Воины бури (ЛП) - Корнуэлл Бернард. Страница 36

— Не останавливаться, — проорал я, — не останавливаться! ?Это всего лишь отдельный лагерь на поляне, основной лагерь еще впереди. Зарево над темным лесом показывало горящие на вершине Эдс-Байрига костры, и я поскакал туда.

Снова в лес. Разгорался рассвет, приглушенный грозовыми тучами, но впереди я увидел широкую полоску земли, расчищенную от деревьев, окружающих склоны Эдс-Байрига, и именно там, среди пней, разбила лагерь основная часть войска Рагналла. Именно там мы их и убили.

С окровавленными мечами мы вырвались из леса и поскакали среди испуганных мужчин, разя их клинками. Женщины визжали, дети плакали. Мой сын вел людей справа от меня, рубя беглецов, спасающихся от наших мечей.

Тингриг врезался в кого-то, бросив его в костер, взметнувший тучу искр. Волосы беглеца вспыхнули, он закричал, а я снова замахнулся и зарубил другого воина, куда-то бегущего с выпученными глазами и кольчугой в руках, а впереди еще один вызывающе проревел, с копьем в руках ожидая моей атаки, а затем обернулся, заслышав топот копыт за спиной, и погиб под топором фриза, что раскроил ему череп. Только что проснувшиеся барахтались во рву и карабкались по земляному валу, когда с вершины старого форта прогудел рог.

Я пришпорил коня, направляясь к группе воинов, яростно рубанул одного Вздохом Змея, пока Годрик своим копьем располосовал живот другому. Тинтриг лязгнул зубами, укусив третьего за лицо, и рванулся вперед, и тут гром разорвал над нами небо. Мимо меня, улюлюкая, проскакал Берг, с его меча свисали чьи-то кишки, рубанул вниз мечом, развернул коня и рубанул снова.

Укушенный Тинтригом человек, пошатываясь, хромал прочь, прижимая руки к изуродованному лицу, кровь хлестала сквозь пальцы. Ярче всего в эту волчью зарю были не костры, а вражеская кровь, в которой отражались внезапные вспышки молний.

Я пришпорил коня ко входу в разрушенный форт и увидел, что поперек дороги выстроилась стена из щитов. Воины бежали, чтобы присоединиться к ней, протискиваясь в её ряды и добавляли свои щиты, удлиняя стену. Над ними висели стяги, но настолько намокшие от дождя, что даже сильный предрассветный ветер не мог их расправить.

Мой сын промчался мимо, направляясь к дороге.

— Оставь их! — крикнул я ему. Уже по меньшей мере сотня человек защищала вход в форт. Всадники не могли сломать эту стену. Я был уверен, что Рагналл там, как и Брида, под своими мокрыми знаменами, но их смерть еще может подождать. Мы пришли, чтобы убивать, а не сражаться со стеной из щитов.

Я сказал своим воинам, что каждый должен убить одного человека, и это уже почти вдвое сократит армию Рагналла. Мы ранили больше врагов, чем убили, но раненый доставляет куда больше хлопот, чем мертвый. Труп можно похоронить или сжечь, оплакать и бросить, а раненые требуют ухода.

Вид безглазого или человека с продырявленным животом, откуда струится кровь, или с раздробленными костями, белеющими на фоне плоти, вселит во врага страх. Израненная армия — медленная армия, наполненная страхом, и мы замедлили Рагналла еще сильнее, угнав его лошадей. Мы угнали также женщин и детей, подгоняя их тем, что убивали любого, кто пытался сопротивляться.

Люди Рагналла понимали, что их жены окажутся в наших руках, а детей направят на рынки рабов. Война немилосердна, но Рагналл пошел на Мерсию войной, ожидая, что земли, где правит женщина, можно легко захватить. Сейчас ему показали, насколько это легко.

Я заметил, что Цинлэфа окружили трое вооруженных копьями врагов, они попытались вспороть брюхо его лошади, а потом убить его самого. Цинлэф легко с ними расправился, показав свою ловкость в обращении как с конем, так и с мечом. Двух он ранил, а третьего убил.

— Впечатляет, — скупо признал Финан, глядя как юный сакс развернул коня и, ловко махнув клинком, вспорол врагу руку от локтя до плеча. Затем конем сбил наземь последнего врага и прикончил его, небрежно перегнувшись с седла. Цинлэф заметил, что мы за ним следим, и ухмыльнулся.

— Славно поохотились, господин!

