КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 2 - Мальцева Валентина. Страница 9

Короткие белые шортики и черная трикотажная маечка с узкими бретельками, во-первых, свидетельствовали о влажной, как паровой компресс, бразильской жаре, ощущавшейся даже в моем цементированно-плиточном полуподвале, а во-вторых, убеждали с исчерпывающей простотой анатомического атласа, что дама из вспомогательного подразделения советской военной разведки примерно на девяносто процентов состояла из двух гигантских сисек и бескрайней, как Среднерусская возвышенность, задницы. Последняя включала в себя талию, часть спины и ляжки штангиста-тяжелоатлета. Оставшиеся десять процентов этого биологического чуда были весьма скромно и неравномерно распределены между короткой шеей, щелочками синих глаз и ослепительно белыми ногами, довольно быстро переходящими в широкие крестьянские ступни. Одним словом, не женщина, а вожделенная мечта экипажа рыболовецкого траулера за двое суток до возвращения на родную базу после года скитаний в поисках селедки. Исконно советское происхождение выпирало из Стеши в обратной пропорции с желанием этого феномена женской плоти выглядеть естественным продуктом западной цивилизации. Одним словом, эта девушка вполне могла быть моделью для скульптуры, символизирующей вековую мечту советских людей — пользоваться немногочисленными, но бесспорными благами социализма в условиях капиталистического образа жизни. Впрочем, Стеша и стояла над моей кроватью, как памятник. Или как безликая восковая фигура в бесконечной круговерти себе подобных, из которой я никак не могла выбраться.

— Простите, что вы сказали? — Я все еще лежала с открытыми глазами, силясь сообразить, на какой же берег меня выбросило из волшебной пучины сна.

— Проснулися, говорю…

Стеша ни о чем не спрашивала, она просто с неодобрением констатировала этот печальный факт. Так строгие медсестры реагируют на возвращение в палату послеоперационного больного, который по всем прикидкам должен был находиться на мраморном столе больничного морга. Не знаю, что там наговорили Стеше про очередную постоялицу ее начальники, но проявляемые мною признаки жизни явно озадачивали девушку в маечке.

— Ага! — неожиданно я почувствовала неведомо откуда взявшийся прилив хорошего настроения. — Проснулася!

— Велено спросить: завтракать будете?

— А что, дадут?

— Куда ж денутся? — Стеша простодушно пожала плечами. Жест был легким, почти незаметным, но, как оказалось, вполне достаточным, чтобы ее богатырская грудь угрожающе всколыхнула влажный воздух. — Человека, пока он жив, кормить надобно. На то он человек и есть…

— Логично, — пробормотала я, чувствуя, как внезапно посетившее меня доброе расположение духа так же стремительно улетучивается. Мечта экипажа рыболовецкого траулера явно не шутила.

— Так кушать будете или как? — нетерпеливо спросила Стеша.

— Буду! — Выдавила я, презирая себя за слабость, мешающую мне гордо ответить: «Да подавись ты своим завтраком, корова стельная!»

— Сейчас обслужу, — кивнула Стеша. — А вы пока оправляйтесь, гражданка! Там, на раковине зубная паста, щетка, мыло.

— Мне нужна моя сумка.

— Зачем?

— Ну, там все мои вещи…

— Ваши личные вещи я принесла.

— Я говорю не об одежде.

— Все, что положено, у вас есть. Остальное не велено.

— А как насчет косметики?

— Насчет чего? — Стеша насупила не тронутые щипчиками для выдергивания излишней поросли девичьих бровей. Я представила себе вдруг ее кавалера, который, ласково оглаживая ее буйные, девственные брови, заверяет Стешу: «Не бойся, милая, я и одному волоску не дам с них упасть!..»

— Ну, чтобы привести в гвардейский порядочек морду лица? — пояснила я, испытывая огромное желание завязать морским узлом непотребных размеров грудь этой стервы на ее же телячьем затылке, — В смысле накраситься?

— А это вам без надобности! — индифферентно отреагировала Стеша.

— Это почему? — невольно опешила я.

— А потому! — простодушно ответила Стеша.

— Кто же так решил? Старшой?

— Сама.

— Самовольничаете?

— Да нет вроде…

— Имеете полномочия?

— Имею опыт, — внесла ясность Стеша. — На такой жаре все течет через минуту. Что тушь, что тени — один хрен! Я вот попробовала в самом начале пару раз, а потом плюнула. Конфуз один, ей-Богу!

