«Злой город» против Батыя. «Бессмертный гарнизон» - Поротников Виктор Петрович. Страница 20

Звенислава глубоко вздохнула, словно собираясь с духом.

– Я услышала краем уха, что ты неспроста приехала в Козельск, но поглядеть на моего брата, с которым тебя собираются обручить, – промолвила Звенислава, мягко взяв Гремиславу за руку и тем самым выражая той свою искреннюю симпатию. – У меня очень славный братец, и я была бы рада, если бы ты сочеталась с ним браком. Признайся, по сердцу ли тебе Василий?

Звенислава заглянула в глаза Гремиславе, но та отвела взгляд.

– Я еще мало знаю Василия, – с оттенком смущения пробормотала Гремислава, – хотя внешне он вельми хорош. На этом браке настаивает моя мать, которая дружна с твоей матерью. Мою мать не смущает, что Василий моложе меня на год и то, что он доводится мне троюродным дядей. Мой прадед и ваш дед были родными братьями.

– Да, я знаю, – негромко обронила Звенислава. – Разве в этом есть препона? Священники не воспрещают браки между родственниками в третьем и четвертом колене. Бывает даже, они венчают дядей с двоюродными племянницами.

– Мне кажется, я безразлична Василию, – помолчав, сказала Гремислава. – Он больше уделяет внимания Радославе, а не мне. Впрочем, Радославу внешностью Бог не обидел.

– По-моему, ты красивее Радославы, – уверенно заявила Звенислава. – В беседах с Василием ты нагоняешь на себя слишком неприступный вид, милая моя. Улыбаешься редко, глядишь на него строго, вот братец мой и сторонится тебя. Радослава же тебе совсем не соперница. Она же нам с Василием доводится двоюродной сестрой. Ее отец Юрий Игоревич был родным братом нашей матери. – Звенислава понизила голос и добавила со скорбными нотками: – Почти вся родня Радославы была истреблена мунгалами в Рязани в прошлом году, в декабре. Радославу мунгалы пленили в Переяславце, надругались над ней, так что бедняжка затяжелела от какого-то нехристя. По этой причине трубчевский князь Святослав Мытарь отказался связать Радославу узами брака со своим сыном вопреки уговору.

Гремислава по своей привычке нервно кусала губу, внимая Звениславе с жадным любопытством. Она уже слышала о бесчинствах татар в захваченных русских городах и селах, эти слухи докатывались до Вщижа издалека вместе с беженцами из рязанских и суздальских земель. Но Гремислава не могла и представить, что встретится в Козельске с рязанской княжной, пережившей страшные унижения в неволе у татар и сумевшей вырваться на волю.

– Радослава делилась с тобой и с Василием тем, что она видела в плену у нехристей? – Гремислава схватила Звениславу за руку. – Про мунгалов она вам что-нибудь рассказывала? Какие они?

– Нет, ничего не рассказывала, ни полслова! – Звенислава отрицательно помотала головой. – Вот матушке нашей Радослава поведала многое, оставаясь с ней наедине. Матушка запретила нам с Василием расспрашивать Радославу про плен и про татар. Она сказала, что нам лучше ничего не знать об этом.

– А ты ведаешь, что мунгалы, по слухам, сюда идут! – Гремислава сделала большие глаза, и в голосе ее послышался страх. Ее пальцы сильнее стиснули руку Звениславы. – Говорят, нехристей многие тыщи! Я когда из Вщижа уезжала, там все к осаде готовились. В Козельск приехала, здесь то же самое началось.

– Не робей, подруга. – Звенислава ободряюще улыбнулась Гремиславе. – Козельск еще ни один враг приступом не брал. Гляди, на какой круче наш град стоит!

– Вщиж тоже возведен на круче над рекой Десной и его прежде враги ни разу не брали, – вздохнула Гремислава, – однако на сердце у меня как-то тревожно.

– Стало быть, Вщиж стоит на берегу Десны, – проговорила Звенислава, желая отвлечь подругу от печальных мыслей. – А вот скажи мне, почему ваша река так называется?

Две княжны, держась за руки, неторопливо двинулись дальше по стене.

– Река Десна названа так, поскольку она впадает в Днепр с левой стороны, ведь десницей наши далекие предки называли левую руку, – сказала Гремислава. – Напротив Десны в Днепр впадает другая река – Шуйца. Так наши пращуры называли правую руку.

Боярин Никифор Юшман удивился раннему визиту протодиакона Фалалея, который являлся духовником княжича Василия. Просьба, с какой протодиакон Фалалей обратился к боярину Никифору, смутила того и озадачила.