— Труби в рог, — наказал я Годрику, который скалился оттого, что убивал и выжил.

Настало время уходить. Мы разнесли стан Рагналла, утопили волчью зарю в крови и нанесли врагу жестокую рану. Меж лагерных костров, затухающих под дождем, лежали тела.

Добрая половина армии Рагналла спаслась. Теперь эти воины стояли на вершине Эдс-Байрига, откуда могли лишь наблюдать, как наши неистовствующие всадники охотятся на последних уцелевших воинов нижних лагерей. Вглядевшись сквозь пелену ливня, я вроде бы рассмотрел Рагналла, стоящего рядом с крохотной, закутанной в плащ фигурой. То могла быть Брида.

— Мой брат там, — горько произнес Финан.

— Ты его видишь?

— Вижу и чую, — ирландец вогнал меч в ножны. — В другой раз. Я его убью.

Мы повернули назад. Мы пришли, убивали, а теперь уходили, гоня перед собой лошадей, женщин и детей через мокрый лес. Нас никто не преследовал. Люди Рагналла, в которых вселяла уверенность гордыня их предводителя, укрывались от бури. Мы же пришли с грозой и теперь возвращались с рассветом.

Недосчитались мы одиннадцати человек. Лишь одиннадцати. Двое на моих глазах, перескочив рвы, ринулись на стену из щитов на холме Эдс-Байрига, но остальные? Я так и не узнал дальнейшей судьбы тех девятерых, но это была малая цена за тот разгром, что мы учинили армии Рагналла.

Мы убили или ранили от трехсот до четырехсот человек, а прибыв в Честер, обнаружили, что захватили сто семнадцать лошадей, шестьдесят восемь женщин и девяносто четыре ребенка. Даже Цеолнот с Цеолбертом, питавшие ко мне острую неприязнь, стоя рукоплескали пленникам, которых провели сквозь ворота.

— Хвала Господу! — воскликнул отец Цеолнот.

— Воистину слава ему! — прошепелявил щербатым ртом его братец.

Одна из пленниц закричала на него, и священник, подступив ближе, стукнул её по голове.

— Тебе повезло, женщина, — прошипел он, — ты в руках Господа! Теперь ты станешь христианкой!

— Все малыши станут христианами! — провозгласил епископ Леофстан, алчно поглядывая на плачущих детей.

— Скорее рабами на рынках Франкии, — пробормотал Финан.

Я спрыгнул с седла, расстегнул перевязь и отдал Вздох Змея Годрику.

— Почисти его и смажь. — наказал я. — Потом разыщи отца Глэдвайна и приведи его ко мне.

— Тебе нужен священник? — недоверчиво покосился на меня Годрик.

— Мне нужен отец Глэдвайн. Приведи его.

С тем я отправился завтракать.

Отец Глэдвайн был одним из священников Этельфлед. Молодой человек с высоким бледным лбом и неизменно хмурый. Глэдвайн, воспитанник одной из школ короля Альфреда в Уэссексе, считался образованным и служил у Этельфлед писарем. Он писал её письма, размножал её законы, составлял хартии на земли, но его репутация превосходила эти заурядные обязанности. Он был поэтом, прославившимся за свои гимны. Гимны эти распевали как монахи в церкви, так и арфисты в залах. Мне пришлось выслушать несколько из них, в основном во дворце Этельфлед.

Я ждал, что они окажутся скучными, но отцу Глэдвайну нравилось передавать в своих песнях истории, и несмотря на неприязнь, мне они понравились. В одном из лучших его творений пелось о женщине-кузнеце, выковавшей гвозди, которыми распяли пригвожденного бога.

Там пелось о трех гвоздях и трех проклятиях. Первое из них привело к тому, что её ребенка съел волк. От второго муж утонул в галилейской выгребной яме. Третье же поразило женщину трясучей хворью, отчего её мозги превратились в кашу. Все это служило доказательством силы христианского бога.

То была хорошая история, поэтому я и призвал Глэдвайна. Когда монах вошел во двор, где Годрик окунал мою кольчугу в бочонок, то имел такой вид, словно у него самого мозги превратились в кашу. Вода в бочонке окрасилась в розовый.

— Это кровь, — пояснил я задергавшемуся Глэдвайну.

— Да, господин, — произнес он, запинаясь.

— Кровь язычника.

— Хвала Господу, — начал он, но вспомнил, что я тоже язычник, — что ты жив, господин, — поспешно и находчиво добавил он.