Алтарь - Прозоров Александр Дмитриевич. Страница 24

Женщина неожиданно замолкла, чуть повернула голову:

— Я искала тебя, Вилия. Неужели ты не слышала моего призыва?

— Прости, номария, — преклонила колени девушка. — Я была в святилище. Туда приходил с дарами смертный, и мне пришлось провести для него обряд семи трав.

— Да, Вилия, — кивнула женщина, снова повернувшись к изображению Сошедшего с Небес, — тебе хорошо удается общаться с дикарями. Мне кажется, они молятся тебе больше, нежели Великому. Это не очень правильно — но что взять со смертных? К тому же они слушаются тебя. И это очень удобно, когда у нас возникает нужда в земных продуктах.

— Я знаю, номария, нам нужна соль, — поторопилась оправдаться девушка, — и еще новые лодки. Но дикари…

— Мы можем обойтись без соли, — вскинула руку номария. — Мы можем обойтись без лодок. Но мы не можем обойтись без покоя. Наш долг: сохранить в целостности усыпальницу Сошедшего с Небес, не дать потревожить здешние земли кому бы то ни было. Однако я чувствую изменения. Здешние земли просыпаются, готовясь к потрясением. Что-то меняется. Меняется сильно и необратимо. Клан должен знать, что именно. Я чувствую, чувствую яму в будущем большого озера, что лежит на юг от нас, за дальними алтарями.

— Там будет катастрофа? — осторожно поинтересовалась девушка. — Мор? Пожар, наводнение?

— Великому не страшны пожары и болезни, Вилия, — покачала головой женщина. — Они не могут лишить силы алтари Амон-Ра, не могут лишить силы землю, воду, воздух. Но вот смертные подпортить землю и воду способны.

— А что может произойти со смертными? Они рождаются и умирают, они ловят рыбу и охотятся.

— Вот это ты и должна рассказать Клану, Вилия, — поднялась с валика номария. — Возьми лодку, поднимись вверх по реке Нево в озеро. В него из южного озера впадает река. Ты нравишься смертным, Вилия. Они тебе верят. Сплавай на юг, узнай, что там происходит, и к первому снегу возвращайся в храм.

Прочный сосновый частокол ровным кольцом окружал вершину холма на берегу реки. За воротами, с которых, покачиваясь на толстых лосиных жилах, свисали восемь человеческих черепов, торчали еще шесть столбов, увенчанных оленьими, бычьими, лосиными рогами. Под самыми столбами находился стол, связанный из тонких березовых стволов, а за ним — три землянки, крытые звериными шкурами.

— Спаси меня, шаман. — Тощий, как жираф, дикарь с реденькой бороденкой, у которого меховая туника на плечах болталась, словно треснутый кувшин на колышке, протянул Изекилю тяжелый куль, сплетенный из старой соломы. — Второй месяц корни одни жуем. Жена, брюхатая, лежит, не встает ужо. Мать ее еще по снегу в лес погнал. А дети плачут, дать им нечего. Спаси, шаман. Отвернулись от меня духи, лес не признает. Зверь нейдет в ловушки, будто заговоренный. Ни следов, ни криков не слыхать…

Из-за спины Изекиля появился мальчишка лет четырнадцати, в одной рогожке, брошенной на плечи, подхватил куль, торопливо унес в одну из землянок.

— Где стоят твои ловушки, смертный? — поинтересовался жрец, глядя просителю чуть выше левого плеча.

— За Гнилой падью, шаман, — поспешно начал объяснять проситель. — Там, где три ручья с Лысого холма к реке стекают. Там мне старейшины угодье отвели. Как отвели, так ни зимы в сытости не прошло…

— Молчи… — Изекиль протянул руку, положив ее на лоб охотника, закрыл глаза, всей своей сущностью вытягиваясь на восток. Он прожил здесь достаточно долго, чтобы понимать, о каком месте говорит смертный. И теперь обозревал это пространство с высоты птичьего полета. Видел он, конечно, не зеленые леса, голубые реки и мохнатые звериные спины, а серую пелену, расчерченную черными извилистыми протоками и множеством алых пятнышек. Смертный не лгал — за Гнилой падью красных пятен почти не имелось. И Изекиль даже догадывался почему: плотная россыпь в десятке стадий от пади почти наверняка принадлежала волчьей стае. Рядом с логовом эти хищники, конечно, не охотились. Но вот окрестные угодья опустошить могли запросто.

