36 рассказов - Арчер Джеффри. Страница 114

Завернутый в полотенца, я тоже только что вышел из сауны. Стащив с плеч полотенце, я отдал его голому незнакомцу. Он поблагодарил и протянул мне руку.

— Эдвард Шримптон, — сказал, улыбаясь.

Я пожал ему руку и подумал, как выглядят со стороны двое голых взрослых мужчин, пожимающих друг другу руки, ранним вечером в раздевалке гимнастического зала клуба «Метрополитен».

— Я что-то не припоминаю, чтобы видел вас здесь прежде, — продолжал он.

— Да, я приехал из-за океана.

— Значит, вы из Англии. Что привело вас в Нью-Йорк?

— Я гонялся за одной американской романисткой, книги которой мое издательство хотело бы опубликовать в Англии.

— Ну и как? Преуспели?

— Думаю, мы подпишем договор на этой неделе. Хотя ее литературный агент пытается убедить меня, что автор своего рода помесь Толстого с Диккенсом и требует соответствующий гонорар.

— Ни тот ни другой не получали больших денег, насколько я помню, — сказал Эдвард Шримптон, энергично растирая спину полотенцем.

— Я тоже указал агенту на этот факт, но он возразил мне, напомнив, что именно мое издательство впервые опубликовало произведения Диккенса.

— Полагаю, вы напомнили ему, — сказал Эдвард Шримптон, — что все обернулось в конце концов весьма успешно для обеих сторон.

— Я говорил ему об этом. Боюсь, он больше заинтересован в сиюминутной выгоде, чем в памяти потомков.

— Я банкир, и мне знакомо это чувство. Общее между нами и издателями состоит в том, что наши клиенты всегда пытаются рассказывать нам сказки.

— Быть может, вы сядете и запишите одну из них для меня? — вежливо сказал я.

— Боже упаси! Вас, должно быть, тошнит при мысли, будто о каждом из нас можно написать книгу. Спешу вас заверить, что обо мне вы ее не напишете.

Я рассмеялся. Приятно слышать, что твой новый знакомый не собирается писать мемуары, которые сразу станут мировым бестселлером.

— Возможно, какая-то история спрятана в вас, только вы этого не осознаете, — предположил я.

— Боюсь, она вообще прошла мимо меня.

Мистер Шримптон вышел из кабинки и отдал мне полотенце. Теперь на нем был темный костюм с тонкой светлой полоской, какие носят банкиры Уолл-стрит. Он был высокий, крепкого телосложения и лысый.

О том, что ему уже за шестьдесят, говорили пышные седые усы, которые были бы больше к лицу вышедшему на пенсию английскому полковнику, чем нью-йоркскому банкиру.

— Долго собираетесь пробыть в Нью-Йорке? — поинтересовался мистер Шримптон, доставая из кармана пиджака кожаный футляр. Вынув очки, он надел их на кончик носа.

— Всего одну неделю.

— А найдется ли у вас время завтра для ланча? — посмотрел он на меня поверх очков.

— Да, я свободен. Все равно я не смогу выдержать еще один ланч с агентом.

— Отлично. В таком случае, почему бы вам не присоединиться ко мне? А я мог бы узнать, как развивается драма преследования ускользающего американского автора.

— Ну а я, быть может, выясню, какая история скрывается в вас.

— Безнадежно. Вы проиграете, если будете рассчитывать на успех, — сказал он, протягивая мне руку. — Итак, завтра в час дня, в ресторане для членов клуба. Вас это устраивает?

— Завтра в час дня, в ресторане для членов клуба, — повторил я.

Когда он покинул раздевалку, я подошел к зеркалу и поправил галстук. Сегодня вечером я ужинаю здесь, в клубе, с Эриком Маккензи, другом издателя, который и помог мне стать членом клуба. Эрик был другом моего отца. Они познакомились еще до войны, во время отпуска в Португалии. Меня избрали членом клуба вскоре после того, как отец передал издательство мне и ушел на пенсию. Эрик считал своим долгом поужинать вместе со мной каждый раз, как я бывал в Нью-Йорке. Люди, принадлежащие к поколению родителей, всегда смотрят на вас как на ребенка, которому нужны забота и внимание. Поскольку Эрик был ровесником отца, ему, должно быть, уже исполнилось семьдесят. Несмотря на то что он немного сгорбился и стал глуховат, с ним было приятно и весело коротать время, хотя он постоянно спрашивал, знаю ли я, что его дед был шотландец.

