Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич. Страница 16

Ники.

Передай мой привет Ане.

Ц.С. 23 сент. 1914.

Мой дорогой,

Мне было так досадно, что не могла написать тебе вчера, но голова страшно болела, и я весь вечер пролежала в темноте. Утром мы пошли в пещ. храм, прослушали половину обедни, было прекрасно. Перед тем я навестила Бэби, затем мы заехали за кн. Г. к Ане. У меня болела голова, — я не могу теперь принимать никаких лекарств и против сердечных болей. Мы проработали с 10 до 1. Была одна — очень длительная — операция. После завтрака приняла Шуленбурга, который снова уехал сегодня, так как Ренненкампф [35] велел ему поскорей вернуться назад. Затем я поднялась наверх, чтобы поцеловать Бэби. Вернувшись к себе, прилегла на постель до чая, — после чаю приняла отряд Сандры Шуваловой [36], а затем легла в постель с адской головной болью.

Аня обиделась, что я не была у нее, но у нее была куча гостей, и наш Друг пробыл там три часа. Ночь была не из хороших, и я весь день чувствую тяжесть в голове, — сердце расширено, — обыкновенно я принимаю капли 3 или 4 раза в день, иначе мне не удержаться бы на ногах, а сейчас мне нельзя их принимать. Доклады прочла в постели и перешла к завтраку на диван. Затем приняла чету Ребиндер из Харькова (у них там склад моего имени), — она приехала из Вильны, куда ездила, чтобы проститься со своим братом Кутайсовым [37]. Он показывал ей икону, посланную мной от имени Бэби для батареи, и икона уже имеет очень потрепанный вид, так как они, оказывается, ежедневно достают ее при молитвах. Они молятся перед ней перед каждым сражением, — так трогательно. Затем я отправилась к Бэби полежать около него в полутемноте, а Влад. Ник. [38] читал ему вслух, — теперь они играют вместе, девочки тоже принимают участие в играх, — чай нам принесли сюда. Стоит прекрасная погода, по ночам чуть ли не морозит.

Слава Богу, продолжают поступать добрые вести, и пруссаки отступают. Они бегут от грязи.

Мекк [39] пишет, что появилось много случаев заболеваний холерой и дизентерией во Львове, но они принимают санитарные меры. Судя по газетам, там были серьезные моменты; но я надеюсь, что там не произойдет ничего важного. Нельзя доверять этим полякам — в конце концов мы их враги, и католики должны нас ненавидеть. Я кончу это письмо вечером, не могу много писать зараз. Мой ангел, душой и сердцем постоянно с тобой.

Пишу на бумаге Анастасии. Бэби крепко тебя целует. У него совершенно нет болей, он лежит, так как колено все еще опухло, — надеюсь, что к твоему приезду он будет на ногах. Получила письмо от старой m-me Орловой, которой Иван написал о своем желании продолжать военную службу после войны то же самое он говорил и мне — это летчик Орлов, 20 корпус действ, арм.: он получил георгиевский крест, имеет право еще на другой знак отличия, но нельзя ли его произвести в прапорщики (или подпоручики)? Он делал разведки под сплошным огнем неприят., — однажды он летел один необычайно высоко, был очень сильный холод, у него озябли руки, аппарат перестал работать, он окоченел до такой степени, что ему стало безразлично, что с ним дальше будет, он стал молиться, и вдруг аппарат вновь стал работать. В дождливую погоду они не могут летать, и тогда приходится спать и спать. Какой это отважный юноша, что так часто летает один! Какие крепкие нервы необходимы для этого! Его отец имел бы полное право им гордиться, — вот почему бабушка за него хлопочет. Я отвратительно пишу сегодня, но голова моя утомлена и тяжела. О, любимый, как я была бесконечно рада получить твое дорогое письмо, благодарю тебя за него от всей души! Как хорошо, что ты написал! Я прочитала некоторые места из твоего письма девочкам и Ане, которой было разрешено прийти к обеду, и она оставалась у нас до 10 1/2 ч. Как все это, наверное, было интересно! Рузский, без сомнения, был глубоко тронут тем, что ты его произвел в генерал-адъютанты. Как малютка будет рад, что ты ему написал! У него, слава Богу, больше нет болей. Ты сейчас, вероятно, уже снова сидишь в поезде, но как мало ты побудешь с Ольгой! Какая это будет награда для славного гарнизона Осовца, если ты их посетишь, — может быть и Гродно, если там сейчас находятся войска? Шуленбург видел улан, лошади их измучены; спины истерты до крови — постоянно под седлом, ноги совершенно ослабели. Так как поезд остановился вблизи Вильны, многие офицеры пришли и поочереди спали на его постели, наслаждаясь роскошью хотя бы вагонной кровати, а также их привела в восторг возможность попользоваться настоящим в. — кл., — Княжевич больше не хотел оттуда выходить, так уютно ему там показалось (жена Ш. рассказала об этом Аде). Дорогая моя радость тоже скучает по своей женушке? А я разве не тоскую по тебе! Но у меня наши милые ребята, они поддерживают меня. Заходишь ли ты иногда в мое отделение? Пожалуйста, передай Фред. мой теплый привет. Говорил ли ты с Федоровым по поводу призванных студентов и врачей?

