36 рассказов - Арчер Джеффри. Страница 23

Она продолжила разговоры о Копполе и Преминджере, Аль Пачино и Роберте Редфорде, и еще о Грете Гарбо, с которой, можно подумать, они виделись чуть ли не каждый день. Впрочем, она проявила известный такт и, прервавшись на секунду, спросила меня, над чем я сейчас работаю. Вместо того чтобы ответить «над тем, как бы получше объяснить жене, что у нас на счету осталось всего 63 пенса», я принялся рассказывать о планах работы над следующим романом. Ее все это явно заинтересовало, но о муже — по-прежнему ни слова. Может, стоит самому заговорить на эту тему? Нет. Будет выглядеть слишком назойливо, вроде бы мне позарез нужны деньги.

Принесли еду — собственно говоря, принесли ее копченую лососину, и я сидел, молча наблюдая за тем, как она поглощает остатки моего банковского счета, а сам по кусочку отщипывал от булочки. Подняв глаза, я увидел нависающего надо мной официанта с картой вин.

— Как насчет вина? — спросил я, пожалуй, отчасти опрометчиво.

— Спасибо, пожалуй, не надо, — сказала она. Я улыбнулся — немного опережая события, потому что она добавила: «Ну, разве что немного. Белого, сухого…»

Официант вручил мне вторую книгу, на кожаном переплете которой были вытеснены золотые виноградные гроздья. Я открыл ее на той странице, где начинались полубутылки, объяснив моей гостье, что днем я не пью. Что до конкретного выбора, то я остановился на самом дешевом вине. Официант вернулся через минуту с большим серебряным ведром, полным колотого льда, в котором заказанная бутылочка выглядела жалкой утопленницей и, совсем как я, явно не чувствовала под собой дна. Младший официант убрал со стола, а другой официант подкатил к нашему столику тележку, на которой прибыли ее бараньи котлеты и мой фирменный салат. Тут же третий официант принес ее гарнир — роскошный салат, по виду больше всего остального заказа. У меня и духу не хватило бы предложить ей поменяться салатами.

Надо сказать правду: фирменный салат был очень хорош; хотя, если говорить всю правду, — нелегко получать удовольствие от еды и одновременно придумывать правдоподобное объяснение, с которым мне придется выступить, если сумма счета превысит 37 фунтов.

— Это надо же сделать такую глупость — заказать белое вино к баранине, — сказала она, практически прикончив бутылку. Я, даже не глянув в карту вин, заказал еще полубутылку их стандартного красного.

Она допила свое белое и переключилась на театральную и музыкальную жизнь, а также на других авторов, «разумеется, кроме присутствующих». Похоже, всех живых она знала лично, только вот никого из мертвых — не читала. В целом спектакль доставлял мне несомненное удовольствие, но все портила одна неприятная мысль: окажется ли он мне по средствам после того, как занавес опустится. Убрав со стола, официант спросил мою гостью, не хочет ли она еще чего-нибудь.

— Спасибо, нет, — сказала она, и я едва не захлопал в ладоши. — Вот разве что ваше знаменитое яблочное суфле…

— Боюсь, мадам, что суфле уже нет. Впрочем, я схожу и проверю.

«Не следует торопиться» — чуть было не вырвалось у меня, но я лишь улыбнулся, ощущая при этом, как петля все туже затягивается на моей шее. Через пару минут он с триумфом возвратился, скользя между столиками и балансируя высоко поднятым над головой подносом. Я вознес молитву Ньютону в надежде, что суфле, будучи яблочным, упадет официанту на голову, как того требует закон тяготения. Тщетные надежды.

— И в самом деле, мадам, последнее…

— Повезло! — обрадовалась она.

— В самом деле повезло, — повторил я, трусливо не решаясь заглянуть в меню, чтобы посмотреть на цену. И принялся лихорадочно считать в уме, сознавая, что мои ресурсы практически на исходе.

— Еще что-нибудь, мадам? — вкрадчиво осведомился официант.

Я сделал глубокий вдох и затаил дыхание.

— Только кофе, — сказала она.

— Вам тоже, сэр?

— Нет, нет, мне не надо.

Официант удалился. Придумать причину, по которой я не пил кофе, мне было уже не под силу.

