Отступник - Янг Робин. Страница 4

Впереди, в зарослях дубов и рябины, он впервые увидел добычу — там промелькнула светло-коричневая спина с темной полосой вдоль хребта, сбегавшей к хвосту. Решимость сменилась предвкушением, когда выяснилось, что слепая погоня может оказаться успешной. Гончие взяли след крупного оленя. Он бросался из стороны в сторону, пытаясь оторваться от собак, но те шли по его запаху, и жажда крови заглушила в них усталость. Олень бежал по естественному уклону долины, вдоль русла реки, впадающей в море. Роберт вновь протрубил в рог. Из разных уголков леса донесся ответный рев, как спереди, так и сзади. И тут олень без предупреждения развернулся и встал на задние ноги, молотя передними копытами по воздуху. Он был не таким крупным, как те благородные самцы, на которых они охотились вплоть до самого окончания сезона, но его рога запросто могли ранить и даже убить любого пса, осмелившегося подскочить к нему слишком близко.

Роберт изо всех сил натянул поводья, заставляя Флита остановиться, отчего тот затанцевал на месте, и закричал на собак, полукольцом окруживших оленя. Свору возглавляла Уатача, его верная гончая. Несмотря на то что совсем недавно родила шестерых щенков, сейчас она дрожала от азарта и ярости, готовая вцепиться в оленя, который опустил голову и угрожающе поводил рогами из стороны в сторону, взрывая копытами землю. Роберт оглянулся через плечо, слыша громкую перекличку рогов: к нему спешили приотставшие члены охотничьей кавалькады. Впереди скакали его братья Эдвард и Томас. Олень развернулся и ринулся в подлесок, но было уже слишком поздно. Загонщики, лежавшие в засаде дальше в долине, спустили с поводков своих мастиффов.

Роберт дал шпоры жеребцу, устремляясь в погоню за оленем, который предпринял последнюю отчаянную попытку спастись, и тут слева наперерез животному выскочили два массивных пса, шипы на ошейниках которых сверкали, словно металлические клыки. Но олень, несмотря на опасность, и не подумал остановиться. Роберт восхищался упорством и отвагой, которые олень проявлял даже сейчас, когда мастиффы атаковали его. Один пес подкрался спереди, чтобы вцепиться в горло, а другой прыгнул сверху, чтобы сломать жертве хребет. Рассерженный рев оленя сменился криком боли и агонии в тот миг, когда ноги у него подогнулись и он с размаху рухнул на землю. Остановив Флита, Роберт спрыгнул с седла, криками сзывая к себе егерей. Они выскочили из-за кустов, держа наготове палки, чтобы отогнать мастиффов, которые пригвоздили оленя к земле, вцепившись в него своими клыками. Животное испустило судорожный вздох, содрогнулось всем телом и замерло. Направляясь к собакам, Роберт не глядя сунул окольцованный серебряными накладками рог за пояс. И то, и другое ему подарил приемный отец. Ноги оленя подергивались. Роберт кивнул егерям, которые с угрожающим видом заколотили по земле палками, и мастиффы отпустили жертву, слизывая кровь с клыков.

Роберт склонился над оленем и увидел в глазах животного собственное отражение: влажные волосы обрамляют сильное и волевое лицо, с широких плеч ниспадает зеленая накидка, насквозь промокшая от дождя. Олень вновь захрипел, и из ноздрей у него потекла кровь, которая толчками била и из смертельной раны на шее. Роберт стянул перчатку и положил руку на отросток оленьего рога. Тот был шелковистым на ощупь, и он вдруг вспомнил, как дед рассказывал ему о том, что раньше люди верили, будто животное, пойманное на охоте, наделяет того, кто пленил его, собственными качествами. В памяти всплыли давно забытые слова: «От оленя — сила и благородство; от лани — быстрота и грациозность. От волка — хитрость и сообразительность; от зайца — нервный трепет погони».

Вынув из ножен меч с шарообразным выступом в навершии для балансировки, Роберт выпрямился и приставил кончик лезвия длиной в сорок два дюйма к тому месту, где отчаянно билось сердце оленя, и всем телом налег на рукоять.

Подоспели остальные участники охоты. Оруженосцы принимали поводья у спешившихся дворян, стремившихся поздравить Роберта с победой. Видя, что Нес уже прискакал и занимается Флитом, Роберт достал из сумки на поясе кусок мягкой ткани и принялся вытирать кровь с меча. Лес наполнился звуками отчаянного лая — это гончие по очереди вгрызались в шею оленя: так загонщики старались раззадорить и подготовить их к следующей охоте, прежде чем вновь брать псов на поводок. Среди них была и Уатача, пар от дыхания которой клубился в сыром воздухе. Когда егеря сгрудились вокруг оленя, готовясь разделывать его, к Роберту подошел его приемный отец.

