Западня - Воинов Александр Исаевич. Страница 12
Только бы не услышал часовой!..
Теперь к нему вдруг вернулось спокойствие, тяжелое, каменное. Каждое движение стало рассчитанным, точным.
В темноте он не видел ног часового, но чутко угадывал каждое его движение. Вот он дошел до угла хаты, вот оглянулся, вот снова завернул за угол.
Еще немного. Нора расширена… Он протиснулся в нее и выглянул. Вблизи темнел плетень, а за ним — поле! Спасительное поле!..
Бежать! Бежать, не медля ни секунды!
Бежать? Но куда? Где искать спасения одному, без компаса, без знания обстановки? Его же найдут и пристрелят, как только взойдет солнце!..
Нет, надо ждать, когда придет девушка. Но ведь это безумие! У нее же не хватит сил справиться с часовым!.. А каждую минуту могут появиться те, кто должен его убить…
Шаги!.. Уже идут!.. Нет, это часовой…
Леон быстро втиснулся назад в нору. Скрипуче прошагали совсем близко сапоги, тихо звякнула о землю винтовка. Часовой остановился. Чиркнул спичкой. Пошел дальше по своему бесконечному кругу.
И вдруг румын услышал тихий, как шелест ветра, шепот:
— Леон!.. Ле-он!
Уж не сходит ли он с ума?
— Ле-он…
Он высунул голову из норы.
— Ле-он…
Да, это она! Он увидел очертания ее фигуры за плетнем, но в тот же миг она исчезла.
Опять появился часовой. Леон с такой силой рванулся назад, что ударился головой о нависающее сверху бревно. Незажившая рана! От дьявольской, сумасшедшей боли свело тело. Он не мог ни двинуться, ни шевельнуться. Теперь ему хотелось только одного — поскорее умереть. Нет сил выдерживать такое молча, без стона!
Но боль постепенно утихла, и он снова почувствовал, что может двигаться. На локтях подтянулся к норе, высунул голову и, уже не в силах более терпеть и выжидать, вылез и изо всех сил, на которые был еще способен, метнулся к плетню, в кусты.
— Сюда! — услышал он шепот Тони, и тут же ее руки с силой пригнули его к земле.
Он послушно упал, испытывая одно желание: никогда больше не подниматься.
— Пошли! Быстрее!
Она подхватила его, помогла встать, и на неверных ногах, непрерывно припадая, он поплелся за нею. Все плыло перед глазами, как в тумане. Разбитая голова казалась схваченной тесным горячим обручем. Он запомнил только, что они заходили в какой-то сарай и там она надела на него поверх мундира русскую шинель, а на голову — солдатскую шапку. Где-то совсем близко стреляли. Очевидно, его побег уже был обнаружен.
— Быстрее… Быстрее… — торопила Тоня, шагая рядом и поддерживая его под руку.
Силы постепенно возвращались. Очевидно, повязка смягчила удар, и потревоженная рана успокаивалась.
— Куда мы идем? — наконец спросил он, когда они пересекли пустынную полевую дорогу и углубились в молодой лесок.
— К фронту! — коротко ответила Тоня.
Только сейчас он разглядел, что она тащит с собой санитарную сумку, словно собралась на очередную перевязку.
— За нами гонятся? — спросил он.
— Наверняка! Но они еще не знают, что с вами ушла я…
— Собаки?!
— Вряд ли. Слишком развезло дороги.
— У вас есть револьвер?
— Да! — И она дотронулась до кармана шинели.
— А для меня?
— Только один.
— Отдайте!..
— Нет! — сказала она так сурово, что он долго молчал.
Они шли всю ночь, не отдыхая, минуя поселки, где могли бы встретить солдат, переехали в какой-то лодке через Днепр.
Несколько раз позади слышалась стрельба. Может быть, это стреляла наугад брошенная вслед за ними поисковая группа, а возможно, часовые давали в воздух предупредительные выстрелы, когда кто-то посторонний приближался к их постам.
Вдалеке лаяли собаки. Казалось, где-то там, во мраке, плавно течет мирная жизнь, которую война обошла стороной.
