Чертово колесо - Гиголашвили Михаил. Страница 7

— Тебя не спрашивают! — огрызнулся Бати. — За своей задницей следи!

— Как это меня не спрашивают? А заход будешь требовать полный! — закипятился Тугуши.

— Да кто ты такой, сопляк, чтобы мои заходы считать? — Бати встал вплотную к Тугуши. Он не любил Тугуши, как, впрочем, и всех остальных на свете.

— Хватит, без вас тошно! — попросил Серго.

Минут двадцать все в молчании бесцельно бродили по подвалу. Самое страшное — ждать. Намного легче бегать, ездить, искать самому, чем сидеть и ждать, ждать, ждать…

Тут Черный Гогия со стонами попросил его поднять. Тугуши и Художник потащили его в туалет, сгибаясь под тяжестью громадной фигуры, обвисшей, как труп. Одна рука гиганта волочилась по полу, другой он цеплялся за шеи парней, хлюпая носом и пуская слюни. Лицо его искажала идиотская улыбка, но потухшие глаза были угрюмы и злы.

— А когда они уехали? — тоскливо спросила Анка.

— Да часов шесть, не меньше…

— Может, они в Гянджу дернули?

— Они к Сайду собирались, в Казах, — уточнил Художник.

— К Сайду?.. Да у него лекарство негодное, — поморщился Бати.

— Кто тут уже о кайфе думает?! Лишь бы ломку снять, — отозвался Серго. — И что за жизнь проклятая?! Даже наркотиками не могут обеспечить население!.. Спичек — нет, пасты — нет, мыла — нет, кайфа — нет! Одна перестройка кругом недоделанная… Ее не хватало! Раньше хоть лекарство было! А сейчас ничего нет!

В туалете что-то громыхнуло, упало. Дощатый пол мастерской вздрогнул.

— Гогия навернулся! — поспешил на шум Художник.

Из туалета доносились стоны. Потом вылез Черный Гогия. Качаясь, он по стенке дотащился до кушетки. Ежился, вздрагивал, делая руками такие движения, будто что-то набрасывает на себя. Его бил озноб, и кушетка скрипела под его громадным телом.

В этот момент раздался стук в дверь. Художник кинулся открывать. На пороге возник мужчина в возрасте, одетый в белоснежный костюм и черное шелковое кашне с узорами. Он снял темные очки, оглядел мастерскую, нашел глазами Серго и спросил у него упавшим голосом, брезгливо не переступая порога:

— Не приехали еще?

— Пока нет… Ждем.

Мужчина в растерянности сложил дужки очков.

— Что же делать? И не звонили?

— Нет.

— Клянусь двумя внуками, никогда в жизни больше с вами не свяжусь! Мальчишки! — покачал он седой головой и, не слушая объяснений Серго (это был его знакомый, какой-то чин из Совмина), вышел, громко хлопнув дверью и бросив напоследок: — Я буду у себя в кабинете.

— Рассердился! — сказала Анка.

— Рассердился, ничего себе! Пятьсот рублей дал, а лекарства нет. Вы бы видели его компанию — все уже дедушки, на тысячи берут… Сейчас, видно, у них кончилось, вот и обратился ко мне. А я подвожу, неудобно, — проговорил Серго.

— Да ты просто сломать оттуда надеялся, а лекарства нету и ломать неоткуда! — злорадно заметил Бати, опять берясь за телефон и передразнивая Серго: — «Неудобно»!

Серго махнул рукой, ничего не ответил. Все ходили из угла в угол. Изредка кто-нибудь приближался к окнам и с тоской осматривал пустой двор, где суетились воробьи, валялись разморенные кошки и две женщины развешивали белье на веревках. Разговаривать ни о чем не хотелось. Бати от нечего делать рассматривал картины на стенах, которые потускнели и местами даже закоптились от бесконечных варок.

— Продаешь их? — спросил он наконец. Художник замялся.

— Охота тогда тебе их малевать! Кому они нужны?

— Он для себя рисует. Что ты понимаешь?! — вступилась за Художника Анка.

— Ох, ты тут большой специалист по кларнету! Будешь еще много рассуждать! — злобно оборвал ее Бати.

— В живописи она мастер! — засмеялся Серго. — Ты спроси ее, куда она дела рисунки Гудиашвили, которые тот дарил ее бабке, известной пробляди?

— Куда она могла их деть? Проширяла, наверное…

— Она сделала с них копии, а подлинники продала евреям, которые в Израиль сваливали. Так?