Лорд Донах улыбнулся, отчего от уголков его глаз разбежались лучики морщинок, и хлопнул Роберта по плечу.

— Отличная работа, сынок. — Оглянувшись на оленя, он одобрительно кивнул. — Мы сегодня славно попируем.

Роберт улыбнулся — восхищение пожилого лорда доставило ему удовольствие. Засовывая мокрую тряпку за пояс, он принял у Кормака, одного из своих названых братьев, расшитый драгоценными камнями мех с вином. Двумя годами младше Роберта, двадцати четырех лет от роду, он был похож на Донаха, как схожи между собой две капли воды, только у него еще не было сеточки морщин в уголках глаз и серебряных нитей в рыжей шевелюре с длинной челкой, постоянно лезущей ему в глаза, и коротко стриженным затылком.

Кормак ухмыльнулся, глядя, как Роберт жадно глотает вино.

— Ты так спешил загнать несчастного оленя, что я уже испугался, как бы ты не спрыгнул с Флита и не загрыз бедное животное.

Донах сурово оборвал его:

— Следи за своим языком, сынок. Ты разговариваешь со старшим по возрасту и положению.

— Подумаешь, — пробормотал Кормак себе под нос, но только после того, как отец направился к егерям, чтобы взять на себя руководство разделкой туши.

— Достаточно взрослым, во всяком случае, чтобы отрастить бороду, как подобает настоящему мужчине, — расхохотался Роберт и, прежде чем названый брат успел отойти, дернул его за редкую поросль на подбородке, которую тот усиленно холил и лелеял.

Смеясь, он смотрел, как молодой человек поспешно отходит в сторону, обиженно потирая челюсть. Кормак всегда и неизменно напоминал ему Эдварда. Роберт оглянулся на брата, разговаривавшего с Кристофером Сетоном, и улыбка увяла на его губах.

Став по гэльскому обычаю приемными сыновьями Донаха, Роберт и Эдвард целый год прожили вместе с ирландским лордом и его сыновьями, учась ездить верхом и сражаться, готовясь к посвящению в рыцари. Но если Кормак сумел сохранить свое беззаботное безразличие, то Эдвард, напротив, совершенно пал духом. Роберт вдруг обнаружил, что возвращение в Антрим после пятнадцатилетнего отсутствия лишь усугубило перемены, которые война породила в брате и в нем самом.

— Пора разделывать добычу, сэр.

Роберт обернулся. Перед ним стоял один из егерей и протягивал ему кожаный пояс, на котором висело пять ножей с разной формы лезвиями: один — для резки костей и сухожилий, другой — для снятия шкуры, и остальные — для аккуратной разделки туши. Роберт указал на своего приемного отца:

— Я передаю эту честь хозяину.

Донах удовлетворенно рассмеялся и засучил рукава сорочки. Выбрав нож, он с кряхтением присел и принялся разделывать оленя, которого уже опрокинули на спину, уперев рога в землю для устойчивости. Гончие притихли и успокоились. Зная, что вскоре получат в награду богатое угощение, они жадно смотрели, как течет кровь, когда лорд сделал первый надрез.

Охотники столпились вокруг, наблюдая за разделкой туши, и Роберт окинул их взором. Эдвард привалился к дереву, скрестив руки на груди. Кристофер Сетон внимательно наблюдал за быстрыми и уверенными движениями Донаха. Стоящий рядом девятнадцатилетний Найалл, младший из четырех братьев Роберта, оперся на плечо Томаса. Они были настолько не похожи друг на друга, что, глядя на них, посторонний наблюдатель никогда бы не поверил, что они — кровные братья. Господь благословил Найалла приятной внешностью, смуглой кожей, темными волосами и веселым нравом матери, а Томас пошел в отца: широкоплечий, с широкой грудью и густыми кустистыми бровями. Чуть в стороне от знати держались пажи и местные слуги, присоединившиеся к охоте и теперь наблюдавшие за тем, как ловко орудует ножом лорд. Лица их раскраснелись от восторга и предвкушения, и все они были чрезвычайно довольны столь удачным завершением охоты, в ходе которой не пострадала ни одна лошадь или гончая. То есть все, кроме него.