Сроку давности не подлежит - Кузьмин Сергей Трофимович. Страница 20

Сейчас, когда сионистские захватчики чинят на оккупированных арабских землях такие же зверства над женщинами, стариками, детьми, невольно напрашивается вывод, что сионизм и антисемитизм — две стороны одной и той же медали. И действительно, и сионизм и антисемитизм — это крайний шовинизм, переходящий в откровенный расизм, это антигуманизм, превращающийся в открытую античеловечность, это оправдание привилегии на господство в обществе, захваченной эксплуататорскими классами, это антисоциализм и воинствующий антикоммунизм. Поэтому так легко находили фашистские звери взаимопонимание у руководителей сионистского движения, опиравшихся на поддержку мирового капитала. Поэтому с таким безразличием относилась буржуазная верхушка во всех капиталистических странах к страданиям миллионов простых евреев, ставших добычей фашистских палачей. Поэтому, наконец, творят свои черные дела на арабской земле израильские агрессоры, поощряемые и вдохновляемые тем же мировым капиталом, который в свое время не только благодушно, но и одобрительно взирал на захватнические устремления Гитлера, рассчитывая направить их только в угодное империалистам всех стран антисоветское русло.

Машина истребления в Раве-Русской

То, что зоологический антисемитизм и такая же звериная ненависть к славянству были лишь прикрытием далеко идущих экспансионистских планов гитлеровской Германии, стремившейся к гегемонии в Европе, а затем и к мировому господству, мы еще раз прочувствовали, столкнувшись с фактами безжалостного истребления в застенках Львова и Львовской области военнопленных и гражданских лиц — представителей народов Западной Европы и США. Особенно много погибло граждан США, Англии, Франции и других стран в лагере смерти, созданном фашистами в прекрасном украинском городе Раве-Русской.

Из обнаруженных в «Цитадели» документов мы знали, что в ней были и французские военнопленные. Но как и где найти тех, кто остался в живых?

Вот тогда-то — сейчас я уже не помню, кто именно подал нам мысль обратиться в пансионат мадам Вассо-Том, — не откладывая «дело в долгий ящик», мы с Н. И. Герасимовым отправились на розыски пансионата. Сделать это было нетрудно, так как его хорошо знали во Львове. Еще задолго до войны пансионат был убежищем для престарелых и нетрудоспособных французов. Ида Вассо-Том директорствовала в нем бессменно с момента основания. Очень энергичная, живая, она приветливо встретила нас.

Представившись, мы рассказали о цели визита.

— Да, — сказала она, — в пансионате есть бывшие узники фашистских лагерей. Вы пришли удачно: только что кончился обед и многие еще здесь.

Поднявшись по лестнице, мы оказались в столовой. Это была довольно просторная комната, все убранство которой состояло из нескольких картин, висящих на стенах в массивных рамах и как-то не увязывавшихся со спартанским видом длинного дощатого, ничем не покрытого стола, вдоль которого стояли такие же дощатые скамьи. На столе — простые миски, ложки, остатки еды. Вокруг шумный, громкий говор присутствующих. Даже после нашего появления не сразу водворилась тишина. Мы познакомились с бывшими узниками лагерей, в частности с Эмилем Леже, взятым гитлеровцами в плен в июне 1940 года в Шампани (Франция); с Лооф Клеманом, плененным 4 июня 1940 года в Сент-Клере (департамент Сена); с Марселем Риветтом, попавшим в плен 24 июня 1940 года в Вогезах; Ле Фуль Жоржем, также плененным нацистами во Франции, и другими.

Я рассказал им о цели нашего посещения, кто мы, зачем и почему Советское правительство создало Чрезвычайную государственную комиссию по расследованию немецко-фашистских злодеяний. Познакомил с некоторыми итогами нашей работы во Львове и обратился с просьбой рассказать о том, что они знают о фашистских зверствах, и дать письменные показания о том, что довелось им пережить самим и чему они были свидетелями.

Бывшие узники поведали нам о страшных условиях, в которых находились не только советские, но и французские военнопленные в крепости «Цитадель» и других лагерях Львовской области. Подлые надругательства, циничные оскорбления, жестокие побои, непосильный труд и голодное существование — вот что ежедневно ожидало военнопленных.

