Холодная гора - Фрейзер Чарльз. Страница 44

Он говорил с убежденностью уличного проповедника и обращался к толпе с гневом в голосе. Он хорошо воевал и испытал все тяготы войны, заявил он. Он убил много федералов и сам был ранен в плечо под Вильямсбергом. Но в последнее время он потерял веру в эту войну и очень соскучился по жене. Его не призывали, он сам пошел добровольцем, и все его преступление состоит в том, что он решил прекратить свое добровольчество и вернуться домой. Сейчас он заключен здесь в тюрьму. И его могут повесить, хотя он герой войны.

Пленник продолжал говорить о том, как отряд внутреннего охранения захватил его несколько дней назад на дальней ферме, принадлежавшей его отцу, на склоне Пихтовой горы. Он был там с другими дезертирами. В лесах полно их, сказал он. Как единственный, кто выжил в тот день, он считает своим долгом рассказать все в подробностях о том, что тогда произошло. Ада с Руби стояли и слушали, хотя это был рассказ о величайшей гнусности и кровопролитии.

Приближались сумерки, серые густые облака затянули вершины гор. Начался дождь, такой легкий при безветренной погоде, что едва ли был способен промочить одежду, даже если провести под ним всю ночь. Он только сгустил краски, сделав грязь на дороге еще краснее, а листву тополей еще зеленее. Пленник и его отец, а также двое других беглецов находились в доме, когда услышали приближающийся от поворота дороги лошадиный топот. Отец взял дробовик, единственное оружие, которое было в доме, и отправился к дороге. Поскольку у них не было времени, чтобы укрыться в лесу, все трое вооружились тем, что попалось под руку из фермерского инструмента. Они спрятались в сарае, где хранилось сено, и оттуда наблюдали за дорогой, глядя в щели между плохо пригнанными досками.

Небольшой отряд молчаливых, плохо различимых в темноте всадников медленно выехал из-за поворота, поднимаясь в лощину. Им, по-видимому, не удалось достичь согласия по поводу одежды. Два черных здоровяка, настолько схожие чертами лица, что могли быть только близнецами, были одеты в непонятную форму, которую, скорее всего, стащили с убитых на поле боя солдат. Худенький светловолосый парень был в фермерской одежде — холстяных бриджах, коричневой шерстяной рубашке, короткой серой шерстяной куртке. И с ними — еще один человек, которого можно было бы принять за странствующего священника по его длиннополому черному сюртуку, молескиновым брюкам, белой рубашке с черным галстуком под стоячим воротником. Их лошади были ужасающе грязны, с мокрецом до самой шеи, с зеленоватыми разводами пота на крупах и клейкими потеками желтой слизи, текущей из ноздрей и рта. Но все мужчины были хорошо вооружены — револьверами «керр», висевшими у них на бедре, дробовиками и ружьями в седельных чехлах.

Старик стоял на дороге, поджидая их. В сером свете, под моросящим дождем, он напоминал призрака — какое-то серое существо, стоявшее расставив ноги на травянистой полосе между колеями, прорытыми колесами телег. На нем была одежда из домотканой шерстяной материи, выкрашенной краской, которую получают из скорлупы грецкого ореха. Он был в шляпе, которая выглядела мягкой, как ночной капор; она обвисла, как будто растеклась по его голове. Его двойной подбородок висел брылями, похожими на отвислые губы охотничьей собаки; длинное ружье он держал сзади, пряча за спиной.

— Стойте там, — крикнул он, когда всадники были в двадцати шагах от него.

Два здоровяка и светловолосый парень, не обращая внимания на его слова, сжали пятками бока лошадей и продолжали медленно двигаться вперед. Всадник, похожий на священника, свернул к краю дороги, повернув свою лошадь так, чтобы скрыть короткий карабин Спенсера, висевший в чехле у колена. Его товарищи остановились перед стариком.

Быстрое движение — и кто-то пронзительно вскрикнул.

Это старик выхватил ружье из-за спины, ткнул дулом под подбородок одного из негров и затем отдернул его назад. Это было старинное охотничье ружье; курок высоко выступал, отверстие дула было большое, как стакан. Тонкая струйка крови потекла по шее огромного всадника и скрылась за воротником его рубашки.

