Волчий вой - Срибный Игорь Леонидович. Страница 10

          Прихлебывая чай и глядя в завораживающие угли костра, Тунгатар вдруг нашел решение. Он решил взять казачью заставу ночью. Взять тихо, без топота копыт и без воинственных криков. Он поудобнее уселся на кошме и стал продумывать подробности.

         Вскоре план полностью сложился в его голове.

ГЛАВА 14

         Рана у Кондрата оказалась тяжелой. Хотя клинок Бидайхана  и не разрубил кости, но рассек мышцы и повредил надкостницу шести ребер. Дед Мазур, вооруженный кривой иглой с шелковой нитью, щедро пропитанной крепчайшей горилкой, которую он сам и варил, сшивал и связывал края раны. Кровь он остановил с помощью своего волшебного порошка, а ткани вокруг раны обработал все той же горилкой. Он работал, что-то приговаривая себе в бороду, а казачья старшина стояла вокруг стола, на котором лежал Кондрат, ожидая, когда дед скажет свое слово по поводу дальнейшей судьбы их атамана. Кроме Баштовенко, еще четверо казаков были ранены копьями ногайцев, один из них – тяжело. Копье попало казаку, который встал к бойнице, в правое плечо, пробив его насквозь. Свалившись с помоста, казак своим телом обломал копье, которое оставило в ране множество мелких и крупных щепок. Дед Мазур немало трудов приложил, чтобы извлечь их раны, но мелкие все равно остались. Оставалась и угроза заражения крови.

         Во дворе казаки заканчивали приготовления тела Гука к погребению. Его уже обмыли и, разрезав вдоль спинного шва новые сорочку и парадную свитку, обряжали его в последний путь. А в широченные казачьи штаны ноги казака просто завернули, благо их ширины хватало еще на троих. Гук, сражаясь с двумя противниками, получил три раны и, как сказал дед Мазур, все три были смертельными. Непостижимо, как с такими ранениями он умудрился насмерть завалить одного из своих врагов….

         Гнат Заруба, столько переживший за этот бесконечно долгий зимний день, сидел на бревне, легонько поглаживая свою рану на груди, которая под вечер стала болезненно ныть. Он думал о том, что теперь, потеряв своего бека, ногайцы уж точно не уйдут – будут мстить за его смерть. Так велит их кодекс чести. Только вот в лобовую атаку они вряд ли пойдут - велики были их потери от ружейного огня и ядер фальконетов. У стен радуты лежали теперь, заметаемые  легкой поземкой 23 тела, над которыми кружилось уже поганое воронье.

         Заруба тяжело поднялся и, прихрамывая, поднялся на помост. В горячке схватки, видимо, в момент, когда Янычар грудью налетел на ногайского коня, он получил сильнейший удар в бедро во время сшибки коней. На бедре теперь зиял огромный «синяк», и нога плохо сгибалась. Навалившись грудью на обрез бойницы, он прижал к глазнице подзорную трубу и, медленно поводя ее раструбом вдоль горизонта, стал осматривать окрестности.

         Ногайские разъезды, не скрываясь, маячили в степи, а над балкой полыхало зарево множества костров. Гнат внимательно оглядел степь и понял, что ногайцы перекрыли разъездами все пути к заставе. Оставался только путь через плавни, но с таким табуном, да еще с раненными через плавни не пройти. К тому, же дул устойчивый северо-восточный ветер, и если ногайцы подожгут камыш, пламя пойдет как раз в сторону движения казаков. Заруба отмел этот вариант, как неприемлемый, и понял, что других возможностей спасти жизни своих товарищей по оружию, просто не существует. А значит, придется принять бой.

         Гнат вернул зрачок трубы к балке и некоторое время смотрел на зарево костров. Какая-то очень важная мысль билась в его мозгу, пытаясь вырваться, но Заруба никак не мог сконцентрироваться, чтоб ухватить ее. Что-то тревожное витало в воздухе, и чем дольше казак всматривался вдаль, тем яснее становилось ему, что ногайцы сегодня не будут предпринимать новых набегов на радуту. Да и смеркалось уже.

          Гнат обернулся, высматривая Лукьяна Синицу, но того нигде не было видно. Тогда Заруба перегнулся через перила помоста и велел кому-то из джур - коноводов разыскать его и прислать на помост.

