Божественная Зефирина - Монсиньи Жаклин. Страница 29
В комнате повисла гнетущая тишина. Девушка смотрела вокруг и видела земляной пол, нищую обстановку, единственной роскошью были медный подсвечник и квашня. Этот запах бедности заставлял ее чувствовать себя неловко.
Зефирина ощутила на себе иронический взгляд Бастьена, который угадал ее смущение. Она быстро опомнилась.
– Я прикажу прислать вам хорошего белого хлеба, папаша Коке…а также покрывало из овечьей шерсти, чтобы вашим коленям было тепло.
Говоря так, Зефирина ласково взяла узловатую руку калеки в свои руки.
– Я уверена, что вы не забыли вашу маленькую Зефирину. Я – Зефирина де Багатель, которую вы однажды спасли при пожаре. Вспомните!.. О, вы вспоминаете!
Два пальца бедняги-паралитика пошевелились в ее руке.
– Папаша Коке, дайте мне какой-нибудь знак, что вы меня понимаете!
Пожатие пальцев стало сильнее.
– Бастьен, Бастьен, он меня понимает! – воскликнула Зефирина. – Папаша Коке, я бы хотела…
Взглянув на Бастьена, Зефирина вдруг остановилась:
– Оставь-ка нас наедине с папашей Коке… Скажи мадемуазель де Ронсар, что я иду!
Без рассуждений Бастьен вышел из лачуги. Зефирина подождала, когда юноша закроет за собой дверь, и с жаром продолжала:
– Папаша Коке, послушайте меня, будьте очень внимательны к тому, о чем я вас попрошу. Прежде всего, для того, чтобы ответить мне «да», нажмите один раз мне на ладонь, для того, чтобы ответить «нет» – два раза… Повторим… да… нет… отлично, вы поняли папаша Коке… – Зефирина инстинктивно понизила голос, – это очень важно. Я подозреваю, что в моей собственной семье творятся ужасные вещи. Не думали ли вы когда-нибудь, что моя мачеха хочет от вас избавиться? – закончила Зефирина, с трудом проглотив слюну.
Старик два раза нажал ей на ладонь.
– Нет? – удивилась Зефирина. – Вы хорошо поняли мой вопрос?
Папаша Коке один раз легонько стукнул по пальцам Зефирины.
– Да… хорошо… Но не подозревали ли вы, что Беатриса, ее служанка, влила вам какую-то отраву в стакан?
Ответ последовал без колебаний. Нет.
– Нет! – повторила удивленная Зефирина, – однако подумайте хорошенько, папаша Коке, быть может, вы, перед вашей болезнью… узнали что-нибудь о моей мачехе?
– Да… А! – победно воскликнула Зефирина. – А что это было? Я хочу спросить… это было плохое?
– Нет?.. Нет… Это не было плохое? Тогда… это было хорошее?
– Да.
– Вы узнали что-то хорошее о донье Термине? – повторила ошеломленная Зефирина.
– Да.
– Что… Что… Боже мой, как мне спросить у него?
– Вы узнали, что донья Гермина настоящая великосветская дама?
– Да.
– Благородная?
– Да.
– Она не авантюристка?
– Нет.
– Она набожна?
– Да!
– Она никогда не причиняла зла?
– Нет!
– Но, папаша Коке, – застонала Зефирина, – я-то ее подозреваю в самых худших злодеяниях… даже в том, что она убила Пелажи…
– Нет.
– Это не она?
– Нет.
– Я должна ее любить?
– Да.
– Вы, папаша Коке, вы любите мою мачеху? – настаивала Зефирина.
– Да.
– А… моего отца? – спросила Зефирина, поколебавшись.
Ответ последовал быстрый и ясный: нет.
– Вы не любите моего отца? – пролепетала Зефирина.
– Нет.
– Но почему?.. У вас есть причина?
– Да.
– Он был несправедлив к вам?
– Да.
– Это все?
– Нет.
– Но что… есть что-то еще?
– Нет.
– Как это нет… А! Вы не хотите мне сказать?
– Нет.
– Я вас умоляю, папаша Коке, я…
– Нет.
У Зефирины появилось желание немедленно уйти, прекратив этот допрос, который истощал ее нервы, однако она не хотела оставлять старого калеку, не задав ему последний вопрос.
– Хорошенько посмотрите на этот медальон, папаша Коке! – прошептала Зефирина.
Она вытащила из-за своего корсажа драгоценную безделушку, демонстрируя перед безжизненным взглядом старика большой изумруд, зажатый в лапах золотого орла.
