Чертово колесо - Гиголашвили Михаил. Страница 136

— В Москву… Уже посадка объявлена… Ты тоже летишь? — спросил Кока, не совсем понимая, что бандиту нужно от него.

— А билет где? — пропуская вопрос мимо ушей, спросил Сатана, покопался пухлой лапой в Кокином кармане, извлек билет, багажную квитанцию, посадочный талон, деньги и ответил сам себе: — Вот и ксивы, вот и бабки.

Потом он стал пристально рассматривать карточку в паспорте. Постучал в стекло и приоткрыл окно:

— Мамуд, как думаешь, мы похожи?

— Как родные братья. Только он худой, а ты мордатый. Дай сюда!

Мамуд взял у Сатаны паспорт. И Кока, открыв рот, стал наблюдать, как он, вытащив шариковую копеечную ручку, намазал пасту себе на мизинец, послюнявил и стал что-то подправлять на фотографии.

— Вот сейчас лучше! — сказал он и бегло проглядел паспорт. — Э, да у него виза какая-то есть… На заграницу, видно… Красивая…

— Да? — оживился Сатана: — Какая у тебя виза? Ты куда вообще лететь думал?

«Думал?» — услышал Кока, не веря своим ушам и бормоча:

— Не думал, а лечу.

— Ну да, а куда? — не спускал с него глаз Сатана, накручивая на палец клок волос.

— В Париж…

— Значит, французская?.. Это хорошо. Это очень даже ништяк. Синг-синг, шик-блеск — и в Париже. Не знаешь, сколько оттуда до Амстердама на поезде? — спрашивал Сатана, деловито складывая все в паспорт.

— Часов пять-шесть, может, больше, — машинально ответил Кока, ежась от его взгляда. — А что?

— Ничего. Друга повидать надо. И одну бабу трахнуть. Негритянку с такой вот жирной жопой! — И Сатана широким жестом, осыпая все кругом сигаретным пеплом, показал, какая эта здоровая и толстая баба.

— Кому надо? — удивился Кока.

— Мне, кому еще? — засмеялся Сатана. — Ну, сиди пока. Я в туалет схожу и скоро приду. Вместе полетим. Я и ты! Ты и я! Вместе! Ведь хорошо, а? Не скучно будет. У меня кодеин есть. Выпьем по заходу и покемарим.

— Да, неплохо, — кисло согласился Кока, с тревогой следя, как паспорт и билет пропадают в кармане бандитского плаща, но все же чуть оживившись от слова «кодеин». Так, наверно, оживляется корова на бойне, видя, что ее режут не первой, а второй.

— Покайфуем первый сорт!.. — И Сатана, больно хлопнув Коку по здоровому плечу, стал вылезать, с трудом выволакивая мощное тело из закачавшегося «Москвича».

Кока тоже хотел вылезти, но его дверца почему-то не открывалась. Он беспомощно толкал ее гипсом, но она не поддавалась. Потом он увидел, что ручка на дверце свинчена.

Сатана тем временем одернул плащ, обнял и поцеловал Мамуда, что-то прошептал ему на прощание, забрал у него из кармана бутылку боржома и направился к зданию.

— Эй, Сатана! А мой паспорт! Куда? — пискнул Кока.

Но Мамуд уже уселся за руль и щелкнул чем-то под сиденьем — кнопки на дверцах втянулись. Кока налег гипсом на свою дверцу — заперто.

— Что такое? В чем дело? Что вам надо? Куда он пошел? — начал он панически спрашивать у Мамуда.

Тот отвечал:

— Сейчас придет. В туалет пошел. Ты сиди спокойно, не рыпайся…

— Да что это такое? — по-детски спрашивал Кока.

— Ничего, ялла. Все в порядке.

Через лобовое стекло и стеклянные стены аэропорта Кока увидел, как Сатана не спеша поднялся на второй этаж, поставил бутылку на край стойки и протянул девушке паспорт. И в тот момент, когда она заглядывала в паспорт, он локтем подтолкнул бутылку. Было видно, как бутылка беззвучно упала на пол, как отскочили люди и началась суматоха. Девушка, перегнувшись через стойку, смотрела на осколки. Сатана жестами энергично объяснялся: показывал то на стойку, то на пол. Появился кто-то со шваброй. Девушка, вернув паспорт, рукой показала Сатане проходить побыстрей и не задерживать других. Сатана с трудом, боком, протиснулся в железные стояки металлоискателя и пошел вглубь… Вот его уже не различить среди толпы улетающих…

«Вот наглый абрек! Прошел!» — злобно думал Кока, надеясь, что подлог будет обнаружен, а Сатана не пропущен. Тогда были шансы получить паспорт обратно. Хоть и мизерные, но были. А сейчас до Коки окончательно дошло: «Кинули! Как щенка кинули!..» Он как-то сразу угас и ослабел.

