Мои путевые записи - Джоли Анджелина. Страница 21

Мы въехали в другую деревню, и я встретилась с местными людьми из управления здравоохранения Самлота. Центр «Скорой помощи» учил их делать вакцинацию.

На ланч у нас были рис, мясо и какого-то странного вида фрукты с красно-зелеными стебельками.

Мими тошнит. Я уснула всего на несколько минут и тоже не очень хорошо себя чувствую. Всякий раз, когда люди тут заболевают, им задают целый список вопросов о симптомах; я думаю, проверяют, не малярия ли это или что-нибудь еще более серьезное.

Что касается меня, то думаю, что я просто устала. Я не привыкла к таким бесконечным рабочим дням, что заставляет меня еще больше уважать всех этих людей.

Мы встретились с Сарой, директором организации «Путь развития Камбоджи» (ПРК). Они оказывают поддержку самым нуждающимся возвращенным беженцам и перемещенным лицам. Они также учат людей помогать самим себе.

Пока мы были с ПРК, я видела слепого человека с одной рукой. Он работал в саду. Потом он пытался войти в дом. Другой человек подошел к нему и направил его. У второго человека не было обеих рук, но он был зрячим. Двое людей работали вместе. Покалеченные и нуждающиеся компенсируют свои нужды, объединяясь.

У человека без рук шестеро детей, которых он должен обеспечивать. Он говорит о том, как мало риса он может выращивать. Его лицо очень милое. После того как он был беженцем, — более восьми лет в Таиланде — он снова поселился на этой земле и попытался начать все заново. Противопехотная мина взорвалась, когда он расчищал участок земли.

Его сын, маленький мальчик с большими карими глазами, сидит у отца на плечах. Он немного наклонился и улыбается. Только трое из его детей могут ходить в школу. Он не может себе позволить обучать всех. Это стоит 1500 риель в месяц с человека, что равняется примерно тридцати американским центам.

Он продолжает говорить, а я продолжаю записывать.

Я все пристальнее смотрю в свою записную книжку, пытаясь не заплакать. Я не хочу, чтобы он был оскорблен моей жалостью к нему.

Он улыбнулся мне и попрощался. Он что-то сказал на кхмерском. Мне перевели. Он сказал: «Я не очень хорошо могу сейчас говорить. Волнение делает мой разум слабым».

Во время нашей следующей остановки мы увидели безногого человека, который работал в поле. Он снял свою шляпу и поприветствовал нас улыбкой. Он использует повозку, запряженную волами, чтобы добраться до работы. Я спросила, есть ли у него дети. Он указал на отсутствующую нижнюю часть своего тела. Он был буквально разрезан пополам. Он улыбается, будто говоря: «Все в порядке. Ничего, спрашивайте».

Мы пошли дальше в поле. Мы встретили слепого человека, чьи руки были отрезаны по локти. Поэтому он расчищает землю ногами. У его жены психические проблемы, и, когда она ушла от него, то забрала одного ребенка, оставив его с пятью. Люди помогают ему готовить на всю его семью. Он ловит рыбу, держа удочку ртом. Воля этих людей к жизни поистине удивительна…

С этим мужчиной маленький ребенок. На вид ему около пяти лет, но нам сказали, что ему девять. Он не может ходить в школу. В этой области более 800 схожих случаев подрывов на минах. Я испытываю чувство ненависти к каждому человеку или правительству, которые пытаются остановить запрет на противопехотные мины.

Мы снова сели в машину, чтобы отправиться в другой район. Равут спросил, расчищена ли там территория. Нам ответили, что нет, но они считают ее безопасной, так как там пока еще никто не взорвался.

Многие из тех, кто будет читать эти строки, скажут: «Почему они не могут разминировать свою землю? А если не могут, то почему живут там?» У них нет выбора.

Война была везде, и каждый район не может быть разминирован вовремя. Нет достаточных средств и времени.

Наиболее важно то, чтобы это не повторилось снова. Производство и использование противопехотных мин должно быть запрещено. Я надеюсь, что, когда люди прочтут это, они захотят помочь.

Мне рассказали еще об одном случае. Мужчина без ног с двумя дочерьми. Мы не могли приехать к ним, дороги были размыты дождем. А сезон дождей только начался, эти люди должны молиться, чтобы не случилось ничего чрезвычайного. У них не будет возможности получить помощь извне.

