Заклятие счастья - Романова Галина Владимировна. Страница 16

– Что не помнит.

– Может, и не помнит. – Хмелев дернулся. Как от удара током, это у него в кармане снова мобильник зазвонил, Усов наверняка настырничает. – Времени-то сколько прошло! Он ведь уже жалобу на тебя написал, капитан!

– И пусть жалуется, – повел Назаров широкими плечами.

– Ага! И в жалобе той написал, что ты, имея к нему личную неприязнь, придираешься к пожилому человеку. Не даешь ему покоя. Даже до больнички довел.

– А причину личной неприязни не указал? – Назаров разозлился. – Что топил меня десять лет назад. Руки мне держал за головой, как рыбину на крючок насаживал. Я кровью плевался, а он… Да что мне вам рассказывать, если вы все сами знаете! Как вы вообще с ним разговариваете?! Жалобы еще какие-то принимаете от него!

– Ты это… Не горячись, не горячись… – Хмелев жалко улыбнулся. – Что было, то прошло. Просто… Просто прошу поаккуратнее с расспросами. А то прямо уж активно ты…

– Товарищ полковник! – Назаров вскочил, уперся кулаками в папку с делом, стукнул по ней пару раз. – Я ведь могу все бросить! Только… Чую, что найду ребят.

– Чует он! – фыркнул Хмелев и впервые посмотрел на Назарова с интересом: характеризовали его из Москвы как очень опытного сотрудника. – Где найдешь-то, если столько времени прошло? Мы не нашли, а он найдет! Каким образом?

– Таким, что изначально следствие делало ставку на то, что Рыков и Листов не были между собой знакомы и не пересекались нигде никогда, так?

– Так. И что?

– А вот и не так, товарищ полковник. Что-то их связывало. Что-то было у них общее. Мне тут надо кое-что проверить, и тогда я точно скажу. Но один неприятный инцидент был, где эти оба фигурировали. И о нем мне Горелов очень нехотя, но рассказал.

– Так, так, так, ну-ка, ну-ка, поведай, – отозвался с саркастической ухмылкой Хмелев.

Ему не за ребят было обидно, которые из кабинетов не выходили, когда искали пропавших ребят. Ему за Надю Головкову жуть как зло сделалось. Она-то умница! Уж она точно нащупала бы жилу! А она – нет, ничего не нашла. Хотя возилась кропотливо. А этот – столичный умник – приехал и трам-тарарам! Во всем разобрался?

– Почти два года назад, за год с небольшим до своего исчезновения, Листов Валерий имел отношения с некой дамой.

– С которой? Мы же всех проверили! – возмутился Хмелев.

– В том-то и дело, товарищ полковник, что не всех! Существование этой дамы осталось за кадром, так сказать. О ней совсем недавно вспомнила мать Листова. Но… Лично с ней она не была знакома. Сын их так и не успел познакомить, потому что с дамой той расстался.

– И в чем подвох? – сразу утратил интерес Хмелев к информации.

И тут же подумал: поэтому и Наденька на ней не зациклилась. Потому что пустышка! А этот столичный, так сказать, крендель решил всех пустышкой удивить?

– Он сказал матери: забудь, когда она спросила, чего он девушку знакомиться не привел. Она и забыла.

– А теперь чего вспомнила?

– А то, что сын, убежав к своей даме сердца с тортом и цветами, пропадал тогда два дня.

– Та-а-ак, и что? – Вот тут он неожиданно заинтересовался и даже глянул на Назарова с удивлением: – И где он мог быть, если с дамой не вышло?

– Он пил.

– Опа! А все утверждали, что непьющий!

– Пил с горя.

– А родители что же в эти два дня не всполошились? Мать же ко мне примчалась уже наутро, когда он из дома восемь месяцев назад ушел и не вернулся. А тогда что же? Звонил?

– Нет, не звонил. Его видел Горелов в супермаркете в паре кварталов от их дома. Видел пьяным. Он родителей и успокоил. Все, мол, в порядке с Валеркой вашим. Пьет он. Водку при нем покупал и закуску. Родители и притихли, стали ждать.

– А Горелов его тогда видел?

– Так точно. Более того, он видел краем глаза, как Листов повздорил с охранником супермаркета, когда выходил с покупками. Сильно повздорил, даже кулаками помахали они будто.

– Будто! – фыркнул Хмелев с досадой. – Что, точных сведений не мог раздобыть?

– Работаю, товарищ полковник, – обиделся Назаров. – Пока даже не сумел выяснить, кто из продавцов работал в ту смену. Бардак у них там полный с документооборотом.

