Река времен. Ave Maria - Михальский Вацлав Вацлавович. Страница 3

– Нормально, – отвечала Ксения, все еще соображающая насчет «адмиральши» и поэтому даже водку выпившая почти как воду.

– А насчет жены адмирала, Ксень, ты не ломай голову. Это я адмиральская жена, а муж у меня Ванечка-адмирал. Мы даже официально зарегистрированы.

– Настоящий адмирал? – растерянно спросила Ксения.

– Натуральный.

– Я их только в кино видела, а так нет, – оторопело проговорила Ксения.

– Увидишь. Я тебя познакомлю.

И в эту минуту Ксения поверила, и ее юное лицо преобразилось. До этого оно было хорошеньким, а теперь стало прекрасным. Его словно осветили загоревшиеся глаза, наполненные торжествующим светом любви. Впервые в жизни Александра увидела вдруг осчастливленного ею человека.

Вот так рыжий солдатик, сам того не ведая, расставил все по местам. Александра, конечно, могла и раньше сказать Ксении о Ванечке, да не было у нее на это сил, не хватало решимости. До Ашхабада она еще надеялась, сама не зная на что, и скрыла Ванечку-адмирала от Ксении, тем более что сделать это было совсем не трудно. Да, до Ашхабада она на что-то смутно надеялась, и оказалось, что не зря: ведь там она не только встретила Адама, но и привезла его в Москву.

– По третьей? – обреченно спросила Ксению Александра.

– По третьей, – мгновенно уловив слом в настроении Александры, сказала Ксения. И тут же торопливо добавила: – Можно я тост скажу?

– Конечно, скажи, обязательно скажи, – подбодрила ее Анна Карповна. – Мы тебя слушаем!

– У меня есть мама, есть бабушка, есть Александра и Адам, я очень богатая, а теперь ты, Саша, делаешь для меня то, что делаешь. Вы теперь моя самая родная родня! – сквозь слезы сказала Ксения.

Она выпила водку одним махом, но не совсем удачно, закашлялась, и Александра стала не сильно бить ее кулаком по спине, приговаривая:

– Ты хлебушком, хлебушком занюхай!

Ксения наконец справилась с кашлем, тыльной стороной ладони вытерла слезы.

– А я, девчонки, пья-на-я! – засмеялась Анна Карповна. – Давайте песни петь.

– Давайте, – неуверенно поддержала ее Ксения, – только у меня голос слабый, а слова я почти всех песен знаю.

– Ничего, что голос слабый, ты подхватывай и распоешься, – ободрила ее Александра. – Что будем петь, ма? Русские? Украинские? – чуть помолчав, спросила Александра. Ей было удивительно, что мать в присутствии чужого человека говорит по-русски. «Видно, что-то стронулось в ее душе, надоело прятаться, – с горечью подумала о матери Александра, – хотя Ксения теперь нам не чужая».

Медленно-медленно, как будто снимая многолетнюю усталость, Анна Карповна провела сухими ладонями по лицу. И Александра, и Ксения насторожились, решив, что у нее закружилась голова.

А Анна Карповна вдруг подняла над головой руки, звучно щелкнула пальцами как кастаньетами, метнула прямо перед собой молодой, светоносный, дерзкий взгляд и запела:

– L'amour est un oiseau rebelle ^[2] …

За стеной в кочегарке перестали греметь лопатами. Видимо, кочегарам тоже захотелось послушать, как радио поет «Хабанеру» из оперы «Кармен». А дождь, казалось, в такт лупил по стеклу в потолке, будто сопровождая голос Анны Карповны, в ее шестьдесят с лишним лет довольно чистый и молодой. Первую строчку Анна Карповна спела по-французски, а все остальное по-русски. А когда ария закончилась и Анна Карповна смолкла, дождь за окном тоже взял волшебную паузу.

– А я тоже в школе французский учила, – наконец едва слышно вымолвила Ксения.

Потом они пели хором русские и украинские песни, но недолго. Ксению решили оставить ночевать. Она не противилась.

Удобств в «дворницкой» не было, а общественный туалет стоял в темной глубине двора, метрах в пятидесяти. Спасибо, у Александры остался подаренный ей Ираклием Соломоновичем фонарик-жучок, с ним было веселей скакать под дождем по лужам.

– Мы с тобой в туалет сбегали, как в контратаку. А сколько там хлорки! Жуть! Меня прямо тошнит по-настоящему, – на обратном пути сказала Александра.

– От хлорки тошнит – это точно. Меня, правда, нет. От хлорки, – подтвердила Ксения, приплясывая под дождем.

