Последний дар любви - Арсеньева Елена. Страница 12

Но успехам своей тайной дипломатии Дороти Ливен не могла порадоваться – в 1827 году внезапно умер ее возлюбленный, Джордж Каннинг.

Она никогда не делала особенного секрета из своих сердечных дел, однако эту связь оба старались хранить в тайне – прежде всего ради детей Каннинга, которых тот страстно любил. И теперь ради обережения его посмертной чести графиня Ливен вынуждена была сохранять хорошую мину при плохой игре и делать вид, будто лишилась лишь доброго друга. Сердце ее было разбито, и не единожды являлась ей заманчивая мысль последовать за своим возлюбленным… Удерживали лишь заботы о собственных подрастающих детях и, как ни тривиально это звучит, патриотический долг.

Случилось вот что. После Каннинга во главе Кабинета министров встал уже упоминавшийся Артур Уэсли Веллингтон. Это был блистательный полководец, он разгромил армию Наполеона при Ватерлоо, однако все дипломатические вопросы Веллингтон норовил разрешать с позиции силы. Коварный Клеменс Лотер Меттерних, обиженный пренебрежением Николая Первого к своей персоне, знал, к кому обращаться с провокационной идеей: воспользоваться истощением русской армии, чтобы напасть на нее соединенными австро-англо-французскими силами. В это время на русско-турецком фронте дела складывались не в пользу нашей армии.

«Железный герцог» уже начал ковать оружие пока горячо, но вскоре распростился с этими намерениями. Принято считать, что его пристыдил французский король Карл Десятый, который отказался поддержать предложение Меттерниха и выразился в том смысле, что его честь не допустит, чтобы он поддержал идею подобного проекта в тот момент, когда русская армия терпит временные бедствия. Однако Веллингтон еще не отвык смотреть на французов как на бывших врагов, поэтому спокойно плюнул бы на честь французского короля и на свою собственную. Но в это время в железном сердце Артура Уэсли стали происходить какие-то странные процессы. Что-то там как бы закипало, шевелилось, волновалось… Не сразу сей хладнокровный, хотя и прославленный победами над женщинами человек сообразил, что любовь родилась в этом жизнетворящем органе! Причем полюбить его угораздило… фон Ливен.

Дороти умела не только влюбляться от всего сердца, но и расчетливо, трезво завоевывать нужных ей мужчин. Своих многочисленных любовников она брала наглостью, робостью, откровенным распутством, преувеличенной невинностью, блеском ума. Сердечную броню «железного герцога» Дороти пробила чудовищной, просто-таки неприлично-откровенной лестью. Она буквально заливала его сладкоречивым елеем! Веллингтон привык к дифирамбам, которые некогда расточались ему как великому полководцу, хотя был скорее удачлив, чем по-настоящему талантлив на поле брани. Теперь же, сделавшись премьер-министром, стал мишенью критики со стороны оппозиции, привыкшей ко вседозволенности во время правления снисходительного Каннинга. И тут вдруг дама, про которую говорят, что Каннинг был ею не в шутку пленен, а друг и наставник Веллингтона, сэр Чарльз Грей, боготворит ее, не сводит с Артура Уэсли глаз. Из уст ее струится мед, грудь – не какая-нибудь сухопарая английская, а полновесная, роскошная, по-русски щедрая – волнуется так, словно в любую минуту готова выскочить из лифа прямо в ладони «железного герцога».

Надо же, женщина с грудью маркитантки, с глазами куртизанки, а умна, ну прямо как целый Кабинет министров! Какие веские и разумные доводы приводит, желая убедить Веллингтона не идти на поводу у Меттерниха! Русская армия окрепла, победила турок на Балканах, взяла Варну, в Малой Азии у нее тоже сплошь виктории, которые привели к Адрианопольскому миру и признанию независимости Греции, – ну надо же быть полным идиотом, чтобы в подобной ситуации ввязываться в войну с Россией!

Англия ни во что ввязываться не стала.