Сегодня от тебя нет телеграммы, — это, верно, значит, что у тебя не произошло ничего особенного.

Ну, а теперь, мой ненаглядный, дорогой Ники, я должна постараться уснуть, а также положить это письмо за дверью, для того, чтобы оно было отправлено в 8 1/2 ч. В моем пере не хватило чернил, пришлось взять другое. Прощай, мой ангел. Бог да благословит и хранит тебя и да вернет Он нам тебя здравым и невредимым!

Твоя горячо любящая и истинно преданная женушка шлет тебе наинежнейшие поцелуи и ласки.

Аликс.

Аня благодарит тебя за привет и шлет тебе горячий поклон.

Ставка верховного главнокомандующего. 23 сент. 1914 г.

Возлюбленная моя женушка,

Горячее спасибо за твое милое письмо и за то, которое ты, девочки, Аня и Н.П. написали мне сообща. Написанные вами строки всегда так глубоки, и когда я читаю их, смысл их проникает в самое сердце, и глаза мои часто увлажняются. Тяжко разлучаться даже на несколько дней, но такие письма, как ваши, — такая утеха, что ради этого стоит разлучиться. Сегодня льет, как из ведра, но я, разумеется, выходил гулять с Др., что мне было очень полезно. Эту ночь с бедным стариком Фредериксом слегка повторилось то, что случилось с ним недавно в городе, — маленькое кровохарканье.

Теперь ему лучше, но и Федоров и Малама [40] настаивают на том, что он должен соблюдать спокойствие и неподвижность в течение 24 часов. Очень трудно будет заставить его послушаться их. Они советуют, чтобы он оставался здесь и не ездил со мною в Ровно, — он может захватить мой поезд в Белостоке через два дня — в четверг. Присутствие старика здесь в этих условиях очень осложняет положение, ибо он постоянная моя обуза, и всех вообще стесняет.

Я опять чувствую себя вполне здоровым и, уверяю тебя, в последние дни даже отдохнувшим — особенно благодаря добрым вестям. Увы! Николаша, как я и опасался, не пускает меня в Осовец, что просто невыносимо, так как теперь я не увижу войск, которые недавно дрались. В Вильне я рассчитываю посетить два лазарета военный и Красного Креста; но не единственно же ради этого я приехал сюда!

Среди наград, которые я утвердил, ген. Иванов представил Келлера к ордену св. Георгия. Я так рад за него.

Итак, завтра я наконец увижу Ольгу и проведу в Ровно все утро. Надо кончать, потому что курьер ждет отправления.

Прощай, мое милое, возлюбленное Солнышко. Господь да благословит и сохранит тебя и дорогих детей, я же нежно целую тебя и их. Всегда твой муженек

Ники.