Я посмотрел на часы: Эрик должен появиться с минуты на минуту. Я надел пиджак и вышел в вестибюль. Он уже дожидался меня, читая клубные объявления. Я заметил, что у американцев есть склонность либо приходить раньше, либо опаздывать — они никогда не появляться вовремя. Я смотрел на сутулого седеющего мужчину. На пиджаке, я заметил, нет пуговицы. Я тотчас вспомнил, что в прошлом году у него умерла жена. Обменявшись приветствиями, мы поднялись в лифте на третий этаж и прошли в ресторан.

Ресторан клуба «Метрополитен» немногим отличается от подобных заведений других клубов: старые кожаные кресла, старые ковры, старые портреты и старые члены клуба. Официант провел нас к угловому столику возле окна, из которого открывался вид на Центральный парк. Сделав заказ, мы стали говорить о том, о чем обычно говорят, встречая знакомого дважды в год: о наших семьях, детях, общих друзьях, работе и, конечно, о бейсболе и крикете. К тому времени, когда речь зашла о крикете, мы перешли в дальний конец комнаты и уселись в старые, потертые, но удобные кресла. После кофе я заказал два бренди и смотрел, как Эрик срывает обертку с большой кубинской сигары. На обертке было написано, что она вест-индская, но я знал, что она кубинская. Я купил эти сигары в табачной лавке на углу Сент-Джеймс и Пикадилли. Там специально для американцев меняют обертку. [40] Я часто думаю, что это единственная в мире лавка, где товар высшей марки выдают за товар низшей. Например, я убежден, что мой поставщик вина поступает совсем наоборот.

Пока Эрик раскуривал сигару, я смотрел по сторонам и вдруг заметил на стене тщательно отполированную деревянную доску, на которой золотыми буквами были написаны фамилии тех, кто в прошлые годы выиграл клубный чемпионат по нардам. Мой взгляд праздно скользил сверху вниз по списку, как вдруг я прочел в нем: Эдвард Шримптон. В конце 30-х годов он занял второе место на чемпионате.

— Как интересно! — сказал я.

— Что именно? — спросил Эрик, окутанный табачным дымом, точно паровоз, отходящий от Центрального вокзала.

— Эдвард Шримптон занял второе место на чемпионате по нардам в конце 30-х. Он пригласил меня на ланч завтра.

— Я не знал, что ты знаком с ним.

— Я и не был — до сегодняшнего вечера, — сказал я и объяснил, как было дело.

Эрик рассмеялся и, повернув голову, уставился на доску. Помолчав, сказал загадочно:

— Я никогда не забуду тот вечер.

— Почему? — спросил я.

Эрик заколебался в нерешительности и, переборов ее, произнес:

— Столько воды утекло, что теперь никому до этого нет дела.

Он опять замолчал, и столбик пепла с его сигары упал на ковер, рассыпавшись причудливым узором.

— Перед войной, — продолжал он, — Эдвард Шримптон считался в мире одним из лучших игроков. Однажды он победил на неофициальном чемпионате мира в Монте-Карло.

— И не смог выиграть клубный чемпионат?

— «Не смог» — очень плохое выражение, мой дорогой мальчик. «Не выиграл» — было бы более точно.

Эрик опять погрузился в глубокое молчание.

— Почему ты не хочешь мне все объяснить? — спросил я. — Или ты считаешь меня ребенком, который хочет знать, кем был Джек Потрошитель?

— Хорошо. Но прежде чем я продолжу, посмотри на мужчину вон в том углу, который сидит с молодой блондинкой.

Повернув голову, я посмотрел в зал и увидел за столиком мужчину, энергично расправляющегося с бифштексом. Он был в том же возрасте, что и Эрик, и одет в дорогой костюм, с помощью которого он тщетно пытался скрыть начавшееся ожирение. Вместе с ним была красивая «земляничная» блондинка, вдвое моложе его.

— Какая несовместимая пара. Кто они?

— Гарри Ньюман и его четвертая жена. Они всегда те же самые. Я имею в виду жен, конечно. Блондинки с голубыми глазами, легкие и бессловесные, как манекены. Никак не могу понять, зачем мужчины разводятся и женятся на очередной копии оригинала.