– К тебе обращаюсь, боярин, ибо знаю, сколь власти у тебя и с каким глубоким уважением относится к тебе княжич Василий, – молвил Фалалей, отказавшись сесть на стул, предложенный ему Никифором Юшманом. – Досадно и горестно мне взирать на то, как греховодник Гудимир толкает нашего княжича в яму греха и разврата! Ведь это происками Гудимира наша матушка-княгиня свела Василия с развратной челядинкой Купавой. Вот уже три дня, как уехала из Козельска Феодосия Игоревна, и за это время Василий ни разу не занимался ни греческим языком, ни латынью. А ведь я пообещал Феодосии Игоревне передать Василию все знания, полученные мною в Киево-Печерском монастыре. Ныне у Василия на уме лобзания и объятия с Купавой. Мне ведомо, что Василий все ночи проводит с этой греховодницей! У них и днем доходит до греха, ибо в отсутствие Феодосии Игоревны Василий чувствует себя полным хозяином в тереме.

– Так и должно быть, отче, – сказал Никифор Юшман. – Василий же князь как-никак! Мне вот говорят, что Василий каждый день упражняется с Гудимиром во владении мечом и топором. Значит, не токмо Купава на уме у нашего княжича.

– Пойми, боярин, – настаивал священник, – заниматься науками – это как плыть в лодке по реке. Ежели не будешь работать веслами, то вперед не продвинешься, но поплывешь по течению, как бревно. Знания нужно постигать каждый день. Растолкуй же это Василию, боярин.

– Хорошо, я поговорю с Василием об этом, – промолвил Никифор Юшман. – Сегодня же поговорю. Токмо не обессудь, отче, коль не прислушается ко мне Василий, силком я его в твою келью не потащу.

– Помимо беседы с Василием, боярин, ты сделай доброе дело – избавь княжича от похотливой Купавы. – Долговязый протодиакон чуть сощурил свои темные холодные глаза с выражением хитрого коварства на бородатом лице. – Подговори княжеского огнищанина, пусть он ушлет Купаву в загородное княжеское сельцо да задаст ей там работы побольше. Пусть Купава спину гнет от зари до зари, тогда из нее вся похоть выветрится.

– Ладно, святой отец, – усмехнулся Никифор Юшман, – постараюсь избавить Василия от Купавы с помощью огнищанина. Но опять же за успех не ручаюсь. Ведь Купава сама с норовом, она может удрать с загородного подворья, что для нее десяток верст! Она же крепка телом и ногами!

– Значит, пусть огнищанин Купаву под замок посадит! – сердито проговорил священник, сжав кулак. – Эдаких блудливых девиц сам Сатана в свои невидимые сети ловит, а через ихние прелести в эти же сатанинские сети попадают глупые отроки вроде нашего княжича!

Хоромы Никифора Юшмана стояли всего в сотне шагов от княжеского терема. Расставшись с протодиаконом Фалалеем, Никифор Юшман облачился в длинную шубу из яркого атласа, нацепил на голову шапку из черно-бурой лисы и отправился на княжеское подворье.

Детинец Козельска был плотно застроен боярскими двухъярусными домами, поэтому улочки здесь были кривые и тесные. На самом высоком месте детинца возвышался белокаменный однокупольный Успенский храм, самый большой в городе. Эту церковь начал возводить еще дед княжича Василия, а закончил ее строительство его отец перед самым походом на татар пятнадцать лет тому назад. Храбрый Всеволод Мстиславич сложил голову в битве на Калке, и прах его, благодаря стараниям Никифора Юшмана, был доставлен в Козельск и захоронен под полом в одном из приделов Успенского храма.

Несмотря на ранний час, городские улицы были полны людей, снующих туда-сюда по своим делам. В основном это были боярские слуги, спешащие куда-то с поручениями.

Подходя к распахнутым настежь воротам княжеского подворья, Никифор Юшман еще издали услышал звон и лязг сталкивающихся мечей. Вступив на широкий теремной двор, Никифор Юшман увидел своего сына Радима, который умело бился на мечах с княжичем Василием. Оба юноши были крепки и напористы, и тот и другой двигались стремительно, то отражая выпады, то переходя в атаку. Длинные светло-русые волосы княжича растрепались, на его щеках полыхал яркий румянец. Темные волосы Радима тоже пребывали в беспорядке от резких телодвижений, а его голубые глаза сверкали воинственным азартом.