Княгиня Ольга - Антонов Александр Ильич. Страница 8

Княгиня Ольга ничего этого не видела, не слышала гула голосов. Оставаясь в оглушенном состоянии, она оперлась на руку боярыни Павлы и покинула гридницу. На теремном дворе княгиню ожидало новое потрясение: плакали по убиенным сотни россиянок. Им вторили тысячи других, заполонивших площадь перед княжескими теремами. Отовсюду до Ольги долетали крики: «Горе нам, горе! Где наши семеюшки, где батюшки, где братья? Горе нам, горе!» Слышались и мужские голоса, они были надрывны и устрашающи: «Крови! Крови! Руды!!»

Княгиня Ольга не находила слов что?либо ответить киевлянам. И она медленно двинулась к красному крыльцу палат. Но не успела дойти до него, как к ней подошел верховный жрец Богомил — лет сорока, с сухим и гордым лицом, с черными колючими глазами и носом, подобным клюву хищной птицы. Он тронул Ольгу за руку и в силу привычки властным голосом сказал:

— Перунов раб и твой слуга, великая княгиня, зовет тебя на Священный холм. Идем же, дочь моя, и ты очистишься от печали, наполнишься силой мщения. — Княгиня Ольга в сомнении остановилась, но жесткий голос жреца заставил ее одолеть слабость: — Не гневи мироправителя, супруга убиенного, иди за мной!

Ольга лишь молча кивнула головой и пошла следом за Богомилом. Ее сопровождали Павла и несколько гридней-телохранителей. А следом двинулась толпа киевлянок Богомил приостановился и, придерживая княгиню за локоть, о чем?то тихо заговорил. Ольга отвечала лишь изредка. Их беседу заглушали крики горожан: «Смерть древлянам! Руды! Руды!»

На Священном холме жажда крови зародилась и в великой княгине. Ольга сразу и не поняла, что такое в груди у нее загорелось. Но сильный ветер с Древлянской земли, оттуда, где убили ее супруга, отрезвил ее, она учуяла запах крови, и в ней пробудилось нечто нечеловеческое. На Священном холме к приходу Ольги зарезали быка, она даже услышала его предсмертные рев и стоны. Пылал огромный костер, и жрецы разрубали быка на части и бросали их на огонь. Запахло горелым мясом. Княгиня Ольга увидела, как жрецы исполняют жертвенный обряд, и сама невольно включилась в него. Пламя в груди Ольги разгоралось все сильнее, казалось, оно слилось с жертвенным огнем, и княгиня дала волю бушующей страсти, повелела Богомилу привести на жадный огонь жертву ее именем. Это повеление Богомил передал молодым жрецам, и они, ретивые исполнители Богомилова слова, бросили жребий, кому из русичей войти в Перуново капище и там сложить свою голову на жертвенном камне. Жребий пал на Улеба. Да по-иному и быть не могло, потому как верховный жрец еще в гриднице во время исповеди отметил его особым знаком и сказал о том своему услужителю.

Близко к полуночи в избу Улеба на Подоле пришли четверо сильных, словно воины, жрецов. Улеб сидел у опустевшего жбана с медовухой и остался равнодушным к тому, что его подняли из?за стола, накинули кафтан и увели на Священный холм. Следом за ним, покорно, как и должно поступить истинной язычнице, покинула избу жена Улеба, Харита. В полночь же, в присутствии княгини Ольги, которая лишь сказала старому воину: «Ты прости меня, Улеб, тому должно так быть», — его и Хариту умертвили сыромятными удавками, положили на жертвенный камень и пустили кинжалами на пламя жертвенную кровь.

Перун, освещенный красным пламенем, не проявил никаких признаков торжества или благодарности за принесенные ему жертвы. Княгиня — язычница поняла недовольство своего бога. Ему нужны были новые и обильные приношения. Ольга холодно и без душевного волнения подумала: «Мой бог, я устелю дорогу к тебе телами моих врагов». С тем и покинула Священный холм.