– Продавцы-то тебе зачем, чудак-человек?! Тебе тот охранник нужен, с которым Листов чуть не подрался! – возмутился Хмелев и тут же подосадовал на свою команду, которая эти вот сведения почему-то упустила из виду, не раздобыла, не разнюхала. – Охранник, капитан!

– Так я знаю, кто был тем охранником, с кем повздорил Листов.

– И кто же?

– Рыков, товарищ полковник. Охранником, подравшимся с Листовым на выходе из супермаркета в тот день, был Рыков…

Глава 9

Языки пламени громадного костра, казалось, облизывали само небо. Пламя ежилось, будто от холода, корчилось, как от боли, вырывалось из-под дров, сложенных братом искусно и правильно, и вздымалось к небу. И вдруг там, наверху, словно наткнувшись на невидимую стену, пламя распадалось тысячью искр. Прекрасных, ярких, как звезды.

Егорка завороженно смотрел на костер. Потом поднимал глаза к небу, восторженно щелкал языком. Он почти не замечал, как ему горячо. Надо бы отойти подальше, а то на широких светлых штанах останутся подпалины. Мать станет ругаться и бить его по голове. А этого делать нельзя. Так доктор сказал. А еще он сказал, что каждый удар по голове может вызвать у Егорки приступ. Только он ничего не понимал – этот глупый, глупый доктор. У Егорки никогда не бывало приступов. У него просто бывало пусто в голове. Так пусто, что даже тихо позванивало. И тогда он зачем-то кричал, падал на пол, корчился и кричал. Может, боялся этой звенящей пустоты? И кричал, чтобы ее заполнить звуком собственного голоса? И вывести его из этого состояния мог только костер – большой, красивый, жаркий, рассыпающийся тысячью прекрасных искр.

– Нравится, братишка? Тебе нравится?

Сзади незаметно подошел старший брат Стас, которого Егорка очень любил и слегка побаивался, хотя он никогда его не обижал. Никогда, никогда. И по голове ни разу не стукнул, не то что мать.

– Егорка, тебе нравится? – снова спросил Стас и осторожно положил младшему брату руку на плечо.

Плечо у Егорки было широким, крепким, сильным. Он мог на нем таскать тяжелые мешки с сахаром и цементом, если просили помочь на рынке. И его плечами любовались некоторые молодые женщины там же, на рынке. Одна даже недавно поводила пальцем по его груди, спине, плечам и проговорила странным глухим голосом, что она бы с ним запросто, если бы он был, как все.

Он ничего не понял тогда. И не понял, почему мать так рассвирепела. И бросилась с кулаками на ту молодую женщину. А его снова ударила по голове.

– Мне нравится. Мне хорошо, – кивнул Егорка и странно улыбнулся брату. – Красивый костер. А зачем?

– Я для тебя постарался. Ты же плакал…

– Да?

Егорка зажмурился, пытаясь вспомнить, но ничего, кроме звона в ушах, не вспомнил. Мать с утра снова била его по голове. На рынке била. Когда он пальцем начал в спину полицейскому тыкать и громко кричать, что это тот самый малый – осьминог!

Он часто приходил на рынок. Почти каждое утро. Покупал зелень, помидоры, абрикосы и виноград. И шел на службу. И Егорка, глядя ему в широкую спину, рассматривая его длинные ноги и крепкую задницу, думал, что парня, наверное, совсем не кормят дома завтраком. Если он покупает все на рынке рано утром и идет с этим на работу.

– Тебе лучше? – снова спросил Стас и погладил брата по русоволосой голове.

– Мне хорошо, – он широко распахнул руки, будто хотел обнять яркое пламя. – Мне нравится…

Братья не видели мать, которая наблюдала за ними из окна дома. Не видели, не могли знать, о чем она думает, выкуривая сигарету за сигаретой. Старшему – Стасу – не нравился запах табака в доме. И он всякий раз неодобрительно на нее косился, заставая с сигаретой. Но ничего не говорил. Не имел права. Он пока еще жил в ее доме, а не наоборот, черт побери!

Дом – большой, крепкий, с большими окнами, великолепной мансардой, красивым кафельным полом – достался ей от мужа, отца сыновей. Он построил его на этой улице, где селились все сплошь богачи, намереваясь тоже стать богатым. Богатым, удачливым, счастливым семьянином. Не просто же так он взял в жены самую прекрасную женщину на побережье, да! И не просто взял в жены, а отбил у своего лучшего друга! Долго отбивал, настойчиво.