Волчий вой - Срибный Игорь Леонидович. Страница 19

           Теперь уж Гнат не сомневался, что все бабушкины рассказы об оборотнях – это не сказки, а жестокая быль о людях, волей судьбы попавших в такую же ситуацию, в какую сейчас попал он сам, и впустивших дьявола в свою душу…

           «Да что ж это я, - подумал вдруг Гнат, - ведь не даст Господь возыметь власть зверю над человеком. Не должно мне гнуться перед волком».

           Но взгляд волка упорно притягивал к себе, не давая отвести глаза. Он, казалось, проникал в самую душу, лишая воли и сил.

           Пришлось казаку изрядно  напрячься, чтоб преодолеть ужас перед зверем, и взять себя в руки. Гнат расслабил мышцы и приготовился к схватке. Страх понемногу уходил, уступая место мужеству и отваге.

           Заруба медленно, чтобы не провоцировать зверя, переложил кинжал из правой руки в левую, и перекрестился. А волк, как будто только этого и ждал, в тот же миг бросился на человека. 

         Теперь Гнат не стал шарахаться в сторону, а подсел под зависшее в полете тело волка и ударил кинжалом в незащищенное брюхо, вспоров его до паха. Волк упал, подмяв задние лапы, но тут же вскочил. Заруба, не давая волку оправиться от удара, заскочил сбоку и всадил нож в его могучую шею. Зубы зверя щелкнули буквально у запястья Гната, но было уже поздно. Клинок легко пробил крепкую плотную шкуру и застрял в шейных позвонках, и Заруба не успел выдернуть его, как волк снова бросился на него. Безоружный Гнат рухнул под тяжестью волка, успев только ухватить его за жесткую шерсть под нижней челюстью и отвести его клыки от своего лица. Но даже смертельно раненный, волк сумел вывернуться и, располосовав когтями грудь казака, вновь вскочил на ноги.

          Человек и зверь стояли друг против друга, тяжело дыша, неотрывно глядя один другому в глаза и читая в них лютую ненависть и презрение к смерти.

          Только теперь Гнат как следует рассмотрел волка. Это был поистине огромный зверь, весом не менее пяти пудов, весь свитый из крепких мышц, с широкой грудью и мощными лапами.

          Он снова прыгнул и сбил казака с ног. Его могучие лапы пригвоздили плечи Гната к земле, не давая пошевелиться, а зловонная пасть, украшенная кривыми саблевидными клыками, устремилась к его горлу. Отчаяние придало сил казаку, и он изо всех сил ударил обеими ногами в пах волка. Именно туда, где из распоротого брюха уже вываливались кишки. Зверь перелетел через тело Гната, разбрызгивая кровь, оставив глубокие раны на его плечах. Но мгновенно оказался на ногах.  

          Зверь снова попытался напасть, но задние лапы его вдруг подкосились, и он как-то боком, забросив зад в сторону, повалился на землю, но, тяжело поводя боками и задыхаясь, все же смог вновь подняться.

           Гнат поискал глазами лук, но тот лежал в пяти аршинах от него, а волк все еще был готов к борьбе. Саблю Заруба, выбирая место для засады, оставил на луке седла, чтобы не цепляться ею за кусты. И теперь у него в руках не было никакого оружия, кроме ногайки, заткнутой за голенище сапога.

           Они вновь встретились взглядом, и казак увидел, как глаза волка вдруг подернулись какой-то мутной пеленой. Зверь тряхнул головой, и вдруг тяжело рухнул, уронив голову на передние лапы. Под ним сразу же стало расплываться багряно-черное кровавое пятно. Он уже не пытался подняться и только тяжко и сипло дышал, поводя в одночасье запавшими боками. Но в глазах его стояло такое жгучее презрение, что Гнату снова стало не по себе. Он сделал шаг к волку, намереваясь выдернуть у него из шеи кинжал и добить его, но зверь вдруг резко поднял голову и зарычал, обнажив свои огромные желтые клыки.

