал ему о тайнике после убийства, и это мог быть не кто иной, как госпожа Пань. Затем мне стало ясно, почему в кольце не хватает камня, и я также понял, почему убийца снял всю одежду: чтобы помешать нам распознать, что это не тело госпожи Пань. Убийца знал, что единственный человек, который может это обнаружить, ее муж, и предположил, снова верно, что к тому времени, как Пань Фэна освободят, тело уже будет положено в гроб.
– Когда ваша честь поняли, что Чу Таюань связан с преступлением? – спросил Чао Тай.
– Только после моего последнего разговора с Пань Фэном, – ответил судья Ди. – Сначала я подозревал Е Тая. Я спросил себя, кем же может быть убитая женщина, а так как госпожа Ляо была единственной женщиной, о чьем отсутствии мне доложили, я подумал, что это, конечно, она. Судебный лекарь сообщил, что тело принадлежит не девственнице, но Ю Кан признался, что госпожа Ляо не была девственницей. Далее, Е Тай – как мы тогда думали – похитил госпожу Ляо, а он был достаточно силен, чтобы отсечь ей голову. На мгновение я подумал о довольно правдоподобной версии, будто Е Тай убил госпожу Ляо в припадке ярости, а его сестра, помогающая ему покрывать убийство, добровольно исчезла. Однако вскоре я от этой мысли отказался.
– Почему? – быстро спросил Тао Гань. – Она кажется мне очень разумной. Мы знали, что Е Тай с сестрой были очень близки, к тому же это бы давало госпоже Пань возможность оставить мужа, к которому она была равнодушна!
Судья помотал головой.
– Не забывайте, – сказал он, – о такой улике, как отравление лаком. Из показаний Пань Фэна я узнал, что только убийца мог нечаянно дотронуться до столика, покрытого слоем влажного лака. Госпожа Пань об этом знала, она бы уж постаралась не дотрагиваться до этого стола. Е Тай тоже не отравился лаком, а то, что убийца сделал со своей несчастной жертвой, нельзя сделать в перчатках. Отравление лаком указывало на Чу Таюаня. Я вспомнил два момента, сами по себе довольно незначительные, которые теперь внезапно приобрели особое значение. Во-первых, отравление лаком объяснило, почему Чу вдруг решил дать охотничий обед на открытом воздухе, а не в зале. Ему пришлось все время носить перчатки, чтобы скрыть свою обожженную руку. Во-вторых, это объясняет, почему Чу упустил шанс убить волка, когда Ма Жун и Чао Тай вышли на охоту вместе с ним в утро после убийства. Чу Таюань провел ужасную ночь, рука у него нестерпимо болела. далее, убийца, должно быть, жил недалеко от Паня и, предположительно, имел очень большой особняк. Я решил, что он, наверное, вышел из дома Паня вместе с женщиной, которую никто не должен был видеть, и с большим узлом. Он не мог рисковать, встретившись с ночной стражей или военным патрулем, потому что эти люди имеют похвальную привычку останавливать и допрашивать всех, кто ходит по ночам с большими узлами. Теперь мы знаем, что Пань живет на заброшенной улице и откуда можно добраться до задней части особняка Чу, пройдя вдоль внутренней части городской стены, где находятся только старые склады товаров.
– Но чтобы добраться туда, – заметил Тао Гань, – ему бы пришлось пересечь главную дорогу возле Восточных городских ворот.