Хотел ли Гитлер войны: к истокам спора о Сионе - Рид Дуглас. Страница 18
Отто Штрассер выдвинул ящик стола, достал пистолет, положил на стол — ранее я говорил, что он любил этот ход — и сказал: «Господин Гитлер, в таком случае у вас будет на восемь штурмовиков меньше». Гитлер заорал: «Но вы не будете стрелять в моих людей из СА!» «А я думал, что вы скажете, что люди СА — это люди Геббельса, — ответил Штрассер. — Но если они ваши, вы можете остановить их. В любом случае, я буду стрелять в любого, кто ворвется сюда нападет на меня».
«Тогда-то мы, по сути, и порвали с Гитлером, — говорит сегодня Отто Штрассер. — Момент был удачный, позиции у нас были сильные. Но Грегор всегда пытался избежать открытого конфликта. Он думал, что мы все равно выиграем… в итоге, а сейчас должны слегка схитрить и переместить нашу контору за пределы Берлина».
На рубеже 1929–1930 годов партия росла так стремительно, что Kampfverlag едва поспевала за ней. Издатели были вынуждены увеличить выпуск прессы, превратив несколько еженедельников в ежедневки. Трения между братьями и тандемом Гитлер — Геббельс постепенно нарастали. Наконец Гитлер вызвал всех трех партнеров Kampfverlag, обоих Штрассеров и Хинкеля, в Мюнхен. (Сегодня Хинкель является рейхскомиссаром по делам евреев, сохранив таким образом расположение Гитлера, явившееся наградой за уступчивость в деле с газетой) {32}.
«Гитлер вел себя как сумасшедший. Он закатывал истерики и орал на нас, а потом вдруг начал льстить. Он предложил выкупить у нас Kampfverlag за любую цену, которую мы назовем, и еще он предложил Хинкелю и мне места депутатов в рейхстаге. (Кресло депутата в Германии было весьма выгодным местом. — Авт.) Грегор был готов продать акции, но у него была только третья часть. Я же категорически отказался и думал о том, как бы заставить и Хинкеля поступить подобным же образом. Разговор длился несколько часов и по временам напоминал большой бедлам. В какой-то момент я мягко заметил: «Вы ошибаетесь, господин Гитлер», на что Гитлер заорал: «Я не могу заблуждаться! Все, что я делаю и говорю — это история!»»
Напряжение достигло пика. Наконец взрыв произошел. Непосредственной причиной его стала забастовка рабочих-металлургов в Саксонии.
Штрассеры и северогерманское отделение партии поддержали забастовщиков. Членам партии был отдан официальный приказ: «бастовать». Федерация промышленников направила Гитлеру ультиматум, в котором говорилось, что она прекратит взносы в партийную казну, если не будет отменено распоряжение об участии в забастовке. Гитлер приказал саксонскому отделению партии отменить это распоряжение и довести до всех его членов, чтобы они не принимали участия в этой акции. Глава саксонских национал-социалистов Мучман выполнил распоряжение Гитлера, однако Штрассеры стояли на своем, и партийная пресса призвала рабочих продолжать забастовку. Вот так и начался уже Открытый конфликт — дело было весной 1930 года.
Гитлер прибыл в Берлин и провел две длинных и очень бурных встречи с Отто Штрассером, для которого это было нелегким испытанием по все той же причине — Грегор попросил его не идти на разрыв, поскольку, говорил он, если это произойдет, то сам он останется с Гитлером. Мотивы, которыми он руководствовался, были все те же: он считал, что национал-социалистическое движение делает все правильно, за исключением разве что одного момента — тактики, которую, впрочем, впоследствии можно будет подкорректировать. Он даже не думал, что в партии дела серьезно обстоят не совсем так. Отто думал иначе.
Эти две стычки с Гитлером представляют для нас большой интерес. Отто Штрассер записывал все, что происходило на них, слово в слово и сразу же по окончании — настолько, насколько он мог восстановить прошедшее. В 1931 году он публикует это в книге Aufbau des Deutschen Sozialismus («Структура немецкого социализма»).