– Вы узнаете это украшение?
– Да.
– Оно из шкатулки моей матери?
– Нет.
– Однако у моей матери было такое же?
– Да.
– Но не совсем такое?
– Нет.
– Со змеей?
– Да.
– Медальон со змеей был украден служанкой Бертиль в день, когда я родилась?
– Да.
– Это вы нашли его спрятанным в тюфяке у этой Бертиль?
– Да.
– Но тогда… кому же принадлежит этот, с орлом? – простонала Зефирина… Подождите, папаша Коке, я по-другому задам вопрос. Если этот медальон не принадлежал моей матери, то не принадлежал ли он моему отцу?
– Нет.
– Нет?
– Моей мачехе?
– Нет.
– Соседям?
– Нет.
– Друзьям?
– Нет.
– Королю?
– Нет.
– Он был украден?
– Нет.
– Но кому я должна его отдать? Послушайте, я нашла его в монастыре Сен-Савен…
– Нет.
– Как это нет? Да… действительно, мне его дала одна старая женщина.
– Да.
– Да? Вы знаете мамашу Крапот?
– Да.
– Она сумасшедшая?
– Нет.
– Она говорила мне о моей матери.
– Да.
– Она знала мою мать?
– Да.
– Она ее любила?
– Да.
– Итак, возможно, медальон принадлежал моей семье?
– Да… Нет…
– Что вы хотите сказать, папаша Коке? Да и нет? «Может быть, он сошел с ума или впал в детство?» – подумала Зефирина, прежде чем вновь сказать вслух:
– Смотрите, папаша Коке, это украшение было спрятано в монастыре Сен-Савен, то есть в родовом владении. Как вы думаете, могу ли я оставить у себя этот изумруд?
Старый калека опять трижды нажал на ладонь Зефирины.
– Я могу его оставить… на три года? На три месяца? На три недели? – пришла в отчаяние Зефирина. – На три века? Так… на три века?
– Да… Нет… Да… Нет…
Все более и более опечаленная Зефирина смотрела на папашу Коке, стараясь угадать за гримасой лица несчастного какой-либо признак разума.
Но делать было нечего, ибо старый калека, возможно обессиленный этой слишком долгой «беседой», забылся сном.
Зефирина тихонько встала. У нее в поясе было несколько экю. Она положила их на стол из светлого дерева. Спрятав медальон с изумрудом обратно себе за корсаж, она придала своему лицу подобающее выражение и вышла из лачуги.
Последующие дни пролетели для Зефирины в предотъездной лихорадке. Держа свое слово, маркиз де Багатель посылал к своей дочери лучших мастеров, ювелиров, вышивальщиц, швей и торговцев пухом и пером, чтобы они изготовили приданое «барышни, лично приглашенной самим его величеством». Дамы из семейства Ронсаров, очень взволнованные этими приготовлениями, щебетали наперебой во время бесконечных примерок.
Зефирина не имела никаких известий о Гаэтане… В конце концов откуда им взяться! Она знала, что он уехал по крайней мере на два месяца. Мысль о нем никогда не покидала ее, так же как и прядь волос, которую она хранила, как драгоценность, у себя на груди. Они совершали с Луизой длительные прогулки. Единственной темой их разговоров был Гаэтан, Гаэтан и еще раз Гаэтан. Зефирина хотела знать все о молодом человеке. Он был пажом с восьми лет, и как младший сын в семье он уже два года был королевским гонцом. Король, казалось, очень ценил Гаэтана, все время проводящего в дороге и в силу этого могущего сделать хорошую карьеру.
– Зефирина де Ронсар… Что вы на это скажете, Луиза? Зефирина, супруга рыцаря де Ронсара!
– Это имя вам так пойдет, Зефи! – блаженно восторгалась Луиза.
Возглас госпожи де Ронсар прервал мечты девушек:
– Идите быстрее, вот мастер Маромато!
Луиза и Зефирина быстро возвращались на ежедневную примерку. Мэтр Маромато со всем своим штатом закройщиков и портных был сейчас самой важной персоной при дворе. Это он одевал больших вельмож и благородных дам для предстоящего события!
Вертясь вокруг Зефирины, стоявшей в юбке, рубашке и корсете, господин Маромато не прекращал свою речь:
– Мадемуазель носит свой туалет с редким изяществом. Но она должна выбросить свои мягкие, вышедшие из моды юбки, чтобы отдать предпочтение нашим божественным фижмам, которые производят фурор!