Тоня вела Леона маршрутом, указанным ей Савицким. Он выбрал для перехода такой участок, где противник находился наиболее близко и можно было пройти оврагами. Конечно, командиры частей были предупреждены, что на участке от ветряной мельницы до опушки рощи, расстояние между которыми равнялось примерно восьмистам метрам, утром, на рассвете, пройдут в направлении противника девушка и человек в солдатской шинели. Командирам было приказано организовать видимость преследования, но пропустить.
Подобные задания всегда доставляли Корневу много тревог. Того и гляди, какой-нибудь чудак, которого не известили, возьмет да и ухлопает. И ничего с ним не сделаешь!
Поэтому еще с вечера подполковник сам отправился на передний край, чтобы все подготовить.
Когда Тоня и Леон, миновав мельницу, проползли мимо артиллерийских позиций, замаскированных на опушке рощи, и стали продвигаться к нейтральной зоне, сзади их вдруг окликнули.
— Куда вас черт понес? Сейчас же назад! — крикнул чей-то хриплый голос, и как ни были напряжены нервы Тони, она узнала голос Корнева.
— Стойте! Там же противник! — закричало еще несколько голосов.
Тоня оглянулась, что-то сказала Леону и стремительно бросилась к подбитому немецкому танку, застывшему среди поля. Леон устремился за нею, полностью подчиняясь ее командам.
Едва они один за другим свалились на землю, под надежную защиту стальной махины, как с опушки в их сторону ударил крупнокалиберный пулемет. Пули дробно стучали о броню.
Леон, лежа на боку, разглядывал позиции немцев, стараясь разгадать, как они расположены.
— Не хватает, чтобы нас ухлопали свои, — проговорил он.
«Свои»!.. Тоня вгляделась в редкий кустарник, находившийся примерно в двухстах метрах от танка, и заметила нескольких солдат в серо-зеленых шинелях, которые выглядывали из-за укрытия. Один из них, приложив к глазам бинокль, старался разглядеть их в неверном свете занимающегося утра.
Немцы молчали. Очевидно, их озадачило поведение двух человек, появившихся перед их позициями, и они старались понять, куда эти люди направляются. Но теперь, когда по танку началась стрельба, поняли, что эти двое — перебежчики, и, чтобы им помочь, открыли бешеный заградительный огонь.
Четверть часа над полем стояла такая отчаянная стрельба, что и думать нельзя было подняться из-за танка.
Леон испытующе поглядывал на Тоню, которая молча смотрела куда-то вдаль, на серый горизонт, и о чем-то напряженно думала.
— А ты смелая девушка, Тоня! — вдруг по-русски сказал он.
Она равнодушно скосила в его сторону глаза.
— О! — удивился Леон. — Тебя даже не поразило, что я говорю по-русски?
— Я поняла это в первый вечер, — спокойно сказала она. — Но больше никто этого не узнал — я молчала.
На ее счастье, низко над головой просвистела мина, пущенная немцами, и она невольно уткнулась лицом в землю, это же сделал и Леон. Мина оглушительно взорвалась где-то позади танка. А когда вновь стало относительно спокойно, Леон уже забыл о своем вопросе.
Некоторое время они не говорили больше ни слова.
— А все-таки зачем ты со мной идешь? — спросил Леон, дотрагиваясь до ее плеча. (Она вновь посмотрела на него и встретилась с его беспокойным взглядом.) — Зачем? — повторил он.
— Но я же спасла тебя, — сказала она. — Один ты не сумел бы выбраться, ты бы погиб через пять минут после побега.
— Если я останусь жив, — проговорил Леон, — то буду за тебя молиться.
Тоня усмехнулась:
— Однако, когда я перевязывала твою рану, ты за меня не молился! Такое нес, что мне плакать хотелось!
— Черт побери! Долго они еще будут стрелять? — воскликнул Леон. Осколок мины ударился над его головой о башню танка и, отскочив, воткнулся в землю у его ног.
Тоня дотронулась до острого, отливающего голубоватым блеском края увесистого куска железа: угоди он на десять сантиметров левее, и этот их разговор был бы прерван навсегда.
— Горячий! — сказал Леон и тоже осторожно провел по краю кончиками пальцев. — Скажи, — вдруг спросил он, — где я был? Где меня допрашивали?
— В штабе дивизии.
— А почему меня не отправили в другой штаб?
— Все, что нужно, ты сказал и в этом.
Леон хмуро отвернулся и стал смотреть в сторону немецких позиций.