Порою блажь великая - Кизи Кен Элтон. Страница 121

— Дрэгер?

— Да, Дрэгер… приплывали к тебе прошлой ночью с визитом и с…

— Никого тут не было прошлой ночью! Погоди…

— … и с предложением об уступке всего бизнеса за профсоюзные фонды, при содействии некоторых местных предпринимателей…

— Погоди. Теперь понял, мать-перемать… Ублюдки!

— …а ты ужасно торговался и получил хорошую цену.

— Вот змееныши! Ага, теперь понимаю. Наверняка это Дрэгер все придумал — Ивенрайту мозгов не хватит… — Я пометался немного по комнате, порядком взвинченный, потом повернулся к Ли, а тот по-прежнему безмятежно глядел в стену. Почему-то именно это распалило меня больше, чем все остальное. (Он и ухом не ведет. Черт. Вив так здесь натопила своим мирно гудящим электрокамином. Да еще и винтергрином воняет. Черт. Мне захотелось окатить его ледяной водой. Наорать: проснись, вставай, оживай…) — Так какого хрена, — сказал я ему, — ты молчал?

— Я полагал, — ответил он, — что если ты продал бизнес — так, наверное, знаешь о сделке.

— А если не продал?

— Мне казалось равновероятным, что ты и в этом случае в курсе.

— Мать-перемать!

Вив тронула меня за руку:

— Что случилось, родной? — спросила она. Я сподобился ответить лишь:

— Дрянь дело! — и снова заметался по комнате. Что я мог ей сказать? (Ли пялится в стену, очерчивает спичкой свою тень по контуру. Я в растерянности.) Что теперь всем им сказать?

— В чем дело, родной? — снова спросила Вив.

— Ни в чем, — ответил я. — Ничего… Просто представь себе: ты ждешь, что человек угостит тебя большим наливным яблоком, а он вместо этого припрягает тебя к прополке яблоневого сада. А? — Я подошел к двери, прислушался, вернулся. (Я слышу, как они гомонят там, внизу, в ожидании. Здесь так жарко, и запах этот…) — А? Как ты отнесешься к такому гнусному обманщику? (Я в растерянности. Он все лежит и на стеночку глядит. Электрокамин гудит.) — Нет, Ивенрайт никогда бы до такого не додумался… (Мне хочется встряхнуть его. Жара — охрененная…) Это все Дрэгер… (Или же — самому лечь хочется. В растерянности я.)

Наконец, кое-как спустив пар, я сделал первое, что, по моему твердому убеждению, надо было сделать: подошел к лестнице и кликнул Джо Бена на минуточку.

— Что-что? — крикнул он в ответ с заднего крыльца, где резвились дети.

— Да не «штокай», а подойди!

Я встретил его в холле и потащил в контору. Он лузгал тыквенные семечки, из недавнего фонаря, зенки — полтинники, весь — само любопытство. По случаю слета он нацепил галстук, то самое синее шелковое чудовище с вышитым вручную утенком, Джо его носил аж со старших классов и очень им гордился. Галстук весь перекручен, а на белой рубашке не хватает двух пуговиц: Джо поиграл с детишками. Стоило посмотреть на него, в этом страшенном галстуке, с прилипшей к губе тыквенной лузгой, скребущего брюхо в pacпax рубашки — и я так растрогался, что на душе повеселело. Ну да ладно: чего я теперь хочу-то от него, когда он здесь? Я понятия не имел, какой прок от него будет там, внизу, с этой сворой, но мне точно был от него прок, здесь и сейчас.

— Помнишь, — сказал я ему, — как мы увидели эти машины и я сказал, что будь я проклят, если понимаю, с чего такой фестиваль?

Он кивнул:

— Ага. И я сказал тебе, что на морозе атмосфера круто и-о-ни-руется, отчего у людей улучшается настроение.

— Ионизируется, — поправил я и продолжал: — Но сомневаюсь я, что только в этом дело. — Я подошел к бюро и достал оттуда пинтовую бутылку, которую держал для бухгалтерской работы. — Нет, объяснение не полное, — сказал я.

— Да? А что еще?

Я отхлебнул и протянул ему бутылку.

— Они все прикатили сюда, потому как думают, что я продаю бизнес, — поведал я. Поведал, что сказал Ли и как я выяснил, что Флойд Ивенрайт и этот другой перец распустили слухи. — И вот теперь все наши собратья, там, внизу, думают, будто поспели на дележ пирога. Вот почему они весь вечер исходят улыбочками и по плечу хлопают. А ионы не при делах.

