Мстислав Великий. Последний князь Единой Руси - Седугин Василий Иванович. Страница 53

Давыд, слабо соображая, тотчас набычился:

– Кто ты такой, чтобы мне указывать? Отец? Мать?

– Я твой брат, и мне стыдно за тебя! Ты не только себя, но и меня бесчестишь!

– Плевал я на тебя. Ты сам по себе, а я сам по себе. Дай мне выпить. У меня голова раскалывается!

– Ничего я тебе не дам, а заберу с собой в Минск, там отойдешь от хмеля и вернешься обратно княжить. Здесь я тебя не оставлю!

– Еще чего! Никакого насилия над собой я не потерплю! Так просто не возьмешь, я буду защищаться! – и Давыд кинулся к мечу, который валялся в углу горницы.

Однако Глеб опередил его, схватил за руки и завел их за спину, а потом крикнул своим дружинникам:

– Свяжите покрепче веревкой и тащите в телегу.

– Слуги как бы не вмешались, – опасливо проговорил один из воинов.

– Я уже говорил с ними. Они доверяют мне, препятствовать не станут. Люди не глупые, все видят. Я же его брат!

Давыда повезли в Минск. Сначала он кричал и ругался, но Глеб дал ему бокал вина, тот крепко заснул и проспал до конца пути. В Минске Глеб запер его в сарай, поставил ведро воды и сказал коротко:

– Отпивайся. Отойдешь от хмеля, поговорим.

Все вроде правильно сделал Глеб, но допустил одну оплошность, не поставил возле сарая стражу. А Давыд сумел каким-то чудом пролезть в узенькое окошечко и, вскочив на подвернувшегося под руку коня, ускакал в Усвят. Там поднял свою дружину и, горяча коня, стал выкрикивать:

– Брат мой Глеб решил захватить мое княжество! Он надумал лишить меня земли, которую отдал во владение князь полоцкий Михаил! Он тайно увез меня в Минск, бросил в темницу и хотел сгноить в ней заживо! Но я вырвался и хочу отомстить за несправедливость!

Налет дружинников на Минск был совершенно неожиданным. Глеб успел выскочить на улицу и, отбиваясь от Давыдовых дружинников, умчался в Полоцк.

Михаил и Росава только что сели за стол обедать. На коленях у княгини сидел двухлетний Всеслав, голубоглазый малыш с льняными волосами, очень похожий на Михаила. Родители говорили о текущих делах, но постоянно искоса следили за своим чадом.

– Прибыли мастеровые из Изяславля, – говорила Росава, по ходу вытирая нос сыну. – Сказывали, что детинец сумели укрепить в должной мере. Весь кирпич был подвезен во время, кирпич без изъянов.

– Надо ли нам ехать и смотреть, как сделано?

– Поедем, но чуть позднее. Я собираюсь помолиться в церкви Спаса Преображения в Изяславле. Надо поклониться праху Рогнеды, она там похоронена.

– Да, я помню, на месте церкви когда-то стоял монастырь Рогнеды. Жена Владимира Святого сама руководила его возведением и много сил отдала его развитию.

– Говорят, к могиле Рогнеды приходят женщины, у которых нет детей, и получают исцеление.

– Нам, слава Богу, не надо об этом беспокоиться.

– Мы попросим у преподобной Рогнеды здоровья нашему малышу.

В это время на улице послышался шум, громкие голоса.

– Что-то случилось, – забеспокоилась Росава и крикнула слугу:

– Ждан, посмотри, чего там не поделили?

Едва слуга вышел, как в светлицу ворвался Глеб, в запыленной одежде, со всполошенными глазами, закричал от порога:

– Беда, князь! На меня войной пошел брат мой, Давыд!

Росава прижала к себе ребенка, а Михаил беспомощно заморгал глазами:

– Как же так? Разве можно – брат на брата!

– Допился он! До крайней черты дошел! Ничего не понимает! – Глеб упал в кресло, тупо уставился в пол. – Хотел его образумить, а он поднял свою дружину и выгнал меня из Минска!

– Как же он решился? Кто его мог на такое подвигнуть? – кудахтал Михаил.

– Да пьяный же он был, – сказала Росава. – А пьяный ничего не понимает. Недаром по «Русской правде» опьянение является смягчающим вину обстоятельством.

– Да, да, конечно, – тотчас согласился с ней Михаил. – Не надо так строго относиться к Давыду.

– Он отнял у меня владение, выгнал меня из дворца, а вы хотите ему простить и оставить все как есть?