          Казак уселся напротив, по-турецки поджав под себя ноги, готовый немедленно вскочить в случае опасности. А волк лежал,  не отводя от него затуманившийся взгляд и, казалось, собирался с силами. Его глаза, по-прежнему притягивающие, жгучие – глаза беса, раскрыли вдруг Зарубе что-то пока неосознанное, тревожащее, бередящее душу. Он силился понять, что же такое переливается в его душу из волчьих глаз, но мысль тревожно билась в висках и ускользала, уходила, заставляя сильнее биться сердце. Это было что-то ему доселе неведомое, не поддающееся разуму и не подлежащее осмыслению.

           Сколько это продолжалось, Заруба не мог сказать, потому что время, как бы остановилось, замерло. Наступила на какой-то период вечность и эта вечность называлась царствием смерти. И казак понял и осознал все, о чем поведал ему волк. Поведал посредством общения душ человека и зверя. И средством общения были их глаза, через которые, как через открытое окно, в душу казака проникло знание. Он был теперь совершенно другим человеком – он обладал тайной, недоступной другим людям. И, попытайся он поведать об открывшемся ему откровении другим людям, он натолкнулся бы на глухую стену непонимания. Заруба понял и оценил древний казачий обычай, по которому он должен был пройти через сегодняшнее испытание. Но понял также и то, насколько правы были предки, лишая возможности казака, который прибрел знание, после войны жить среди людей. Потому что тяжесть знания невыносима в нормальной жизни, без войны, и обязательно прольется кровью. Нужно быть очень сильным человеком, сильным душевно, а не физически, чтобы удержать себя в общепринятых рамках и не дать воли знанию прорваться наружу. И знание это укладывалось в одну четкую формулу:  смерть – слаще жизни, и ты теперь обладатель права волка - даровать смерть окружающим…

           Гнат легко поднялся и уже без страха шагнул к волку. Тот лишь коротко взглянул на него и в его глазах прочиталось все то же презрение ко всему сущему, а более всего - к близкой, неминуемой смерти. Волк оскалил зубы, но Гнат безбоязненно наступил ногой на волчью морду и рывком выдернул из его шеи кинжал. Струя горячей крови толчком вырвалась из раны, забрызгав лицо и грудь казака. Гнат отшатнулся и снова встретил взгляд зверя – теперь он был абсолютно спокоен и тускнел на глазах – душа волка уходила в вечность.

         Заруба намочил край свитки в речной воде, спокойной у берега, и вытер лицо. Когда рябь воды разошлась, он заглянул в чистую воду и поразился своему отражению. Даже скорее не отражению, а чему-то более глубокому, проявившемуся в глубине взгляда: из зеркала воды на него смотрели глаза волка – и это было страшно. Гнат зажмурился, до боли сомкнув веки, и помотал головой, прогоняя наваждение. «Успокойся, - приказал он сам себе. – Успокойся, все прошло, и дьявол не завладел твоей душой. Ты победил зверя и не пустил его в свою душу». Но сердце тревожно колотилось о ребра, в висках стучала молотами распаленная кровь, и тревога тисками сжимала душу.

          Гнат погрузил голову в ледяную воду и несколько мгновений держал ее под водой, насколько хватило дыхания, задержанного в легких. Подняв голову из воды и отдышавшись, он вымыл окровавленные руки и лицо, обмыл раны на груди и на плечах и  насухо вытерся подолом свитки. Посмотрев на изорванную, измаранную в крови одежду, он без сожаления бросил ее в воду,  и, не спеша, подошел к безжизненному телу зверя. Несколько минут Заруба постоял около волка, все еще поражаясь его размерам и мощи, затем одним движением кинжала отрезал жесткий, с красивым лоснящимся серо-белым мехом хвост волка и, ловко орудуя острым, как бритва клинком, снял с него шкуру. Посидев немного у воды и отдохнув,   направился Гнат к Янычару, оставленному им у прибрежной рощицы.

 ГЛАВА 30

       Янычар встретил Гната тихим ржанием, и с какой-то немой укоризной посмотрел на него своими умными фиолетовыми глазами.

      - Да шо ж ты так дывышься  на мэне? – спросил пораженный Гнат. – Я тот же самый, ничего не изменилось во мне. Я – твой Гнат, чи не узнал?

        Конь вдруг отрицательно замотал головой и беспокойно заржал.

        Гнат обнял коня за тонкую, но крепкую, как камень шею и, прильнув к уху коня, зашептал: