Порою блажь великая - Кизи Кен Элтон. Страница 103
— Я уверен, именно так все и обстоит, — заверил он. Тедди наблюдал. Они, прочие — боятся ночи, боятся той темени, что снаружи; я-то уж знаю…
— А я вот не уверен, — вдруг сказал Ивенрайт, глядя на руки Дрэгера на столе; они покоились одна на другой, ногти холеные, кожа гладкая, словно две роскошные породистые собаки на выставке. Посмотрел на свои руки — и они показались уродливыми и паршивыми, этакими дворняжками, облезлыми и красными от чесотки. — Нет, не согласный я! — но, дворняжки или нет, провалиться ему пропадом, если он станет прятать их под столом!
— Нет? Может, дадите объяснение получше, Флойд? — Я знаю, что прочие, эти зверушки, до смерти боятся сил тьмы; вот почему они покупают телевизоры, покупают «бьюики» с красными и зелеными лампочками, мигающими по всей панели… вот почему они толпами валят на мой неон. Как мотыльки — на свет, на огонь. Только б вырваться из мрака…
— Ага, Флойд, выкладывай, до чего дотумкал.
— Давай, Флойд…
От чудовищного мысленного усилия лицо Ивенрайта собралось в затейливый сплющенный лабиринт. У него было, черт возьми, объяснение получше — вот только как бы растолковать? Он всю ночь трудился над объяснением. И причина до хрена серьезней, чем эффект внезапности, и поводов для беспокойства — тоже до хрена и больше. Всю ночь напролет он старался разобраться в своих чувствах — когда приугасло видение Стэмпера, дубасящего этого крутожопого Ньютона; лежал полупьяный в полудреме, в своей угольно-черной спальне, пытаясь ухватить за хвост зловещую и неотступную тревогу, силясь разобрать за шумом дождя шепот чьих-то холодных губ, будто прильнувших к уху — о чем был сон? о чем только что прошептали эти губы? — и к полудню, когда он выкарабкался из постели, ему удалось расшифровать это слякотное предупреждение.
— Понимаете, — начал он, подбирая слова. — В этом дожде… и в этом общем расстройстве от него… тут куда больше, чем просто хоть какая угодно резкая перемена погоды. Для нас, для лесных ребят — ну и для остальных, кто тоже с леса кормится, — этот дождь, он что твоя атомная бомба.
Силой заставил себя не глядеть на Дрэгера. Облизнул губы и продолжал:
— Для нас, ребята, этот дождь — что торнадо, что землетрясение. И пережить его так же непросто будет. — Не хотелось бы рассусоливать чересчур, но они, черт побери, должны понять… он должен понять! — Подумайте минутку — и поймете, о чем я. — Он должен уразуметь, что тут ему не обычные посиделки с трубкой во рту, как он привык, где можно сколько угодно царапать свой блокнот, как будто в этом долбаном мире все время — его. — И вы поймете, что я вам тут глаза пытаюсь раскрыть, покуда еще можно уцелеть.
Все приложились к выпивке, дабы подкрепить силы перед лицом некой угрозы, торчащей из мрачного заявления Ивенрайта: можно, значит, и не уцелеть? Да, все они бегут из тени на свет. Кто-то — резвее, кто-то — медленней… И вот, лишь Ивенрайт раскрыл рот, дабы увенчать свои логические построения, как хлопнула стеклянная дверь и вошел, будто нарочно подгадал, Лес Гиббонс. Принялся отряхивать одежду от дождя — и все обернулись полюбоваться его неуклюжим танцем. Ивенрайт недовольно заворчал, но Лес не понял намека: стоял, охлопывая себя по бедрам мокрой шляпой, и наслаждался всеобщим вниманием, которое привлек своим вторжением.
— Эта река, ребятежь, она что на дрожжах возбухла. Мамочки родные! Хушь из дому носу не кажи. Я бабе-то своей, значить, сказал, чтоб до завтрего утра не ждала, если так дело пойдёть. Так может, приютит меня кто, а? Если выбраться не сумею?
Сердитое лицо Ивенрайта вдруг просветлело: он увидел лекарство для своей прихромавшей риторики.
— Ты на колесах, Лес? По Мерному мосту проезжал?
— Вестимо, нет. Машина моя в сугубый отказ пошла, как малому шурину свому ее давал. Ухайдокал ее, паршивец. Об том я и толкую: хреново добирался. Звякнул вот Стэмперу, чтоб переправил — и знаете, что? Уж припотел, ожидаючи, когда они там откликнуться соизволят. А потом он свово этого Джо Бена замест себя послал, будто б и времечко свое жалко потратить на старого школьного друга.