Поделившись своим косметическим опытом, девушка развернулась ко мне задом, напоминавшим корму парома Ленинград — Хельсинки, и, в четыре шага преодолев метров десять, исчезла за дверью.

«Веселенький ситчик, — . подумала я, встав и босыми ногами прошлепав к умывальнику. — Обхохочешься!..»

Обещанные туалетные принадлежности лежали на подзеркальной полочке. Я с тоской взглянула на сиротливый кусочек туалетного мыла и тюбик с отечественной зубной пастой «Лесная», затем перевела взгляд на свою вылинявшую, НЕГЛАЖЕНУЮ физиономию, после чего испытала горькое разочарование профессионального хирурга, которому необходимо сделать сложнейшую операцию на сердце, имея под рукой только зубило и молоток.

Я еще раз внимательно осмотрела комнату, убедилась, что тот, кто ее проектировал, был человеком цивилизованным и понимал, что в подвале душ не принимают, после чего выматерилась, с омерзением стянула с себя маскарадный костюм профессиональной проститутки в производственном отпуске и приступила к сложной процедуре комплексного мытья без душа, над миниатюрной раковиной.

Моя непотопляемая подруга, к бесчисленным недостаткам которой я отношу нездоровую и даже патологическую тягу к чистоплотности, рассказывала мне как-то очень смешную историю о том, как она решила совершить перед отходом ко сну гигиеническое омовение в туалете пассажирского поезда Ташауз — Ашхабад, куда мою подругу занесла очередная романтическая история с печальным финалом. Несмотря на увещевания пожилой проводницы, моя дура в хроническом припадке чистоплотности не послушалась опытную женщину и, захватив с собой все полагающиеся для столь деликатной процедуры причиндалы, заперлась изнутри на задвижку. Поезд, естественно, мотало из стороны в сторону, как утлое суденышко в открытом океане. Кроме того, пока моя подружка пыталась как-то осуществить непростой процесс омовения, на ее счастье, имели место два экстренных торможения, что в этих краях вообще является обычным делом — машинист тепловоза, завидев на колее отчаянно голосующих земляков с мешками дынь на продажу, как правило, останавливает поезд. И действительно, какой смысл гнать полупустой состав, когда по дороге то и дело попадаются пассажиры? Надо сказать, что в Средней Азии вообще особые отношения к транспорту и соплеменникам. Короче, из туалета моя подруга вышла со здоровенным фингалом на скуле, ушибленной лодыжкой и легким вывихом тазобедренного сустава. «И знаешь, о чем я думала, когда меня швыряло от унитаза к зеркалу и обратно? — сказала, завершая эту трагикомическую историю, моя любимая подруга. — Я думала о том, что, как выяснилось, самое сложное в жизни женщины — этой выйти из воды мокрой. Лично мне тогда это не удалось».

Странно, но пока я мылась, мылилась и поливала себя водой, как слон в зоопарке, история в поезде Ташауз — Ашхабад вовсе не казалась мне такой смешной.

Переодевшись в длинную цветастую юбку и легкую кофточку без рукавов (судя по всему, Стеша, основательно порывшись в моих вещах, остановила свой выбор именно на этом туалете), я села на кровати и, скорее по привычке, нежели по необходимости, задумалась. Ночной раунд вопросов и ответов, после которого я свалилась и тут же уснула, всплывал в памяти очень медленно и нечетко. Что-то врезалось в сознание, однако были вопросы, которые я никак не могла вспомнить. Мои мозги наотрез отказывались заниматься аналитической работой.

— Заждалася? — с труднообъяснимой теплотой в голосе спросила Стеша, вкатывая в комнату тележку со жратвой. — Голодная небось?..

Оба вопроса били точно в «десятку», однако признаваться в этом очень не хотелось. И тогда я решила ответить на них конкретным делом, умяв в течение нескольких минут родную советскую глазунью из трех яиц, используя вместо ножа два здоровенных, с русской щедростью нарезанных, ломтя серого хлеба, а также три сосиски с гарниром в виде зеленого горошка, две пластинки очень вкусного сыра неизвестного сорта (я бы съела больше, но ломтиков было только два), потом запила завтрак стаканам какао, обшарила поверхность серебряного подноса в поисках еще чего-нибудь съестного и только тогда обнаружила, что есть как-то сразу стало нечего.