— Но почему? — спросил он, смаргивая. — В смысле, зачем Ивенрайту?..

— Это не Ивенрайт, — сказал я. — Ему мозгов не хватит. Он все больше гвозди сеет, а не слухи. Нет уж, это Дрэгер был.

— О-О! — сказал он, стукнув кулаком в ладонь и кивнув. И снова заморгал. — Но все равно не понимаю, на что они надеются, такое затеяв?..

Я отобрал бутылку, поскольку он не нашел ей применения. Сделал еще глоток и закупорил пробкой.

— Для пущего давления, — сказал я. — Прессуют, как в футболе… чтоб выставить меня еще большим подлецом, чем раньше, даже в глазах сородичей.

Он еще поскреб пупок, обдумывая.

— Точно. Теперь понял, ага. Ясно, что кое-кто из ребят не больно-то обрадуется, когда им скажут вкалывать в лесах, а они-то думали, что работе конец… а кое-кто и обидится на тебя немножко… Но все равно я никак не воткну, какая Ивенрайту с Дрэгером в том выгода? Им-тo что?

Я ухмыльнулся, поставил бутылку обратно в ящик и затолкнул его обратно.

— Ну, ей-богу, я тоже не понимаю, Джоби, — сказал я и вытер рот. — Если уж ты о выгоде. Нет, выгоды не много. Так что давай спустимся и посмотрим, переживем ли мы эту «немножко обиду». Спустимся и покажем этим дерьмоедам, кто тут из Десятки Крутейших Парней По Эту Сторону Гряды.

Он вышел за мной из комнаты, все еще потрясая головой. Старина Джоби. Зачем кому-то, дерьмоедам или нет, доказывать такие очевидные вещи — было превыше его понимания. (Камин гудит, когда я выхожу в дверь. Вив нету, она в кухне помогает Джен. А Ли все там. Сидит на топчанчике, изо рта торчит градусник, Ли протирает очки шелковым платочком, смотрит на меня тем невинным взглядом, какой бывает у близоруких людей без их стекляшек…)

Услышав нашу поправочку, никто, конечно, колесом не заходил от радости, но только Орланд с женой по-настоящему на меня обиделись. Остальные стояли кислые, курили, пока Орланд орал, что одному богу известно, с какого перепугу я тут пытаюсь навязать свою волю всему округу, а его жена подтявкивала: «Верно! Верно!» — точно болонка в истерике.

— Тебе, конечно — живешь тут, как отшельник в шалаше — плевать на соседей! — напирал он. — У тебя нет пятнадцатилетней дочери, которая приходит из школы в слезах, потому что ребята в классе провалили ее при вступлении в «Христианскую молодежь» [74].

— Верно! — гавкала его жена. — Верно! Верно! — Она из таких миниатюрных дамочек с горящими буркалами и зубами больше рта — будто вот-вот из кожи выпрыгнет и набросится.

— И у нас тоже доля в этом бизнесе, — сказал Орланд, обмахнув всех рукой. — Мы тоже пайщики! Акционеры! Но нам кто-нибудь дает право голоса? Хэнк, за остальных не отвечу, но я точно чего-то не припомню, чтоб отдавал свой голос за эту сделку с «Тихоокеанским лесом». Или же — за переход на лесоповал, чтоб исполнить обязательства по ней!

«Верно! Верно!»

— Пай дает право голоса — так это у людей обстоит. И своим паем я голосую за принятие предложения Ивенрайта и общественности!

— Да кабы я слышал это предложение Ивенрайта и общественности, Орланд, — сказал я.

— Да? Может, слышал, может, нет. Но значительное большинство из нас его слышали, и оно значительно заманчивее всего, что ты сам предлагаешь.

— Верно! — тявкала его супруга. — Верно!

— Орланд, сдается мне, что лучше б тебе — и значительному большинству из вас — слегка охолонуть в вашем горячем желании продать свой хлеб.

— Мы не потеряем работу. Профсоюз не стремится заменить нас своими людьми: они при своей работе будут, мы при своей. Все останутся на месте — только что вывеска сменится.

— То, что профсоюз не стремится пристроить своих людей на наши места, — для меня несомненно открытие. Особенно при том, как они уже много лет наседают на меня, чтоб я не только родственников на работу брал. Но я готов признать, что у них все продумано, гарантии занятости, все такое. Флойд говорил вам про это? Ой-ой, в жизни бы не подумал, что он такой до нас заботливый. От кого ты это слышал? От Флойда Ивенрайта?