Таким образом, впервые за много лет были записаны и увидели свет две крайне нелицеприятные беседы с Гитлером, так что теперь все желающие могли увидеть, что это за человек, Адольф Гитлер. Сегодня описания его истерических оргазмов во время подобных словесных баталий сыплются на нас со всех сторон. Их публикуют послы, которые прежде считали себя его поклонниками. Их публикуют его бывшие помощники. Специалисты в области психиатрии единодушно говорят о том, что этот человек не в себе. Все, словно сговорившись, соглашаются с тем, что этот человек безумен.
Но почему? Он же не сделал сейчас ничего такого, чего он не делал время от времени на протяжении семи лет пребывания у власти — за исключением разве что договора с большевиками. Он сейчас и не сказал ничего нового — все это он много раз уже говорил и в эти семь лет, и даже раньше. Да и возбуждение у него сегодня ровно такое же, как и раньше. Ничего нового.
Здесь, в этих долгих и состоявшихся еще десять лет назад спорах с Отто Штрассером вы найдете все — крики и вопли, безумную болтовню — словно дурной артист кабаре пародирует твердолобого майора, — даже угрозы и ультиматумы.
На одной стороне — Отто Штрассер, желающий получить прямой ответ на крайне важный политический вопрос. На другой — дешевая демагогия Гитлера, который сокрушает даже самый простой вопрос и самые логичные аргументы крикливыми возражениями типа «марксизм», «большевизм», «демократическая болтовня», «чепуха» и т. д. Строго говоря, всю эту картину, включая самомалейшие детали, мир имеет счастье лицезреть с момента начала войны.
И вот сегодня люди думают: «Конечно, человек, который ведет себя так, просто невменяемый. Он опасен для общества. Если бы мир только знал…». Но мир мог знать. Все это можно было увидеть в описании двухдневных споров Отто Штрассера с Гитлером. Но мир не хотел знать. Если бы кто-нибудь решился прочитать описание, вышедшее из-под пера Штрассера, то он бы сказал: «автор преувеличивает». Сегодня же мир уже слишком хорошо знает Гитлера и может сказать: «Да, то был живой портрет, верный в каждой детали».
На самом деле это был первый портрет такого рода, составленный еще до прихода Гитлера к власти, в момент, когда мир вяло интересовался тем, «кто такой Гитлер», и не верил, что он может причинить тот вред, который он уже причинил. Странно, что он это описание не заметил и позднее, когда Гитлер уже пришел к власти и когда любой, даже третье-разрядный журналист из Берлина мог поехать за границу, в Англию или Америку, и опубликовать там «тайную историю» Адольфа Гитлера. Но эта история уже была — вот только никто не захотел вовремя ознакомиться с ней.
Я думаю, что книга Штрассера, в которой содержатся описания этих двух бесед, никогда не переводилась на другие языки; по крайней мере, на английском ее точно не было. Если бы любой зарубежный государственный муж, по-настоящему и искренне болеющий за свою страну, пожелал бы знать, кем на самом деле является Гитлер, то он бы нашел все необходимое в этой книге. Государственный деятель, который бы прочитал эти страницы, уже не стал бы — если, конечно, он не безнадежно тупой и если ему не чихать на интересы своей родины — несколько лет спустя говорить об этой вечной тенденции подозревать господина Гитлера, которая, увы, может породить только «встречные подозрения» или иную подобную ерунду.
Здесь он бы нашел — если бы вообще пожелал — правдивый портрет Гитлера. Наперсточник, карточный шулер, шарлатан, который хочет, чтобы его никчемные изделия выглядели как настоящие — причем за счет шумной рекламы, как делают говорливые барыги на ярмарках. Человек без чести, совести и преданности, захудалый мошенник от политики, который благодаря интригам вознесся на вершину власти.
Его противоположностью в те дни был человек, который верил в определенные идеи и хотел прийти к власти в стране, чтобы воплотить их в жизнь. Как показывает запись бесед, Гитлер вообще ни во что не верил, хотя и понимал, что определенных идей следует придерживаться, чтобы прорваться к власти — но при этом делать совершенно другое, то, что нужно ему.