Тем временем Мамуд резко развернул машину и погнал в сторону города, рассказывая, что Сатана в побеге, ему надо помогать, и хорошо, что он был в хорошем настроении, а то мог бы и покалечить Коку…

— За что меня калечить? Я и так покалечен! Почему именно у меня взяли? — плаксиво спрашивал Кока, хотя это уже имело мало значения.

— Никого больше не подвернулось… Мы уже пару часов сидели, ждали, кто близкий появится… Да ты не бойся — не потеряется твой паспорт. Сатана вышлет его по почте. Ты только адрес свой дай, куда посылать…

«Адрес?.. Какой?.. Зачем?.. Черта с два он вышлет, больше ему делать нечего… Будет с этим паспортом разбойничать, пока не поймают», — скорбно думал Кока, но все же уныло нацарапал на пачке сигарет свой французский адрес. Мамуд посмотрел, понял слово «PARIS» и уважительно спрятал бумагу:

— Париз, ялла!.. Баб, наверно, много!..

Кока полностью сник. Пара месяцев сидения в Тбилиси, без денег, под страхом ареста и без документов, была обеспечена. А что этот проклятый Сатана по его паспорту в Европе натворит — неизвестно. Во всех картотеках, считай, место забито…

Не слушая веселую болтовню Мамуда, он заторможенно смотрел на дорожные выбоины, рытвины и колдобины, натужно думая, что делать. На секунды пришла мысль о мести, но кому и как мстить?.. Мамуду?.. Нечего предъявить, да и связываться опасно с такой бестией. Сатане?.. Где он?.. И что Кока ему может сделать?.. Ничего. Против Сатаны никто из районных парней не отважится выступать. А самого Коку он изувечит — и все.

Так они доехали до центра. Мамуд вежливо поинтересовался, куда его подбросить. Кока вылез на Земмеле, купил бутылку водки и до сумерек просидел в садике, скорбно обдумывая положение и прихлебывая из горлышка, пока не задремал. Но его разбудил дворник и велел идти домой — нечего по вечерам по садикам шастать, если ты плохого не задумал, а если задумал — сейчас позовем милицию!

Кока с трудом дотащился до дому, а бабушке, еле ворочая языком, объяснил какую-то чушь:

— Вот… лично приехал сообщить… пролет прошел успешно…

Бабушка, мало понимая, в чем дело, была ошарашена такой вежливостью и усадила внука за котлеты, которые еще оставались со вчерашнего дня. Он вяло жевал, вполуха слушая о том, что покончил жизнь самоубийством Большой Чин.

— Какой это? — не понял он.

— Ну, тот человек, который вас спас после драки. Из ЦК, — взволнованно сказала бабушка. — Ты же у него был недавно! Я всегда говорила, что он порядочный человек, не в пример тем, кто жив и здравствует. Не выдержал лжи. И сделал так страшно: бросился сердцем на кинжал… До войны так же покончил с собой муж мадам Соломонсон, ювелир, когда чекисты пришли его брать…

«Чекисты… Сатана… Мамуд… Соломонсон… Большой Чин… Чтоб вас всех черти взяли!..» — вращалось в голове у Коки, пока он окончательно не затих на своей постели без простыни и наволочки, снятых бабушкой для стирки.

55

Возвратившись утром из магазина (он привык к свежему молоку и круассанам), Нугзар увидел сидящего на земле, около двери, небритого, похудевшего и дрожащего Сатану. Рядом не было ни чемодана, ни сумки… Сердце у Нугзара екнуло.

— Ты? Так быстро все уладил? Когда прилетел? — обнял он Сатану. Тот был мокрый от пота. — В ломке?

— Еще в какой! Плохо, Нугзар, совсем плохо! — сказал Сатана. — Я едва спасся, хорошо, что ты оставил адрес в «Кабуле»…

— Пошли в дом.

И, пока они молча поднимались на второй этаж, Нугзар думал, что могли означать «едва спасся» и «совсем плохо». То, что Сатана тут — уже хорошо. Плохо — это когда в тюрьме. А совсем плохо — это конечная остановка, смерть.

Нугзар завел Сатану в комнату, начал помогать ему раздеваться, дал свежее белье из своих вещей (которые О держала в порядке). От Сатаны несло тем липким убойным запахом, который вылезает из человека в преддверии ломки. Сатана сопел и не сопротивлялся, только спросил, есть ли где помыться.