Железная скорлупа - Игнатушин Алексей. Страница 7

Леди Хелия убрала от лица плотный платок, носик сморщила, нашла взглядом спину рыцаря.

– А скажите, сэр Инконню, какие слова священника привели вас в сильнейшее смущение? – спросила она тоном делано равнодушным.

Рыцарь вздрогнул, отбросив кольчужный капюшон, оглянулся.

– Наш разговор не был долог, – начал осторожно. – Но слова, взволновавшие меня, с вашего позволения, останутся при мне. Слишком личное, леди.

Фрейлина нахмурилась, буркнула язвительно:

– Позволяю, сэр Инконню.

Рыцарь, склонив голову, отвернулся, нервно пожевал губу. Плечи юноши потряхивала болезненная дрожь.

Туман над тропой сгустился. Инконню страшным усилием изгнал смятенные мысли, огляделся в тревоге: зловонные лужи, затянутые пленкой ряски, крепко сжимали дорогу, как бы не упасть.

– Почему замедлили ход, сэр Инконню? – спросила фрейлина капризно. – Нарочно заставляете даму дышать зловонными испарениями?

Издевка рыцаря не задела.

– Дорогу все хуже видно, требуется осторожность, леди Хелия, – ответил спокойно. Хотел сказать, что не хочет вытаскивать ее из трясины, пусть платье побережет, но смолчал.

В голове пронесся список рыцарских добродетелей. Инконню боязливо перебирал их в уме, с затаенной надеждой угадывая ему присущие.

Всяк рыцарь, как дом на фундаменте, стоит на трех добродетелях: верность данному слову и порядочность в отношениях с людьми, великодушие, помощь Церкви и защита ее добра.

Инконню лихорадочно шарил в памяти, лицом то светлея, то уподобляясь грозовой гряде.

Помимо основных добродетелей рыцарь должен обладать искренностью, презрением к усталости, страданию и смерти, сознанием собственного достоинства, гордостью за принадлежность к благородному роду, искренним служением суверену, соблюдением обещанной верности, добротой и благородством сердца, набожностью и умеренностью, отвагой и физической силой, широтой души, телесной красотой, изяществом, добротой, утонченностью сердца и манер, чувством юмора, умом, изысканной вежливостью, отсутствием привязанности к жизни, жаждой сражений и приключений.

Инконню вспотел от умственных усилий. По мере перечисления рыцарских качеств его настроение падало, а к концу – испарилось. Голову невольно втянул в плечи, хребет сгорбил.

– Сэр Инконню, никак решили поспать? – спросила девушка ехидно.

Рыцарь встрепенулся, выпрямился.

– Нет, леди Хелия. – Мелькнула мысль пошутить, но в голове пусто. Юноша озлился, вдавил кулак в лоб.

Понимание, что полнотой рыцарских добродетелей не обладает никто, пожалуй, лишь сэр Гевейн – «солнце рыцарства», – утешило слабо.

От резкого вскрика рыцарь вздрогнул. Жеребец недовольно заржал, тряся головой, и остановился. Рыцарь, опустив ладонь на рукоять меча, выловил взглядом в зеленоватом полотне тумана сгорбленную фигуру в пепельно-серой одежде.

Из-под ветхой ткани капюшона с морщинистого лица сверкнули глаза, и рыцарь отшатнулся, натянув поводья. Старуха молча повернулась, полами одежды взвихрив полотно испарений и тумана. Сгорбленная спина отдалилась.

Юноша оправился от неожиданной встречи. Стыд плеснул в глаза кипятком, он окликнул поспешно:

– Постой, женщина! Я сожалею, что напугал и едва не наехал на тебя.

Старуха не обернулась. Туман неспешно ткал на серой спине зеленоватую завесь. Гулко лопались пузыри болотных ям, свербя ноздри едким запахом. Гомон болотной живности резал слух.

– Оставьте, сэр Инконню, – бросила фрейлина брезгливо, поминутно прикрывая лицо платком. – Она простолюдинка, к тому же выжила из ума, раз шатается одна по топям.

Отповедь девушки показала, что Инконню далеко до рыцарских добродетелей. Голову наполнили злые, суматошные мысли, от скрипа его зубов кони вздрогнули.

– Полагаю, леди Хелия, – процедил он сдавленно, – эта старуха столь же любимое Господом создание, как и вы. Я должен загладить обиду.