Глава четвертая

ОТЕЦ ГРИГОРИЙ

Недоволен оставался малым приношением Перуну и верховный жрец. Покинув капище с горящими на жертвеннике телами Улеба и Хариты, Богомил в сопровождении трех жрецов спустился на площадь к княжеским теремам. Там было еще людно. Язычники призывали к отмщению и проводили княгиню Ольгу от холма до княжеских теремов с криками: «Крови! Крови!» Она миновала горожан молча. Но появившийся в обезумевшей толпе Богомил нашел то, что искал, и подлил масла в пылающий костер:

— Дети Перуна, бога земли и небес! Он гневается на вас. Вы дали волю назареям, христовым скотам! Идите и снимите с них овечьи шкуры, приведите на жертвенный огонь! И вы увидите, что сие есть волки а не овцы. Их происками и молитвами погибли ваши отцы, мужья и братья!

Богомил знал, что какую бы расправу ни учинил нынешней ночью народ над христианами, она не будет поставлена ему в вину. И призыв верховного жреца пал на благодатную почву. Жажда мщения прорастала стремительно. Богомил вновь возвысил голос:

— Идите в жилища назареев, властвуйте в них именем бога Перуна! Лишайте живота всех, кого схватите!

И толпа с криками повалила в христианский квартал, в коем в эту ночь никто не спал. Христиане предчувствовали, что гнев и жажда мщения обрушатся в первую голову на них, и пребывали в страхе, помня разгул язычников, допущенный волею князя Олега. Тогда идоляне разрушили их храмы и беспощадно убили множество детей Христа, не щадя ни малых, ни старых.

Бог зла еще не докатил язычников до Соборной площади, близ которой жили христиане — варяги и славяне, но там уже возникла паника и все, кто мог бежать, спешили покинуть свои жилища, унести детей. Бежали все: женщины и мужчины, отроки и отроковицы. В домах оставались лишь немощные старики и старухи. Но среди христиан, не способных защитить себя и ближних, нашелся мужественный сын Божий. То был священник церкви Святого Илии отец Григорий.

Он появился в Киеве год назад, пришел из Царьграда вместе с греческими послами. А когда те посетили храм Святого Илии, Григорий отошел от них, встал рядом с протоиереем Михаилом, да так и остался в соборной церкви. Протоиерей Михаил, родом грек, знал Григория по Византии. Там они вместе служили в монастыре Святой Мамы. Отец Михаил высоко ценил священнослужителя из россов, знал, что он книжен, что истинный христианин и тверд в вере. Протоиерей Михаил, отслуживший в Киеве уже несколько лет, был рад появлению Григория. И год их совместной службы лишь укрепил душевные чувства отца Михаила. И теперь, когда пришел час испытаний, старый и немощный протоиерей возлагал все надежды на спасение от приближающейся к ним беды на священника Григория.

Вооружившись крестом и посохом из древа Святого Павла, Григорий в эту ночь стерег храм. И в окружении трех послушников и нескольких старцев не покидал паперти собора уже несколько часов. Когда же в храм стали сбегаться верующие, он распахнул пред ними врата их последнего убежища. И лишь только на площади перед храмом появилась толпа разъяренных язычников, он поднял над головой крест и двинулся навстречу толпе. Он шел и читал молитву:

— Да воскреснет Бог Иисус Христос, и расточатся враги Его. Яко исчезает дым да исчезнут; яко тает воск от лица огня… Таки да погибнут от лица Любящих Бога и знаменующихся крестным знаменем…

Григорий шел медленно, но твердо. Толпа язычников остановилась, замерла — ни криков, ни шорохов, ярость на лицах угасла. На них шел всего один человек, но, как показалось язычникам, наделенный силой всей их толпы. Над человеком в черном одеянии сиял неопалимый свет. Но язычников он опалил, они ослепли и, закрыв руками глаза, попятились, повергнутые в ужас.

А священник Григорий все шел и шел, за его спиной уже лежала пустынная площадь, посох его стучал о землю все сильнее, крест вознесся еще выше, сияние озарило всю улицу впереди и площадь за спиною Григория.

— Господи, огради меня силою Честного и Животворящего Твоего креста и сохрани меня от всякого зла, — продолжал Григорий читать молитву, преследуя идолян.

И толпа рассеялась по улицам и переулкам, ночь помогла язычникам спрятаться по амбарам и поветям. А перед отцом Григорием остался лишь один Перунов служитель, верховный жрец Богомил. Силою духа он не уступал Григорию, твердостью характера даже превосходил. Черные глаза его метали молнии. И они поражали тех, в кого Богомил целился. Сошлись две силы, но одна из них служила злу и вела позорных язычников убивать невинных, разорять их жилища, предавать огню все, что можно было сжечь, другая же сила несла добро и призывала людей к милосердию, к любви ближнего.