– Нет, ну почему же, – развел руками князь. – Росава, а что мы можем сделать?

– Надо попытаться помирить братьев, – подумав, ответила Росава. – Это очень неприятно, когда родственники находятся в ссоре.

– А ругается в основном родня, – буркнул Глеб.

– Нехорошо это, Глеб, очень нехорошо, миленький, – запричитал Михаил. – Надо жить дружно, ни с кем не ссориться. Надо с уважением относиться не только к своим самым близким людям, но и ко всем, кто нас окружает.

– Знаю, знаю, князь. Ты даже мухи не обидишь. Но не все такие! Я вот приехал к брату, хотел помочь ему выйти из запоя, а он вместо благодарности отнял у меня княжество! Как с ним, подскажи, жить в мире и согласии?

– Простить! Простить его прегрешения, и все уладится само собой.

– Ну как же! Уладится! Что в руки Давыда попало, то пропало!

– Сделаем так, – подходя к Михаилу и кладя ему руки на плечи, решительно проговорила Росава. – Завтра утром едем в Минск. Возьмем с собой дружину. Там на месте и подумаем, что делать с твоим братцем.

По дороге Росава размышляла о том, что на Руси уже многие лета идет усобица. Князья как взбеленились, нападают друг на друга, отнимают земли, уводят в свои владения крестьян, вымещают злобу друг на друге. Думала, что в Полоцком княжестве такого не случится. Все вроде наделены владениями, все устроены, никого они с супругом не притесняют, ко всем относятся с вниманием и благожелательством, жить бы да жить спокойно. Ан нет, вспыхнула вражда между родными братьями. Не вмешайся, перейдет в междоусобную войну. И чего им надо, этим мужикам? Завели бы семью да жили-поживали, на детей радовались да друг другу угождали, как они с супругом своим Михаилом в дружбе и согласии живут...

– Почему ты не женился до сих пор? – спросила она Глеба, который ехал рядом с ее возком. – Или девушку по нраву не присмотрел? Хочешь, знатную красавицу сосватаю? Из боярской семьи, на моих глазах выросла. Такая скромница, такая труженица, от пяльцев не отходит.

Глеб смутился, пробормотал что-то невнятное, и Росава поняла, что он просто-напросто боится девушек и избегает встреч с ними. «Ничего, нарвешься на такую, которая поймет, какой ты есть, окрутит, охомутает».

Когда миновали лес и выехали на просторные луга, вдали увидели отряд воинов. Судя по островерхим шлемам и закругленным продолговатым щитам, ехали русы.

– Новгородцы или смоляне? – вглядываясь во всадников, спросил Глеб.

– Ты – воин, тебе лучше знать, – ответила Росава.

– Разницы в вооружении никакой. Только новгородцы побогаче одеваются. Город и торговый, и промысловый, бояре там деньгами швыряются.

– Ишь ты! Прямо идешь по Новгороду, и монеты на улицах валяются... – рассмеялся боярин Дагомир.

– Да, нет, конечно. Это я просто немного преувеличил...

– Еще как! Любишь приврать...

– А почему бы и нет!

Так, пересмеиваясь, сблизились с конниками. И вдруг Росаве показалось, что среди них едет воин, похожий на Мстислава. Такой же коренастый, широкий в плечах, с пушистой бородкой на крупном продолговатом лице.

Он – не он?

Конечно – он!

И Росава, привстав, кулачком толкнула возницу:

– Гони быстрее!

Мужчина тотчас исполнил ее приказание, ударил коня кнутом, и возок стремительно полетел вперед. Росава вглядывалась в конника. И когда до него оставалось несколько десятков шагов, поняла, что ошиблась.

– Стой! – резко сказала она и в изнеможении опустилась на скамеечку. Она тупо смотрела перед собой, стараясь справиться с волнением. Что с ней произошло? Как она могла на виду у всех сломя голову кинуться к этому человеку? Значит, до сих пор не забыла, значит, продолжает любить Мстислава... А она-то думала, что он ушел в прошлое и ее сердце принадлежит Михаилу. Но достаточно было только того, что Мстислав померещился ей, как она бросила все и помчалась к нему... «Неужели я готова ради Мстислава расстаться и с Михаилом, и с родным дитя? – спрашивала она себя и тотчас отвечала: – Нет, никогда не оставлю своего крохотульку, ни за что не покину Михаила, он без меня изведется и пропадет от тоски. Но как бы хотелось хоть одним глазом взглянуть на свою девичью любовь!..»