Совершеннолетние дети - Вильде Ирина. Страница 103

Дарка еще не успела вымыть руки, как Костик сам позвал ее:

— Где ты там, Дарка? Поди-ка сюда, услышишь новость!

За Даркой вошла и бабушка, держа Славочку за ручку (удивительно, какими любопытными становятся люди в старости): дескать, она уже обула ребенка и не знает, что ей делать дальше.

Но мама сказала, что Славочку надо накормить, и бабушка снова вышла.

Папа попросил Петра не рассказывать новость, пока он не закурит: уж если праздник, так пусть будет пасха.

— Слушаем вас, пане Костик! Садись, Климця.

Папа усадил маму рядом с собой и обнял ее за талию.

«Меня это не смущает. Наоборот, я рада, что между ними сохранились такие отношения».

— Я пришел… — Костик встал. Карманы его пальто были совершенно вытерты. — Я пришел пригласить вас на мою свадьбу. Знаю, что надо было прийти с невестой, но прошу вас, пане Попович, — начал он по сельскому обычаю с главы семьи, — и вас, пани, и тебя, Дарка, от себя, и от моей мамы, и от невесты, чтоб вы были так добры и пришли ко мне на венчание и на свадьбу, которая состоится в эту субботу в четыре часа дня в местной церкви в Суховерхове…

Сказал, отер лицо платком неопределенного цвета и сел.

Не назови Костик место и день свадьбы, всю его болтовню можно было бы принять за шутку, тем более удачную, что подана она была в таком серьезном тоне.

Дарка посмотрела на маму, мама — на папу. Папа пожал плечами. Никто ничего не понимал.

Удивительнее всего было то, что Костику вообще не подходило само слово «женитьба». Мало того, что, на Даркин вкус, он внешне не очень привлекателен, у него еще характер — вся «братия» может это подтвердить — просто невыносимый. Он, кажется, не уснет, если в течение дня не испортит настроение хоть одному человеку. Дарка, да и не только Дарка, помнит, как позапрошлым летом сестра Данка Ляля закатила настоящую истерику, когда ей предложили, чтобы ее партнером в спектакле был Костик. Не помогали никакие заверения Дмитра Уляныча как режиссера, что Костик не будет целовать ее, а только прижиматься щекой к ее щеке, и то лишь в крайнем случае. Ляля заупрямилась и не хотела даже делать вид, что целуется с этой лошадиной мордой. Не запрети сигуранца спектакль, кто знает, до какого скандала дошло бы в любительском драмкружке, и все только из-за того, что Костик уперся, как осел, желая играть первого любовника.

Какая же девушка решилась выйти замуж за этого шалопута?

Еще полминуты — и молчание могло стать неприличным, но мама не допустила до этого.

— Поздравляем, поздравляем! А можно узнать, кто ваша невеста?

— Какая разница? Как говорил мой дед: «Возьмешь поганую — привыкнешь, возьмешь красавицу — тоже привыкнешь». Так зачем ломать себе голову? Вы должны знать моего будущего тестя. Елинский, эконом суховерховского помещика.

— Бывший эконом, — со свойственной учителям педантичностью поправил папа, за что и прочел упрек в маминых глазах.

— Да, да, бывший, — поспешно согласился Костик, — вы правы, пане Попович. Елинский служил у суховерховского помещика много лет, но недавно сигуранца пожелала, чтобы на этой должности был свой. Понимаете, что это значит? Вот барин и взял румына-колониста.

— Но у вашего будущего тестя есть земля, и он, верно, не очень грустит об этой должности. Теперь такое время, что лучше пахать землю и ни от кого не зависеть.

Мама в своей роли.

— Погоди, Климця, погоди, скоро и мне придется стать независимым и пахать землю, что ты тогда запоешь?..

Нет, папа и впрямь неисправим. Мама промолчала, сжав зубы. Как, должно быть, действует ей на нервы этот недопустимо откровенный в своей простоте человек!

В комнату входит (может быть, лучше — проскальзывает) бабушка, держа Славочку за ручку, хотя в семье существует закон, запрещающий ребенку быть там, где курят.

