Государственная измена - Платонов Олег Анатольевич. Страница 27

Сделав шаг в сторону возвращения к твердым государственным основам сталинской эпохи, новые советские руководители не смогли осуществить его последовательно. Весь период 1964—1982 годов ощущаются постоянные колебания между двумя полюсами — государственного строительства и космополитической разрухи. Причем по мере «вымывания» из государственного аппарата старых сталинских кадров и замены их новыми поколениями чиновников властные структуры государства превращались в трухлявый пень, а государственные деятели в безликих существ, не обладающих ни способностью к созиданию, ни волей к действию. Не менее опасное перерождение происходило среди советников и помощников верховной власти, многие из которых с середины 60-х годов из обыкновенных космополитов превратились к началу 80-х в прямых агентов влияния Запада.

Некоторое восстановление государственных начал и укрепление военной мощи государства в 60—70-е годы не могли компенсировать отсутствие главного — проведения русской национальной реформы, опоры на национальные начала, восстановления духовного водительства Православной церкви. В результате замедлилось или совсем остановилось национальное развитие Русского народа, бывшего историческим и связующим ядром великой государственности.

Протеканию этих процессов во многом способствовала личность первого лица в государстве, новое название должности которого с середины 60-х годов получило наименование Генерального секретаря ЦК КПСС. Как и большинство крупных партийных функционеров, Л. И. Брежнев не отличался ни творческими способностями, ни хорошей образованностью. Женатый на еврейке и окруженный космополитически настроенными помощниками и советниками, он был склонен к односторонним решениям. Но, вне всяких сомнений, Брежнев являлся крупным организатором и знатоком аппаратных игр и прекрасно разбирался в кадрах. Он обладал умением расставлять нужных ему людей и не уставал постоянно контролировать их. С большим интересом и охотой обсуждая кадровые вопросы, Брежнев не выносил разговоров на теоретические темы, относящиеся к идеологии и политике. Он почти ничего не читал. В своих решениях всецело полагался на мнение советников и помощников. Был очень тщеславен (особенно в последние годы жизни) и не забывал личных обид. «Я, — однажды заявил Брежнев, — сейчас вроде как царь. Только вот царь мог деревеньку пожаловать. А я деревеньку пожаловать не могу, но зато орден могу дать» [114]. Болезненная страсть к наградам соперничала в нем с любовью к иностранным легковым машинам, которых у него была целая коллекция. За всю жизнь политического деятеля Брежнев не научился правильно выговаривать некоторые русские слова, например, вместо «конкретно» он говорил «кокретно» [115].

Используя недюжинные организаторские способности, Брежнев постепенно обновляет высшие руководящие органы за счет преданных ему людей, в основном из числа тех, с кем он работал в Днепропетровске и Молдавии. Формируется своего рода брежневский клан, пронизавший своим влиянием все структуры власти. Отличительной чертой многих из этого клана была абсолютная безыдейность и даже аполитичность. За обязательными декларациями партийных и советских руководителей об «общенародном государстве», «обществе развитого социализма», «новой исторической общности — советского народа» прятались мелкие душонки, заинтересованные только личным и семейным благополучием, лишенные патриотических чувств и государственного кругозора. Высокие государственные и партийные посты были для них теплыми кормушками, за сохранение которых они были готовы пойти на любую подлость. Даже самые «идейные» из правящей верхушки не верили в те лозунги, которые они провозглашали для народа. Так, один из главных партийных идеологов страны (а позднее самый главный), член Политбюро Ю. В. Андропов в разговоре с заместителем министра иностранных дел Г. М. Корниенко по поводу «развитого социализма» заявил: «Какой там, к черту, развитой социализм, нам еще до простого социализма пахать да пахать» [116].

Двуличность поведения многих деятелей высшего руководства особенно сильно проявлялась в различиях их официальной и обыденной жизни. Уже упомянутый мной Андропов, по своей сути консервативный либерал и западник [117], был далек от национальных интересов Русского народа. Почитатель современного западного искусства, Андропов собрал богатую коллекцию пластинок американского джаза (прежде всего Глена Миллера). Его огромная квартира на Кутузовском проспекте была обставлена стилизованной венгерской мебелью, на стенах развешана абстрактная живопись. Как отмечает его биограф, «все, что как бы призвано было подчеркнуть два облика всесоюзного жандарма: дома с друзьями он человек образованный, даже утонченный — угощение в континентальном духе, французские салаты, на столе только виски и коньяк, водку не пьют. А на работе, не взыщите, — служилый человек. Среди любимых книг — Солсбери «Врата Ада», где фигурирует Солженицын и... сам Андропов (которого якобы только «партийный долг» заставляет выслать за границу писателя, тогда как в душе он «понимает» его и «сочувствует» ему)» [118].

Еще более знаменитый коммунистический идеолог М. А. Суслов во время войны, будучи секретарем Ставропольского крайкома партии, бросил на произвол судьбы раненых бойцов и бежал из города, захватив для своих нужд несколько автомобилей, которые могли бы быть использованы для нужд военного госпиталя. Позднее, уже в Москве, Суслов и его семья приобретали по низким государственным ценам большое количество дефицитных товаров для перепродажи [119]. При Хрущеве Суслов был главным инициатором закрытия русских храмов, в 1981 году провел постановление ЦК КПСС «Об усилении атеистической пропаганды».

Высший эшелон власти в СССР представлял собой абсолютно изолированный от народа, своего рода секретный орден, со строгой иерархией и дисциплиной. Прошедший через этот орден Н. И. Рыжков описывает три ступени этой высшей иерархии: «На верхней обитали члены Политбюро. На средней — кандидаты в члены. И на третьей — секретари. Все было для них расписано однажды и навсегда: кто с кем рядом сидит в разных президиумах, кто за кем выходит на трибуну Мавзолея, кто какое совещание проводит и кто на какой фотографии имеет право оттиснуться. Не говоря уже о том, кто какую дачу имеет, сколько телохранителей и какой марки машину» [120].

В 1966 году новое политическое руководство страны специальным решением Политбюро установило для себя щадящие условия работы — 7-часовой рабочий день и два отпуска в год общей продолжительностью в 2,5 месяца (1,5 месяца летом и 1 месяц зимой). Такими льготами пользовались члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК КПСС, заместители председателя Совета Министров СССР.

Для политического и советского руководства на высшем и среднем уровнях и членов их семей устанавливается система особых материальных выплат и льгот — специальные продовольственные пайки (по довоенным ценам), спецдачи, бесплатный отдых в особых санаториях, предоставление бесплатного жилья улучшенного качества. Появились целые кварталы и участки улиц, как правило, отгороженные от остальных домов, в которых селились семьи высших и средних партийных и советских чиновников. В Кунцеве сформировался своего рода поселок из десятков таких домов, получивший название «царское село».

Постепенно возникает замкнутый мирок семей высшего и среднего чиновничества с их «отпрысками» и обслугой, изолированный от Великой России и ее национальных интересов, зацикленный на мелких интересах личного благополучия и достатка.

Еще при Хрущеве в верхних эшелонах власти сложилась традиция давать своим детям образование в Московском государственном институте международных отношений (МГИМО), готовившем кадры для работы за границей. Представители партийного и советского чиновничества, заявлявшие о своем патриотизме, на деле пытались устроить жизнь своих детей так, чтобы они почти не сталкивались с трудностями жизни Русского народа. В МГИМО, в частности, учились дети Молотова, Косыгина, маршала Жукова, министра внутренних дел Щелокова, многих членов Политбюро и министров.