— Так, — подтвердила Анка, и улыбка возникла на ее иссохшем лице. — Потом в Азию поехала, в Бохардын… Ну и ширялась же я там полгода!.. Прямо в маковом поле!

Все опять стали подходить к окнам, всматриваться в пыльных кошек, слушать, не грохочет ли машина Туги, которую по глушителю было слышно за версту. Духота стояла адская. Сырые стены не давали дышать. Из кухни воняло. Ожидание и неизвестность невыносимы. Вдобавок нет воды, туалет смыть нечем.

Так прошло еще около часа.

Вдруг Анка, стоящая у окна, крикнула:

— Приехали!

Все с грохотом повскакали, кинулись к окнам. Действительно, из запыленной машины устало вылезали Туга и Ладо.

— По рожам видно — пустые! — со злобой определил Бати.

— Не каркай! Неизвестно… Вон Туга будто улыбается!

— Какой там улыбается! Это у него в ломке мускулы не держат, — объяснил Тугуши.

— Хмурые идут оба, хму-у-рые…

— Плохо дело…

Войдя в подвал, Туга швырнул на стол деньги.

— Пролет. Никого нет. Сайд уехал в Кисловодск отдыхать. Вагифа забрали. Курбан в больнице, Сабира не нашли, Абдуллу ждали три часа — ничего не принес. На Красном Мосту полно псов из управления, хорошо еще, вены не проверили…

— Что же делать?

— Не знаю.

Анка принялась снимать фартук. Все подавленно молчали.

— Поеду к Изольде, может, там что-нибудь есть…

— Это в Мухиани, [9] что ли? Опять часами ждать! — со слезами в голосе произнес Тугуши.

— Рабство, — пробормотал Серго, вытирая лысину.

Вдруг Бати, пристально смотревший на приехавших, зловеще сказал:

— А вы, ребята, в кайфе!

Туга смутился. Тут и другие увидели, что они почесываются и курят большими затяжками. Ладо ответил:

— У меня был чек от Нугзара. Мы по дороге заехали ко мне, в подвале ширнулись. Там и на двоих-то еле хватило.

Что было делать? Так бы мы до татар не доехали…

Что отвечать? Деньги — вот они. А опиума нет. Все подавленно молчали, только Бати что-то угрожающе бормотал сквозь зубы да тяжко ворочался на кушетке Черный Гогия.

4

После оперативки майор отпустил всех сотрудников, кроме двоих. Мака из угла отрешенно глядел в окно. Пилия сел за стол.

— Что нового по Кукусику? — спросил майор.

— Он чуть не свихнулся, когда я объявил ему, что против него возбуждается уголовное дело, — ответил Пилия.

— А он как думал, подлец? Заложил своих дружков — и все? — усмехнулся майор, поправляя на пустом столе ручку и пепельницу.

— Когда я показал ему папку, он чуть не обкакался. Плакал, кричал, что мы слово дали… Потом сник и выдал еще один список! — сообщил Пилия.

— Большой? — заинтересовался майор.

— Человек на десять.

— Хорошо! — обрадовано захохотал майор. — Это же клад, а не Кукусик!

— А ты такой клад хотел в тюрьме закопать, — заметил Пилия.

— Э, да ничего я не хотел! — махнул рукой майор. — Чем эти списки отличаются?

Пилия открыл папку:

— В первом списке он, дурачок, попытался схитрить: написал имена известных в городе морфинистов, которые или сидят, или умерли, пустые номера, Стандарт, Карандаш, Вазо, Амир… И несколько имен детей вакийских и сабурталинских [10] шишек, устанем на телефонные звонки отвечать и отпускать…

— Чтоб они провалились! — сквозь зубы проворчал Мака. — Бегаешь, ловишь — а толку? — но майор возразил:

— Не торопись, Мака! Это самый выгодный товар! Ты что, не знаешь, как обстоят дела с наркотиками? Никто и пальцем не пошевелит, чтобы помочь, никто! Лучше за убийцу просить, чем за морфиниста! Звонить-то они звонят, но если до большого шума довести, то все эти звонители тут же в кусты дриснут и замолкнут! Или большие деньги принесут. Ну, а второй список?

— А второй — реальный. Плюс парочка адресов, где они колются, — сообщил Пилия.

— Кто хозяева хат? Знаешь?

— Какое имеет значение? Не знаю — узнаю, куда они денутся? — пожал плечами Пилия.

вернуться

9

Новый район Тбилиси.

вернуться

10

Ваке и Сабуртало — центральные районы Тбилиси.