«С первых же минут моего плена, — сообщил Эмиль Леже, — мне пришлось испытать на себе жестокие методы, применяемые нацистами.

Под страхом смерти нас заставляли работать без отдыха, без достаточного количества пищи; мы были истощены, изнурены, покрыты вшами, без обуви, наше обмундирование было в лохмотьях, когда мы жаловались на подобный режим, нам отвечали: „Это еще слишком хорошо для французских свиней и собак“. Когда мы просили разрешения написать родственникам, то гитлеровцы отвечали нам: „Зачем? Ваши родные, без сомнения, убиты, а с вашими женами спят немецкие солдаты“».

Эмиль Леже продолжал:

«В январе 1943 года я был отправлен в „дисциплинарный лагерь 325“ в Галицию. Здесь был еще более жестокий режим. Много французов было убито в этом „Шталаге“. Это был террор. Один просвет, одна мысль — смерть».

Фашисты использовали территорию Львовской области, видимо, считали ее глубоким и спокойным тылом. Сюда свозили военнопленных из многих стран. В лагерях, созданных для них, находились в заключении и многие местные жители — женщины, дети, старики. Самым большим из них был лагерь в Раве-Русской, находившийся на окраине города.

Бывший узник лагеря Рава-Русская Лооф Клеман сообщил:

«Рава-Русский лагерь военнопленных, куда я прибыл 3 сентября 1942 года, англичане называли „медленной смертью“. В этом лагере был один водопроводный кран на 12 тысяч человек. Пользоваться им разрешалось только в течение 4–5 часов в день… Фашисты нас терроризировали. За малейшую провинность грозила смерть. Нам не разрешалось пить воду. Мы голодали. Утром во время переклички с трудом стояли на ногах; нам давали на день 200 граммов хлеба, по утрам получали горячую воду с сосновыми иглами, днем пол-литра супа. Часто суп был только водой. Мы спали на полу. Повсюду были блохи и вши. Русские военнопленные тысячами умирали в лагере от голода и тифа».

Другой французский военнопленный Ле Фуль Жорж рассказал:

«…Ночью мы прибыли в Раву-Русскую. Нас тащили, так как большинство военнопленных совершенно ослабели. Немецкий унтер-офицер крикнул нам: „Вот вы и приехали в страну солнца“. Но какой ужас этот лагерь!

В лагере Рава-Русская умерло более 3 тысяч русских военнопленных от тифа. Мы зарываем их тут. Случается, что среди них попадаются еще не умершие, но их все равно бросают в ямы и засыпают негашеной известью, от которой они задыхаются. Еженедельно в лагерь прибывала 1 тысяча французов, схваченных за попытку побега из Германии. Это были те, кто не хотел работать для победы фашистов».

Французский военнопленный Марсель Риветт сообщил следующее: «24 июня 1940 года я попал к немцам в плен в Вогезах. В Трире я впервые встретился с русскими военнопленными. К ним относились очень плохо. Русские жили отдельно в своих камерах, и им давали в пищу картофельную шелуху.

Нас перевели в лагерь Рава-Русская. Там мы обратили внимание на плохой вид русских военнопленных. Было 10 января, и термометр показывал 10–15 градусов ниже нуля, а многие из них были только в сорочках, кальсонах, босые, без шапок и все страшно похудевшие, почти скелеты. 1 июня 1943 года произошла кровавая бойня, во время которой было убито 10 тысяч человек». Гитлеровцы прибегали к таким массовым расстрелам прежде всего для устрашения содержавшихся в лагерях и местных жителей, чье нараставшее недовольство приобретало все более угрожающий для захватчиков характер.

«На следующий день, — продолжает свой страшный рассказ Марсель Риветт, — когда мы шли утром на работу, мы видели много трупов женщин, детей, мужчин, лежавших в лужах крови. Это было невообразимо! Убийства продолжались около месяца».

Это была одна из тех «акций», которые гитлеровские оккупанты проводили систематически, уничтожая непокорных, ослабевших, больных и просто давно находившихся в лагере узников и потому много знавших о фашистских преступлениях.