Остатки былой роскоши - Соболева Лариса Павловна. Страница 54

– Да туда, где тебе место, – захихикали оба. – К нам.

– И чего там делать?

– Пить будешь от пуза, утонешь в виски. У нас там чан с коньяком, чан с водкой, чан с виски. Хоть плавай! И море пива. А еще мы тебя...

И чертенок острыми зубками укусил за палец. Укусил больно. Николай Ефремович отдернул руку, а бесенок противно расхохотался. Второй рот раззявил, желая тоже откусить от Сабельникова кусочек, но мэр, подпрыгнув на стуле, попытался кулаком укокошить наглецов, возмечтавших его съесть. Чертенята заверещали от восторга и понеслись по кабинету, цокая копытцами, а он за ними. Две твари гоготали и строили господину мэру препротивные рожи, подкрепляя ненормативными жестами, прыгали на шторы и карабкались вверх, бегали по потолку, оттуда слетели вниз. Когда они очутились на полу, встал на колени и кулаком их – бах! Но мимо. Снова – бах! Опять мимо. Бах, бах! – ползал Сабельников на четвереньках. За таким занятием его застали Зина и Ежов.

– Дело сделано! – возвестила Зина. – А что это вы...

– Да так, разминаюсь... засиделся я, – откликнулся мэр.

Николай Ефремович потирал ушибленный кулак и едва удержался, чтобы не рассказать про чертей. Раз их пока остальные не видят, значит, не стоит глаза открывать, а то еще дурачком объявят, в психушку сдадут. Впрочем, Сабельников подозревал, что чертей видят все до единого, но никто в этом не сознается. Вот как он никому не сознается, так и остальные.

– А какое дело? – поднялся он с коленей, подозрительно глядя на замов.

– Вы что! – Зина посинела от злости или от негодования, эмоции теперь у нее пошли со знаком плюс, то есть выше обычных. – Он у нас. Как сообщать будем? И кто это сделает? Телефон исключается, надо письменно оповестить.

– Письменно тоже нельзя, почерк можно сличить, – сказал Ежов, он тоже находился в немалом нервном возбуждении. – Надо наклеить буквы из газеты на лист бумаги.

– Отлично!

Зина очутилась в приемной так быстро, что Сабельников подумал: «Зинка летает? А я и не знал. А, понял, понял! Она ведьма! Да я живу в окружении чертей и ведьм с ведьмаками! Выпить надо, выпить». И приложился к бутылке.

Зине дали газету, клей, ножницы, бумага в столе Сабельникова нашлась. Ежов и Зина вырезали и наклеивали буквы разной величины криво – очень торопились. А мэр глядел на них во все глаза, обходя на цыпочках замов, склонившихся над столом, чтобы не спугнуть их. Потому что, присмотревшись, увидел, как и у Зинки, и у Вальки рожки выросли. А у Зинки из-под юбки еще и хвост торчал. «А, ну да, ну да, – догадался мэр, – Валька свой хвост в штанах спрятал! Только бы не спугнуть, пусть остаются в неведении, бесовские морды, якобы я не догадался про них. Вот, значит, почему они чертей не замечают, потому что сами черти».

Время от времени Сабельников отпивал из бутылки с наименованием «Нарзан» для поддержки духа и все ходил вокруг стола. Внезапно что-то не понравилось в кабинете Николаю Ефремовичу, что-то не то. Огляделся и заметил в углах чертей больших, в человеческий рост! Маленькие бесенята меж Ежовым и Зинкой прыгали на столе, а эти затаились и помалкивали, оливковыми глазищами посверкивали. Сабельников занялся вычислением, с какой целью пожаловала такая большая команда рогачей, как вдруг секретарша сообщила по селектору, что принесли газету и просили передать лично в руки мэра, это очень важно.

– Неси, раз важно, – приказал мэр, не спуская глаз с бесов.

Зина в преддверии победы была на подъеме, видимо, строила большие планы с письмом, которое они с Ежовым клеили. Неожиданно секретарша приносит... «Грани»! Одно название газеты при нечаянном упоминании способно довести до инфаркта, а тут вот она, на столе. Ежов тоже напрягся, сжался, как цепной пес перед нападением.