Холеное лицо фрейлины пошло красными пятнами. Гарет понаблюдал за холодным бешенством девушки с удовольствием. Хелия проводила злым взглядом спешившегося рыцаря и скривила уголки губ, во взоре мелькнула тень догадки.

Инконню ускорил шаг. Старуха на призывы остановиться не реагировала, молча удалялась. Рыцарь нахмурился, пустился бегом, разогревая помалу усталые мышцы, но горбатая спина оставалась на прежнем расстоянии.

Среди шума болота послышался глумливый смех, долетел осколок эха сердитого крика фрейлины. Инконню замедлил шаг, сердце холодело, будто кровь жадно пил демон, звенящим куполом обрушилась тишина. От болота поднимался бледно-зеленый, жутковатый пар, вонь превратилась в смрад.

Старуха продолжала удаляться, на миг порыв ветра разметал пряжу тумана. Инконню обомлел: негаданная путница беспечно шла по топи, словно по гранитной плите.

Страх стегнул плетью, рыцарь, повернувшись, наступил на мягкую, упругую кочку и со всхлюпом провалился. Теплая болотная жижа опоясала замершего юношу.

Со стороны старухи донесся зловредный смех, рыцарь увидел, как разлетелся клочьями невинный облик, и на миг гвиллион предстал в истинном уродливом обличии с примесью черт рептилии, затем исчез.

Сбоку гулко плеснуло, ветер донес шумное дыхание зверя. Рыцарь сглотнул ком, услышав встревоженные крики оруженосца и фрейлины, закричал во все горло:

– Леди Хелия, берегитесь!

Топь взорвалась грязными брызгами, оскорбительными плевками покрыв лицо, поджилки рыцаря задрожали от утробного рева. Сквозь туман разглядел толстое зеленое бревно с встопорщенной грядой треугольных пластин. В живот юноши толкнула упругая волна, опустевшие ножны глотнули болотной жижи, меч он занес над головой.

Змеевидное тело болотного дракона описало виток, рыцаря сдавили упругие объятья, стиснув зубы, он зашептал молитву.

Гибкое бревно описало еще круг, рябая поверхность топи выпустила уродливую змеевидную голову с двумя рожками. Накер заревел утробно, острым взглядом тухло-зеленых глаз с вертикальными зрачками впился в рыцаря, с клыков дракона стекала слюна.

Меч опустился на чешую шеи. Хрустнуло, будто сломался молодой лед, клинок из раны вышибла тугая струя черной пахучей крови.

Накер взревел страшно, и кости Инконню затрещали в двойном чешуйчатом кольце, во рту стало горячо и мокро, а через губу скатился соленый сгусток. Кровь дракона на поверхности болота растеклась пленкой, зашипела. Рыцаря дернуло со страшной силой, в рот плеснуло тухлой водой, а на голову будто надели шлем.

Мутная жижа разъедала глаза. Инконню сморгнул – жжение усилилось. Раненый накер утягивал на дно болота, в нору. Рыцарь в панике взглянул наверх, потянулся к бледно-зеленой поверхности, но болотный дракон легко утянул на черное дно.

Кровь растеклась клубящимся шлейфом, чешуйчатое бревно сотрясали конвульсии. Рыцарь уткнулся подошвами в мягкое дно, от мучительного полыхания в груди еле удерживал рукоять.

Накер соизволил обратить внимание на человека: рыцарь увидел в мутной взвеси два огонька, очертания оскаленной пасти. Он безвольно выставил клинок, ужас хлестнул по нервам.

Жадная пасть проглотила меч, как зубочистку. Судорожные рывки почти разорвали рыцаря, по ушам хлестнул чудовищный рев.

Чешуйчатое кольцо распалось, ребра рыцаря с треском выпрямились. Накер остервенело тряс головой, разрывая клинком пасть. Пальцы рыцаря хрустнули, как молоденькие веточки.

Меч вонзился в драконье нёбо, вылез из макушки третьим рогом. Болотный дракон дернулся, и зеленое пламя глаз потухло. Инконню рванул рукоять на себя, отталкиваясь что есть силы от дна, заваленного черепами и конскими скелетами, грудами ржавой брони, но котт-де-май жестоко утянул вниз.

Перед глазами рыцаря расплывались цветные круги, голову затопил колокольный звон, тело стало легким, а огонь в груди потух. В грудь юноши слабо толкнула вода, затем темную топь дна осветило пламя змеиных глаз.

Второй накер выплыл из норы, из разверстой пасти посыпались воздушные пузыри. Самка болотного дракона нашла взглядом обидчика, кинулась с яростным ревом.