Меттерних получил сильнейший удар не только по политической системе великого австрийца, но и по его колоссальному самолюбию. И его чуть не хватил удар, когда он узнал, кому именно обязан всем этим безобразием. Доротее, прелестная Доротее, Дороти, Дарье…

И Клеменс Лотер поклялся отомстить бывшей любовнице за измену и противодействие. Забегая вперед, следует заметить, что ему удастся сделать это, но не скоро. А вместо него Дарье Христофоровне коварно, как женщина женщине, отомстила судьба.

Как она это сделала, знал великий князь Александр Николаевич.

Глава 12

Гадалка

Рассказы Дарьи фон Ливен вспоминать было приятно, но саму княгиню – нет. Александр чувствовал себя ужасно неловко, лишь только она воскресала в памяти. Сначала он ее ненавидел. Но шли годы, он взрослел, и отношение к Дарье Христофоровне менялось. Все чаще он казался себе просто дураком и мальчишкой, иногда скучал по ее рассказам, по остроумию, живости, смеху, чудесным глазам, улыбка в которых возникала раньше, чем появлялась на губах. А порой даже думать о ней боялся, потому что эти думы могли завести слишком далеко.

Впрочем, сейчас он жил весело.

Вечера в Вене проводили за игрой в карты и фанты, за болтовней. Все были дружественны без фамильярности, и такой простой, но не простецкий тон нравился Александру.

Однажды он заметил, что хорошенькая девушка, родственница Меттерниха, которая была помолвлена и ждала возвращения жениха из Лондона, невесела. А еще вчера она так заразительно смеялась!

– Что с вами, Гизелла? – решился спросить Александр, пользуясь тем, что в этом кружке все были весьма накоротке, и даже титулы не употребляли, называя друг друга, в том числе и русского принца, только по именам.

Ему стало неловко за свою неделикатность, однако Гизелла фон Вестфален обрадовалась возможности открыть то, что тяготило ее душу.

– Ах, Алекс, со мной случилась очень странная история, – пробормотала она. – Вчера мне приснился сон, будто Фридрих, мой жених, стоит на вершине горы и рвет в клочки мои письма. – Голос ее дрогнул от едва сдерживаемых слез. Александр растерянно покачал головой. Что и говорить, не хотел бы он, чтобы ему приснился такой сон!

– Я страшно испугалась и не знала, что делать. Моя подруга – она замужем и… – Гизелла потупилась, как и подобает девице при разговоре на деликатную тему: – И ждет ребенка, я с ней посоветовалась, и она рассказала… Родители не хотели отдавать ее за Губерта фон Вааля, ее мужа, но она ездила к фрау Михмайер, и та предсказал ей счастливый брак и счастливую жизнь с Губертом. Так в конце концов и вышло.

– Фрау Михмайер? – недоуменно повторил Александр.

– О, это знаменитая венская гадалка! – воскликнула Гизелла. – Она цыганка, но ничего пошлого и бесцеремонного в ней нет. Говорят, к ней ездят самые знаменитые люди Вены. Ну и я поехала к ней тоже… ах, понимаю, это неосторожно с моей стороны, но мне не давал покоя мой сон. И она мне сказала, что Фридрих порвет мои письма, потому что я расторгну помолвку! И я просто места себе не нахожу от беспокойства, не могу поверить, что я… нет, этого не может быть!

Александр прищурился. Он тонко чуял малейшую фальшь. Именно поэтому с легкостью оставил Мари Барятинскую – она была фальшива до мозга костей. И в голосе его собеседницы что-то такое прозвучало… Он улыбнулся:

– Очаровательная, прелестная Гизелла, скажите правду: вы любите своего жениха?

Что-то мелькнуло в синих глазах фрейлейн фон Вестафлен, однако они тотчас были потуплены:

– Конечно, как я могу не любить своего жениха!

Высокий уланский офицер, стоявший неподалеку, зажмурился, как от боли, и вышел из зала. Офицера звали Максимилиан фон Штайниц. И Александр увидел, что Гизелла, подняв голову, провожает Максимилиана взглядом, полным такой тоски и нежности, что у него защемило сердце.

Через три дня стало известно, что фон Штайниц и Гизелла сбежали из дому и тайно обвенчались, вопреки запрету родителей новобрачной, а потом отправились в Штирию, где находилось небогатое имение родителей Максимилиана, чтобы просить их прощения и благословения. Таким образом, помолвка Гизеллы и Фридриха была расторгнута.