Второй близнец и светловолосый парень смотрели через узкую полосу кукурузного поля, где старый серый стог прошлогоднего сена торчал конусом у опушки леса. Они улыбались, как будто ожидали увидеть что-то забавное среди деревьев.

Старик сказал:

— Эй ты, у изгороди. Я знаю тебя. Ты Тиг. Давай сюда.

Тиг не двигался.

Старик спросил:

— Не подъедешь?

Тиг не пошевелился. Губы у него изогнулись в усмешке, но глаза его были словно холодный камин, из которого выгребли пепел.

— Это твои ниггеры? — спросил старик у Тяга.

— Я не знаю, что это за ниггеры, — ответил Тиг. — Но они не мои. Мне такие и даром не нужны.

— Кому же они тогда принадлежат?

— Сами себе, полагаю, — ответил Тиг.

— Давай подъезжай сюда, — сказал старик.

— Я просто собираюсь отдохнуть здесь на опушке леса.

— Не доводи меня, а то я всажу заряд в кого-нибудь, — сказал старик.

— У тебя один лишь ствол, — подчеркнул Тиг.

— Хватит и одного, чтобы вас пристрелить. — Старик сделал несколько шагов назад, пока не решил, что все трое оказались у него под прицелом. Затем скомандовал:

— Слезайте все с лошадей и встаньте вместе. Все, кроме Тига, спешились.

Лошади стояли без всадников, брошенные поводья спускались до земли; уши у лошадей были повернуты вперед, как будто они с любопытством прислушивались к разговору. Негр по имени Байрон, получивший рану, приложил к ней пальцы и посмотрел на кровь, затем вытер руку о широкий подол рубашки. Другой негр, которого звали Айрон, склонил голову набок, высунув розовый кончик языка, — с таким вниманием он сейчас следил за каждой деталью происходящего. Светловолосый парень потер голубые глаза и одернул одежду, как будто только что проснулся. Затем он с преувеличенным вниманием принялся разглядывать ноготь на указательном пальце левой руки. Ноготь был почти такой же длины, как и сам палец; некоторые люди отращивают такие ногти, чтобы резать ими масло и топленый жир или для других подобных целей.

Старик держал под прицелом всех троих и осматривал их разнообразное вооружение.

— Для чего этим ниггерам кавалерийские сабли? Поджаривать мясо над огнем? — спросил он у Тига.

Последовало долгое молчание, затем старик спросил:

— Зачем вы сюда приехали?

— Ты знаешь, — сказал Тиг. — Схватить дезертиров.

— Они все ушли. Уже давно. Ушли в лес, где их трудно будет найти. Или пошли дальше в горы, чтобы покончить с армией и клятвой верности.

— Ах так. — Тиг прищурился. — Если я правильно тебя понял, нам лучше вернуться в город. Это ты хотел сказать?

— Если вернетесь, избавите и меня и себя от неприятностей.

— Не дождешься. Мы обязаны повесить тебя тоже, старая задница, — сказал Тиг. — Раз они ушли, ты не должен был встречать нас с оружием в руках.

В этот момент светловолосый парень бросился ничком на землю и крикнул:

— Царь царей!

В тот самый момент, когда внимание старика отвлеклось на парня, Айрон размахнулся с неожиданной для его комплекции ловкостью и ударил старика кулаком в лицо. И сразу же выбил ружье из его рук. Старик упал на спину, его шляпа свалилась в грязь. Айрон шагнул к нему, поднял ружье и обрушил на него; он бил его до тех пор, пока приклад не отлетел, затем он продолжал бить его одним стволом. Спустя какое-то время старик все еще лежал на дороге. Он был в сознании, но во взгляде его сквозило недоумение. Из его уха текло что-то, напоминающее красную подливку.

Байрон сплюнул и вытер кровь на подбородке, затем вытащил саблю, приставил ее конец под висячий подбородок старика и стал нажимать до тех пор, пока не выпустил ручеек крови, равный своему собственному.

— Поджаривать мясо над огнем, — повторил он.

— Оставь его, — сказал Айрон. — Теперь от него никакого вреда.

У обоих, несмотря на их габариты, был тонкий резкий голос, поднимающийся до высоты птичьего щебета.