          Вскоре Синица степенно поднялся по скрипучим ступеням и встал около Гната, вопросительно глядя на него. Лукьян был немногословен и в жизни, а Зарубу он вообще понимал с полу-взгляда.

          Гнат кивком головы указал на балку. Синица, так же, как недавно Гнат, оперся грудью об обрез бойницы и пристально осмотрел окрестности заставы. Через некоторое время он выпрямился и вполголоса сказал Зарубе:

          - Я бачу то же, шо бачишь и ты. Они скорей всего нападут ночью. Сейчас они смолят свои дротики  - у них же всегда при себе просмоленная пакля для факелов, поэтому столько костров. Я так думаю, забросают нас дротиками – начнутся пожары. Они рассчитывают, что наши кони сбесятся, испугавшись огня, и потопчут нас. И, наверно, так и случится, если внутри радуты все начнет гореть… А они спокойно зайдут и заберут коней.

         - Та-а-к, - протянул Заруба, - Значит…

         - Не так и не значит, - перебил его боевой товарищ. – Я еще не закончил. Пойдут ногаи вон через тот овраг, что рогом подходит к балке. Так они смогут подойти почти к нашей ограде не замеченными. Ты сейчас даешь мне десяток казаков с огнестрельным боем, мы собираем все белое рядно, чтоб укрыться им, и ждем басурман на выходе из оврага. Я думаю, пойдет первой их разведка – человек двадцать. Мы их положим и поломаем их план к бису .

         - Я именно это и хотел тебе предложить. Просто хотел знать твое мнение, хотел знать - не ошибаюсь ли я.

         В это время снизу чей-то зычный голос прокричал Зарубу к  атаману, и казаки быстро спустились с помоста.

 ГЛАВА 15

         В жарко натопленной хате, где лежали раненные казаки, было душно.

         Кондрат лежал лицом вниз на широком топчане, повернув голову к старшине, и что-то тихо говорил. Увидев Зарубу, он прервал свою речь, и тихим голосом подозвал его поближе к себе.

         Гнат пододвинул табурет и сел около атамана. Кондрат протянул слабую руку и легонько сжал кисть побратима.

         - Гнат, - сказал Баштовенко, - мы уже обсудили наше положение со старшиной и хотим услышать твои предложения. Ставлю также тебя в известность, что раз я выбыл из строя, обязанности атамана возложены на тебя. Згода, старшино?

         Куренные ответили утвердительно.

         Заруба коротко доложил казакам о складывающейся обстановке и о том, что он собирается предпринять, чтобы сбить атаку ногайцев.

         Старшины внимательно выслушали Гната и отправились подбирать людей в ночную вылазку.

         - Гнат, - сказал Кондрат, когда куренные вышли из хаты. – Теперь скажи мне, как на духу, выдюжим?

         - Выдюжим, братэ, выдюжим. Не бывать тому, чтоб казаки перед ворогом гнулись. Все сделаем, чтоб честь казацкую не уронить.

         - Да, не ко времени рубанул меня ногай, не ко времени.

         - Так кто ж выбирает то время, как не Господь наш? – ответил Заруба. – Знать, пришло твое время зарубку на теле поиметь, вот и поимел. Господа нашего – Иисуса Христа благодари за то, что руку басурманина отвел и не дал ему тебя жизни лишить!

         Кондрат попытался перекреститься, но не смог приподняться и застонал.

         - Ты лежи, братэ, сил набирайся. Да молись за тех, кто сейчас в ночь уйдет, - Заруба слегка прижал плечо Кондрата к топчану. – От них зависит наша судьба.

         Гнат легко поднялся, будто и не было позади дня, полного смертельной опасности, не рубился он с превосходящими его численно врагами, не получил сабельного удара через грудь. Он прощально кивнул Кондрату и, не надевая шапки, шагнул за порог.

         Через полчаса десять казаков, одетых в широкие белые балахоны, унося каждый по два ружья с зарядами, шагнули в проем потайной калитки и тут же растворились в белесом полусумраке вечереющей степи. Им предстояло сделать круг в две версты, чтобы незамеченными войти в овраг и затаиться там до прихода врага.