«А вдруг не от хлорки?! – открывая перед гостьей дверь «дворницкой», подумала Александра. – А вдруг?…» И тут ей вспомнился недавний мамин изучающий взгляд, когда она заговорила за столом о соленых огурчиках.

II

На людях они говорили между собой по-французски, а один на один, конечно, по-русски. Погода стояла дивная: было безветренно, светило теплое солнышко, а к вечеру падал легкий колеблющийся туман. Казалось, он и падал только для того, чтобы украсить почти облетевший сад со старыми корявыми яблонями и абрикосовыми деревьями. Вид на сад открывался из распахнутого настежь окна их огромного номера, как сказала хозяйка, «королевского». Вся мебель в номере была потемневшая от времени, основательная, а кровать из мореного дуба с резными спинками просто-таки циклопическая – в случае необходимости на ней без особой тесноты могло бы улечься человек двенадцать.

Мария и Павел оказались единственными постояльцами гостиницы. Когда они ее разыскали, на окованных железом дверях двухэтажного каменного здания стародавней постройки висел огромный амбарный замок. Роскошный лимузин Марии произвел настолько сильное впечатление на владельца соседнего ресторанчика, что он тут же послал мальчишек разыскать хозяйку гостиницы. В ответ на его любезность Мария немедленно заказала ягненка на вертеле и «хорошее красное вино, а лучше очень хорошее».

– Из дорогих? – вкрадчиво спросил ресторатор.

– Из лучших, – дипломатично ответила Мария, давая тем самым понять: она-то знает, что самое дорогое вино не всегда самое лучшее.

– Я вас понял, мадам, разрешите мне действовать на свой вкус?

– Действуйте.

– А как мне представить вас хозяйке гостиницы?

– Граф и графиня Мерзловские, – отвечала Мария и при этом взглянула на Павла с таким лукавством, что он принял ее розыгрыш безоговорочно.

Дородная немолодая хозяйка была несказанно рада гостям. Она ловко открыла амбарный замок, распахнула обе створки тяжеленной двери и сказала не без гордости:

– Одна из самых знаменитых гостиниц Франции. В ней останавливался однажды Людовик Тринадцатый. К вашим услугам!

Удивительно, но в гостинице не было обычных противных запахов плесени и затхлости, стоял лишь запах сухого дерева, и Мария различила еще один. Неужели полынь? Да, по углам висели огромные пучки недавно срезанной полыни.

– От нечистой силы, мадам графиня, – перехватив взгляд Марии, пояснила хозяйка.

– Понятно, – отозвалась Мария. У них в Николаеве няня баба Клава тоже вешала по углам свежесрезанную полынь. – И что, помогает?

– Очень помогает, мадам графиня, – уверенно тряхнув всеми своими тремя розовыми подбородками, подтвердила хозяйка. – Поживете, сами убедитесь.

– Дай Бог! – с улыбкой сказала Мария. – Моя нянюшка тоже развешивала полынь в родительском доме.

По общему ощущению было понятно, что помещение часто проветривается и прибирается ежедневно как жилое. Это сразу понравилось Марии. Едва она вошла в здание, ей стало так хорошо, как будто она вступила в мир своего долгожданного счастья.

В первый день они, конечно же, съели вкуснейшего ягненка на вертеле и изрядно выпили очень хорошего и вполне недорогого красного вина. А весь второй день приходили в себя после столь обильной трапезы. До трех часов дня провалялись в постели, похожей на маленькое футбольное поле, потом приняли ванну. В их распоряжении были две ванных комнаты, облицованные розовым и голубоватым мрамором соответственно.

– Так, мальчики – в голубую, девочки – в розовую! – дурашливо распорядилась Мария. – А потом гулять! А то города так и не увидим, проспим все на свете!

При ближайшем рассмотрении городок Труа оказался весьма затейливым. Двух- или трехэтажные дома внизу были гораздо меньше, чем вверху, как пробка из-под шампанского. Словоохотливые горожане объяснили, что дома устроены таким образом потому, что в XVII-XVIII веках налог на недвижимость исчислялся по площади застройки на земле. Верхние этажи поэтому нависали над нижними. И если улочка была внизу довольно широкая, вполне проезжая, то вверху она становилась все уже и уже. Был в городке даже переулок, который назывался Кошачий. Это потому, что крыши противоположных домов подходили друг к другу так близко, что кошки свободно разгуливали по ним почти по всему городу, так и прыгали с одной стороны улицы на другую. Сами крыши домов тоже заслуживали отдельного внимания: они были покрыты черепицей из каштанового дерева, которое не гниет под дождем, а только крепнет. Каштановые крыши домов слегка золотились под солнцем, и это было очень красиво.