— Я сейчас, — успокаивает она маму, — сейчас заберу ребенка. Я только хочу сказать, что наш гость женится на шляхтянке. Елинские — шляхта, я не знаю, знаете ли вы.

Бабушка, сама происходившая из шляхты, чем в старости очень гордилась, посмотрела с вызовом на отца. Папа именно в эту минуту заинтересовался молоденькой черешней за окном. Папе не хочется обижать бабушку. Наоборот, он хочет, чтобы ей казалось, будто ему неловко, что сам он из простых. В те времена, когда Дарка была ребенком, папа вел с бабушкой резкие принципиальные споры, пытаясь доказать, что нынешняя пролетаризованная шляхта на Буковине — это в большинстве потомки ренегатов, которые после присоединения в шестнадцатом столетии Буковины к Галиции (где тогда правили польские магнаты и шляхта) ради ожидаемых привилегий отказались от православной веры и перешли в католичество. Со временем таким образом сфабрикованные шляхтичи совершенно растворились среди украинцев, и единственным признаком их социального превосходства было то, что Иван называл себя Яном и при любых обстоятельствах, даже если ходил босиком, носил камизельку [76].

По этому случаю в народе бытовала такая притча:

«Вспотел шляхтич, окучивая картошку, сбросил камизельку, положил ее на межу. А по дороге проходил посторонний человек, видит — окучивает крестьянин картошку — и здоровается с ним по обычаю:

— Бог помощь, Иван!

— Я тебе не Иван, а Ян!

— А откуда мне знать, что ты шляхтич? — спрашивает прохожий.

А Ян показывает тяпкой на камизельку, что лежит на меже:

— А там что лежит?»

Дарка, вспомнив этот анекдот, спросила Костика:

— А теперь вы тоже летом и зимой будете носить камизельку?

Бабушка фыркнула на Дарку:

— Постыдилась бы задавать такой вопрос! Дурак какой-то выдумал, а еще большие дураки повторяют… Пойдем, Славочка, отсюда…

Бабушка обиделась. Мама тотчас встала и вышла вслед за своей мамой. Наверно, будет ее там успокаивать. Да, в семье бабушка в таком же привилегированном положении, как и Славочка.

— Я не хотел бы, пане Попович, чтобы вы плохо думали обо мне. — Костику стало жарко, он сорвал шарф. Как и подозревала Дарка, он был в грязной рубашке и без галстука. — Я не думал жениться ни на шляхтянке, ни на фальчах [77], это я вам честно говорю, но положение у меня просто безвыходное. До каких, ну, до каких пор можно обманывать людей и себя? Я уже пятый или шестой год числюсь студентом третьего курса юридического факультета, а на самом деле меня давно уже выгнали из университета за неуплату.

Я тянусь к интеллигенции, понимаете, пане Попович, а моя мама волочит на плечах колючие ветки акаций, чтобы сварить мне, вечному студенту, картошку в мундирах… Когда-то, в ваше время, студент в Черновицах еще мог продержаться частными уроками, а теперь? Теперь в городе таких голодранцев, как я, больше, чем собак… Я мог бы пойти к помещику в поле или на пивоварню брагу мешать, но я не могу, мне это не подходит, я как-никак студент, член известной вам полулегальной студенческой корпорации с гордым названием «Сечь». Своим поступком я нанес бы ущерб престижу корпорации, и меня вытурили бы оттуда, а это мой единственный пропуск в общество. Без корпорантской шапочки и стяжки [78], хоть их теперь и запрещено носить, я в моем положении — нуль, пане Попович. Если б существовало такое математическое выражение, то я был бы нуль в квадрате. Бывший студент — это деклассированный элемент, которого все и всюду почитают за ничтожество. Но я разговорился!.. — И, только сейчас спохватившись, что он без галстука и в несвежей сорочке, Костик торопливо обмотал шею шарфом.

«Мне стало по-человечески жаль его. Я сказала себе: запоминай, Дарка, — чистая сорочка для мужчины, кроме гигиены, еще и значительный моральный фактор».

— И вот в пору таких раздумий и настроений, — продолжал гость, — является сваха от Елинских из Суховерхова: так, мол, и так, старики не имели бы ничего против выдать за меня свою Артемизию. И это меня так разозлило, так разозлило…