— Ты поможешь мне, шаман? — заискивающе спросил дикарь. — Я стану кормить тебя отборным мясом, я принесу тебе все шкуры, которые добуду за год. Только дай нам хоть пару зим прожить спокойно, в веселье и сытости. Пусть старшие сил наберутся, на лыжню встанут. С помощниками не пропаду, не страшно.

— Боги Дуата умеют быть милостивы, смертный, — ответил жрец. — Но до их сердец нужно достучаться. Они не услышат тебя просто так. Им нужна жертва.

— Да, шаман, — сглотнув, кивнул охотник. — Я знаю…

Он посторонился, вывел из-за спины мальчика лет пяти и тихонько подтолкнул его вперед. Малыш закрутил головой, сверкая по сторонам пронзительными голубыми глазками. Изекиль наклонился, подхватил его на руки.

— Тятя! — испуганно вскрикнул тот.

— Не бойся, — ответил охотник. — Не бойся, все будет хорошо.

— Жертва мала и слаба, — недовольно мотнул головой жрец. — Хотя и просьба невелика. Ладно, я потревожу богов. Надеюсь, они не обидятся, что их зовут из-за такой малости.

Изекиль опрокинул мальчишку на стол, привычными движениями накинул ему на руки и ноги ременные петли, затянул.

— Папа! — опять закричал ребенок, не способный шевельнуть ни рукой, ни ногой.

— Потерпи немного, мой хороший, — попросил его смертный. — Так нужно. Так для мамы твоей нужно, для сестрички, для б-братьев.

— Внимание богов трудно привлечь, — сообщил Изекиль, поднимая с земли тяжелый валун. — Очень трудно. Для этого нужно приложить много сил…

Он размахнулся из-за головы и обрушил камень ребенку на голень. Кости смялись с мягким шлепком, словно удар пришелся в глину — и воздух разорвало истошным воплем боли.

— Нужно приложить много сил, — повторил служитель богини смерти и сильным ударом раздробил колено на другой ноге. Потом перешел к рукам. Вскоре малыш уже не мог шевелиться, а только мотать головой, воя на одной ноте. Его отец, зажмурившись, отвернулся, а Изекиль, напротив, наклонился к самым губам жертвы.

Именно сейчас, на самом пике страдания смертные напрягают все силы, чтобы хоть как-то спастись, чтобы избавиться от страданий. Именно сейчас удобнее всего добывать из тел накопленные за жизнь припасы. Жрец зажмурился, впитывая чужую жизнь, вскинул руку, мысленно выбросил петлю на леса вокруг Гнилой пади и начал стягивать ее в убогой обители охотника. Волна боли и ужаса, что выплескивалась из мальчугана, покатилась по зарослям за десятки стадий от святилища — и все живое, подчиняясь безотчетному ужасу, стало срываться с мест и бежать, бежать, бежать…

— Ступай, — взмахом руки отпустил смертного Изекиль. — Сейчас возле твоей норы скопилось столько дичи, что тебе останется только выбирать ту, какая тебе больше нравится. Когда обожрешься, сходи на восток от своей землянки, найди волчье логово и разори. Это их стая распугивает зверье с твоих угодий.

— Благодарю тебя, великий шаман, — попятился дикарь и, стараясь не смотреть в сторону стола, быстрым шагом устремился за частокол.

— Тилбур! — позвал своего молодого помощника жрец. — Очисти стол и присыпь песком святилище.

— Он принес нам рысью шкуру, учитель, — выбрался из землянки мальчик. — Она не свежая, но еще хорошая, выделана и высушена…

— Ну так надень ее! — повысил голос Изекиль. — Сделай дырку и носи, как все дикари! Мне надоело видеть твой голый зад. Если ты думаешь, что духи земли, воды и воздуха являются только тем, кто замерз, как утонувшая сандалия, то ты слишком туп, чтобы принять знание.

— Но старый шаман говорил…

— Нет старого шамана! Есть я. И если ты опять будешь жрать мухоморы и плясать над ямой печеного глупца, клянусь Амамат, я прогоню тебя прочь! Будешь бегать с копьем по лесам и жрать вороньи перья.

— Но я видел духов, учитель. Ты мудр, но я видел…

— Сожрав мухомор, ты мог увидеть даже самого Анубиса! Но это еще не значит, что он бы увидел и услышал тебя. И вообще. Пора бы тебе, раз ты постигаешь мудрость Небесного храма, обходиться без всего того мусора, что ты норовишь запихать в свою пасть.