Ивенрайт предпринял еще одну попытку:
— Но ведь прошлой ночью тебя кто-то подвозил через Мерный, Лес? Так почему б ему — уж не знаю, кому — и не позвонить?
— Да стремная затея, Флойд! Мое-то подворье вчистую замыло. Никогда такого не бывало, даж в сорок девятом. Потому и засумлевался я за кондицию дороги от моего пятачка до Мерного. Некогда водице впитаться было. Такой-то ливень после долгого такого вёдра…
— ИМЕННО! — Ивенрайт обрушил кулаки на стол с таким ожесточением, что Лес, отпрянув, уронил стул. — Это-то я и пытаюсь втемяшить вам, парни… именно так! — И теперь-то, ей-богу, вы получите лучшее объяснение. — Вы-то, наверно, не в курсе, мистер Дрэгер, но уж вы, ребята, не хуже моего знаете, каково это, когда проливной дождь валится на грунт, пересохший в камень! Каково это для трелевки, вообще для всего лесоповала. И если мы не оседлаем коней и не пришпорим… В смысле, надо что-то делать!
Он кивнул, предоставляя возможность осмыслить. Лес стоял, скрючившись в неудобной позе, обездвиженный ножками заваленного стула и страстностью Ивенрайта. Никогда еще он не видел Флойда в таком раже. И никто не видел. Они уставились на него в недоуменном молчании. Он снова напряг лицо, в той манере, в какой некоторые люди прочищают горло, и продолжил:
— Потому что это не просто дождь, парни… это — начало казни, — он встал, отошел от стола, потирая мясистый затылок. Оказавшись у стойки, обернулся: — Казни! Чертов нож гильотины, который перережет к чертовой матери каждую дорогу по эту сторону гор! Кто-нибудь желает поставить десять баксов на то, что гряда Костоломка все еще проходима после этой ночки? Кто-нибудь рискнет проехаться на своей тарантайке до Берегового лагеря или ручья Фини по Девятнадцатому отрогу? Говорю вам, квадратные ваши головы, — его собственная круглая голова поворачивалась от одного слушателя к другому, — и скажу снова: если мы не вернемся на эти склоны до конца этой недели! прямо на этой долбаной неделе, то стачка не стачка, пикеты не пикеты, а все едино: каждый понедельник этой гребаной зимы будете кататься в Юджин за пособием по безработице!
Он повернулся спиной к собранию и секунду стоял так, чувствуя на себе взгляды мужиков и взгляд Дрэгера — на всем собрании. Что ж, это, пожалуй, сгодится за лучшее объяснение.
Он повременил, ожидая комментариев от Дрэгера, но в баре висело выкованное им безмолвие, и он дотянул паузу до предела. Его плечи воспрянули и упали с тяжким вздохом. Он опять почесал шею. Когда же снова обернулся, его красное резиновое лицо осунулось усталостью и жертвенностью. Тедди следил в зеркале над полками — Они будто напуганные насекомые… — как Ивенрайт возвращается к столу… — И Ивенрайт напуган больше всех.
— Парни… Вы ведь знаете расклад, да? Понимаете, о чем я толкую, понимаете, какого хера я вам тут втираю про эту неделю! Я ведь и прежде, мистер Дрэгер, их предупреждал, я говорил, какие у меня подозрения…
Ивенрайт… больше всех хорохорится, и он же едва ли не больше всех страшится сил тьмы.
— До вчерашнего дня я держал в тайне этот доклад, ждал, когда заполучу копию, чтоб наверняка…
Гиббонс — на вид самый зашуганный, но его мозгов и на страх настоящий не хватит.
— До вчерашнего дня вы, ребята, думали, что позиции ваши куда как крепкие. И я не мог подбить вас на какие-то действия, всеми своими предъявами к Стэмперам, верно? Вы думали: «Самую малость потерпеть осталось, перекантуемся». Вы думали: «„ТЛВ“ не долго еще продержится; им нужны бревна; им нужно склады набить к весенним работам». Вы думали, что мы их к ногтю прижали, верно? Потому что лесная компания — она ж разорится, думали вы, когда у нее нет бревен на продажу. Вы думали: «Ладно, пусть Хэнк Стэмпер рубит капусту, пока ему светит солнышко, но он не в нашем огороде ее рубит. Живи сам и дай другим. Не пинать же человека за то, что бьется за свой трудовой доллар?» Так вы себе думали, правда ведь? — Он остановился и обвел собравшихся пристальным взглядом; он надеялся, что Дрэгер заметил, как все до единого — даже Главный по Недвижимости и его зять — потупили глаза под его обличающим взором. Уиллард Эгглстон, напротив Гиббонса, испуган, кажись, не меньше Флойда Ивенрайта, только что не так суетится. — Да уж… «Не пинать же человека, что вкалывает за свой честный бакс», думали вы.