Тут она достала из своей большой сумки от Гуччи мою книжку, и я подписал ее, постаравшись проделать это как можно эффектнее, в расчете, что метрдотель заинтересуется происходящим и решит, что я из тех людей, которые могут подписывать с тем же успехом и ресторанные счета, но он упорно пребывал в другом конце зала все то время, как я писал «На память о незабываемой встрече» и красиво выводил автограф.

Пока мадам пила кофе, я отщипнул кусочек от последней булочки и попросил счет — не потому, что я так уж торопился; просто, подобно подсудимому в Олд-Бейли, не сомневающемуся в своей виновности, я хотел поскорее узнать приговор. Человек в элегантной форменной одежде зеленого цвета, которого я до сих пор не видел, приблизился, неся на серебряном подносе сложенный вдвое листок бумаги, с виду вполне похожий на мою банковскую распечатку. Я осторожно отогнул краешек листка и увидел цифру: 36 фунтов и 40 пенсов. Тогда я небрежно сунул руку во внутренний карман пиджака, достал весь свой наличный капитал и положил хрустящие новенькие бумажки на серебряный поднос. Они исчезли в мгновение ока. Затем человек в зеленой форменной одежде принес мне 60 пенсов сдачи, которые я положил в карман, поскольку денег на автобус у меня не было. Официант скорчил такую рожу, которая, вне сомнения, обеспечила бы ему возможность получить характерную роль в любом из фильмов, снимаемых мужем мадам, выдающимся кинорежиссером.

Моя гостья встала и направилась к выходу, приветствуя то взмахом руки, а то и поцелуем людей, которых мне раньше доводилось видеть только на страницах глянцевых журналов. Она забрала свою норку из гардероба; я помог ей надеть шубу, а гардеробщику, как и официанту, не дал ничего. Мы подошли к обочине Керзон-стрит, и тут же подкатил темно-голубой «роллс-ройс»; водитель в ливрее выскочил на тротуар и открыл заднюю дверь. Она села в машину.

Стекло медленно поползло вниз, и она сказала:

— До свиданья, милый. Спасибо за чудесный завтрак.

— До свиданья, — ответил я. И, собрав все свое мужество, добавил: — Надеюсь, когда вы в следующий раз будете в Лондоне, мне представится возможность познакомиться с вашим замечательным мужем.

— Как, милый, а разве вы не знаете?

— Не знаю чего?

— Да ведь мы развелись сто лет тому назад.

— Развелись? — переспросил я.

— Ну да, — подтвердила она со смехом. — Я и не видела его уже столько времени…

Я застыл, остолбенелый, не зная, что и сказать.

— А, не велика потеря, — усмехнулась она, — так что за меня не беспокойтесь. Да у меня уже и новый муж…

«И тоже режиссер», — с тайной надеждой взмолился я.

— Вообще-то странно, что мы с ним здесь не столкнулись, — продолжила она. — Дело в том, что ему принадлежит этот ресторан.

После этих слов замурлыкал моторчик стеклоподъемника, и «роллс-ройс» величественно отъехал от тротуара, а я — я побрел к ближайшей автобусной остановке.

И вот я стою здесь, в окружении участников приема Литературной гильдии, пристально глядя на эту шахматную фигуру, на белого ферзя с прической, похожей на каравай деревенской выпечки, и вижу ее в тот лондонский день, неспешно удаляющуюся в темно-голубом «роллс-ройсе». Я сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться на том, что она говорит.

— Я не сомневалась, что вы меня не забудете, — говорила она. — Мы ведь с вами тогда так чудно посидели, правда, мой дорогой?

Переворот

Сине-серебряный «Боинг-707» с огромной буквой «П» на хвосте вырулил на стоянку международного аэропорта Лагоса. Кавалькада из шести черных «мерседесов» подкатила к самолету и, выстроившись в ломаную линию, остановилась в ожидании, похожая на огромного сухопутного крокодила. Шесть вспотевших водителей в форме вышли из машин и встали по стойке смирно. Водитель первой машины открыл дверь, полковник федеральной гвардии Усман вышел наружу и быстро подошел к первой ступеньке пассажирского трапа, который моментально был доставлен к борту четырьмя рабочими аэропорта.