Кто- то спросил одного из мужчин в нашей машине: «Вы были беженцем?» Он улыбнулся: «Да». Он знает, что здесь он может этим гордиться, и его за это будут уважать. Он сказал нам, что был в лагере с 1989 по 1992 год. Это было в Таиланде — лагерь «Пункт 2».

Равут сказал, что он тоже находился в «Пункте 2». Мао тоже.

«Пункт 2» — название, присвоенное лагерю беженцев организацией ООН по освобождению границ. Место, в котором собралось самое большое количество камбоджийцев после Пномпеня. Люди сбегали туда во время правления Пола Пота и Красных кхмеров. Лагерь был расположен на территории меньшей, чем четыре квадратных мили, и предположительно 220 000 камбоджийцев нашли там временное пристанище. «Пункт 2» был самым перенаселенным лагерем во всем Таиланде.

6 вечера

Мы посетили занятие вечерней школы.

«Акция Север-Юг» проводит вечерние занятия для взрослых по обучению грамоте. Мы посетили одно из таких занятий. Нас сопровождает Энн, француженка. Она управляет местным отделением этой неправительственной организации. «Акция Север-Юг» финансирует деятельность 26 учителей более чем в десяти школах.

Организация ООН по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) провела исследование и разработала учебный план.

Фонд ООН помощи детям (ЮНИСЕФ) помог с разработкой и изданием учебных пособий.

Энн сказала, что учителя в основном женщины. Занятия проходят по вечерам. Матери берут своих детей с собой. Дети всегда с ними.

Сегодня их учат читать, а то, что они читают, также является информацией, которая им поможет. Они повторяют за учителем на своем родном языке. Даже пройдя через столько испытаний, люди сохранили свою культуру.

Мне объяснили, что их обучают природной медицине и объясняют, чем она лучше химических препаратов.

Ужин

На ужин у нас был рис, мясо и бананы.

За столом говорили о временах правления Пол Пота с 1975 по 1979 год.

Пока они жили в лагерях, они учили английский и занимались грамматикой. Они даже могли объяснить мне разницу между «How much?» и «How many?» [8]. Я никогда не была очень сильна в грамматике. Они могли бы стать хорошими учителями.

Равут поделился историей о том, как он встретился со своей женой. Они поженились в лагере. Сейчас она работает в американском посольстве. У них двое детей, десяти и пяти лет.

Внезапно я взглянула на небо. Звезды здесь такие четкие и яркие. Месяц расположен неровно, практически лежит на спине.

Вторник, 24 июля

Сейчас 7 утра. Мы уже давно не спим. Есть в этом что-то удивительное — просыпаться рано утром и наблюдать, как начинается новый день. Мы только что позавтракали. Я была очень голодна.

Мы пили Нескафе, ели рис, сушеное мясо и рыбу. На вкус это было как жирная говядина и вяленая рыба.

Я пишу это потому, что это многое говорит об этих удивительных полевых сотрудниках. Они живут в этих районах месяцами. Они живут, лишенные домашних удобств, у них даже нет душа.

Сегодня утром я снова мылась в тазике, поливая себя водой. Купание слона! Я до сих пор не могу научиться лить на себя воду так, чтобы не разбрызгивать ее вокруг. Вчера я собиралась выкинуть лед из своего стакана, но Равут остановил меня. «Лед здесь очень дорогой. Лучше вернуть его на кухню».

Первым делом сегодня мы посетили школу.

Когда беженцы были репатриированы, в школах не было учителей. В течение многих лет люди здесь получали минимальное образование или не получали его вообще.

Учителей начали готовить сразу, чтобы те могли приступить к обучению детей как можно скорее.

«Акция Север-Юг» и УВКБ ООН вынуждены оказывать давление на правительство для аттестации местных учителей. Эти мужчины и женщины получили меньшую подготовку, чем учителя в других районах, но их признали официально и им будут платить государственное жалование. Заработная плата низкая, но это все же лучше, чем ничего.

вернуться

8

Вопросы «How much?» и «How many?» переводятся с английского на русский одинаково — «Сколько?», «Как много?». Но фраза «How much?» используется, как правило, для неисчисляемых существительных, а фраза «How many?» для исчисляемых, прим.