– Ой неспроста принесли газету, ой неспроста, – проговорила Зина и с опаской протянула руку, будто брала ядовитую змею. Раскрыв газету, опустилась на стул. – Сволочь! Скотина! Мы правильно поступили. Теперь он у нас в руках, недоносок... Взгляни! Он погубил нашу карьеру, но, к счастью, пока не забрал жизнь.

В дальнейшем совесть города ругалась грязно, по-мужицки! Ежов раньше думал, что Зина слов таких не знает, ведь когда она хочет оскорбить, делает это одним взглядом, интонацией и кайф ловит, если удается человека подобным обращением довести до белого каления. Взглянул на снимки, и у него закружилась голова. Ежов понял, что теперь городская дума их снесет. Особенно коммунисты постараются, завтра же выйдут с транспарантами и мегафонами, в которые будут гавкать одно: долой! И придется с позором уйти в отставку, стать на одну ступень с большинством. А Ежов так полюбил власть во всех ее проявлениях, что не мыслил себя без нее. Пожалуй, власть любима им наравне с жизнью. Хотел обсудить с мэром теперешнее положение в связи со статьей, но от того шел нездоровый импульс. Сабельников строил рожи. Строил украдкой, полагая, что его манипуляции с мышцами лица не заметны.

– Едем, – неожиданно сказала Зина и подалась к выходу.

Ежов соображал плохо – устал зверски, статья добавила депрессии, – однако покорно поплелся за Зиночкой. Она держалась достойно, не мог же он отстать, тянулся за ней из последних сил, а в глубине души непередаваемо боялся Зину, Рощина, Альку, думу, электорат, Куликовского. Теперь он всех боялся.

Зина в коридоре шепнула:

– На Сабельникова надежды нет, он окончательно сбрендил, заметил? – и шуганула женщину, приставшую в коридоре со своими проблемами. – Вы не видите, я занята. Что за народ, ни минуты покоя! Валя, мы остались вдвоем!

Вдвоем! Уже пятеро нейтрализованы. Ежов пал духом.

А Николай Ефремович очень обрадовался, оставшись один. Нет, не один, с ним находились шестеро бесов и еще мелюзга сатанинская. Теперь хоть выяснить можно без замов, чего хотят делегаты ада, которые произвели на него сильное впечатление – большие, солидные, с копытами натурально лошадиными, волосатые до омерзения, с рогами козлиными, длинными. Делегаты ада расселись по стульям и уставились на мэра. Тот, торопливо отхлебнув виски, сказал:

– Ну-с, слушаю вас, господа бесы.

– Все, Колян, – сказал ближний бес, осклабившись и показав кривые гнилые зубы, – мы за тобой. Тебе понравится у нас.

– Понравится, понравится, – запищала сатанинская мелюзга, прыгая на столе.

– Да не хочу я к вам, – возразил мэр и покосился на бесенят, подбирающихся к нему. Их становилось много, из одного выпрыгивал еще один, постепенно заполняя стол.

– Что ж так? Ты же не видел, а у нас клево... – сипло сказал большой бес.

– И не хочу видеть! – встал Николай Ефремович.

– Да чего мы тут его слушаем! – воскликнул гнуснейшего вида бес, страшно волосатый и в бородавках. – Хватаем этот кусок говна и несем по назначению.

– Я не говно! – огрызнулся Сабельников и схватил бутылку.

– Нет, говно! Говно! – ехидно загалдела сатанинская мелюзга, а бесы-гиганты повскакали с мест, имея намерение схватить Николая Ефремовича.

И вот тут началась настоящая битва. Исчадия ада окружили. Николай Ефремович запустил бутылкой в главного беса. Она пролетела сквозь него и ударилась о стенку. Бес расхохотался до того жутко, зловеще, адски, что бедный мэр зажмурился. Руки его шарили по подоконнику, к которому он отбежал, нашли графин и тотчас кинули его в бесов. Тогда они разом накинулись на Сабельникова, маленькие и большие. Он мужественно отбивался, кричал, ругался.

На крики мэра сбежались помощники и секретарша. Пытались унять шефа, бессознательно двигающего ногами и руками. Получили от него кто куда: в глаз, в челюсть, в солнечное сплетение. Секретарша, нос которой на глазах приобретал форму увесистой картофелины и синюшно-красный цвет, вызвала «Скорую».