Порою блажь великая - Кизи Кен Элтон. Страница 133

— Да, богом клянусь… Думаю, на что-то я здесь наткнулся.

— Ногу не зашиб? — спросил Хэнк, потешаясь над глубокомысленностью тона Джо.

— Да нет, я про ребят, которым дай только поглядеть на падающее дерево. О да. В этом что-то есть. В Писании сказано: «И снизойдет благодать на пальмы праведных: Он высится, подобно ливанскому кедру». В «Псалмах». Я знаю, что понял глубоко правильно, потому как нарочно вслушивался, когда Брат Уокер вот это вот говорил. И подумал я тогда: где кедр — и где напалм? Какая меж ними любовь-то? Да и бывал я в Ливане: нету там никаких кедров. Городишко-то в прериях. О напалме я вообще не говорю. Поэтому я крепко задумался. И теперь уверен, что на правильном пути.

Хэнк молча ждал, когда Джо перейдет к сути.

— Так иль иначе, если мы уподобим праведников деревьям, а также признаем, что люди обожают смотреть на падающие деревья, то получается, что люди обожают смотреть на низвержение праведников! — Он умолк на секунду, давая впитаться могучему выплеску своей логики. — Тут есть о чем задуматься, крепко задуматься: хорошим людям вечно пытаются напакостить. И какая-нибудь Блудница Вавилонская вечно донимает Божьего Человека, разве нет? — Он распалился в своей проповеди, его чумазые руки мельтешили перед горящими глазами. — О да. О да, парень! Дай мне только донести это до Брата Уокера. До корней волос пробирает. Помнишь Риту Хэйуорт в той киношке про Сэйди Томпсон? [85] Она так страстно желала завалить кедр того проповедника, что готова была зубами грызть, аки бобер. Ну и Самсон с Далилой — та же фигня. Конечно. Да и тот же брат Уокер: помнишь, как три или четыре года назад его всё травили, косточки мусолили: и чего это он делает с дамочками, которые приходят к нему домой, чтоб обрести Дух? Блин, ему даж пришлось прекратить свои мессы, помнишь? Такая молва худая пошла… — и я уж не знаю, что там и как там, что про него говорили, что правда, а что нет, но Дух — он всегда Дух, тут не поспоришь, и уж без разницы, как там в тебя там… но — сами дамочки, разве они жаловались, а? Нет. А роптали — другие люди. Люди, желающие завалить Древо Праведности. О да, о да! — Он колотил кулаком по бедру, невероятно довольный и вдохновленный своей замечательной аллегорией. — Ты не согласен, что тут есть, о чем подумать? О людях, обожающих смотреть на падающие деревья? О том, что в них естественное, от лукавого, желание видеть крушение праведника?

— Возможное дело, — согласился Хэнк, прищурив один глаз от сигаретного дыма.

Джо Бену почудился в этом согласии крохотный дефицит энтузиазма.

— А что, не так? — не отступался он. — Я хочу сказать, что люди — по природе грешники. И потому рубят праведников на корню, чтобы не чувствовать себя грешниками… теперь понял?

Они достигли дна: по всему оврагу текли кофейные потоки, приправленные хлопьями пепла. Хэнк вытер руку о свитер и достал пачку сигарет. Предложил Джо Бену, но тот отказался, заявив, что сигареты, наряду с кофе, подпадают под табу его веры. Хэнк достал сигарету, прикурил от окурка и пульнул его в поток.

— Джо, — сказал он, — не знаю уж за естественное желание от лукавого, но думаю, людям, когда они валят дерево, глубоко плевать, праведное оно или не очень. И никто даже через улицу не перейдет, чтоб посмотреть, как ты рубишь декоративные кедры в этих ночных горшках на подоконнике, даже если брат Уокер их по самое не балуйся освятит.

На том он и собирался закончить, но обиженное молчание Джо требовало большего.

— Но те же люди сбегались за мили, чтоб поглазеть, как завалят Самое-высокое-дерево-штата в Астории. — Он перекинул тяжесть огнетушителя на другую руку и пружинисто перешагнул ручей. — Нет, — он полез по склону к лебедке, — не в праведности дело, не о том речь, — докончил он мысль. — А теперь… как думаешь, доползем мы до этой сраной лебедки — или она раньше в кучу хлама превратится?

Джо Бен молча последовал. Поначалу он рвал на себе волосы, что такая гениальная идея оказалась срезана на корню, не набрав бутон. Но чем больше он думал над заявлением Хэнка, по пути к лебедке, тем больше сменялась эта горечь чувством смутной тревоги, близкой к панике, сродни тому, что он испытал утром, увидев, с каким лицом смотрит Хэнк на Ли в постели. Какое-то время они оба молча вырывали машину из неумолимых лап энтропии, подавая голос лишь для инструкций или чтоб попросить инструмент у Энди, восседавшего на операторском троне; наконец Джо был уж не в силах удерживать тревогу в себе.

— Славные деньки по курсу! — вдруг провозгласил он. — О да! — И замолк, ожидая отклика Хэнка. Тот продолжал возиться, склонившись над барабаном, будто не слышал. — Эт-уж точно! — настаивал Джо. — Еще немного — и мы двинем по зеленой улице с оркестром. Мы…

— Джоби, — тихо сказал Хэнк, прекратив работу, но не повернув головы, словно беседовал с масляными потрохами агрегата. — Позволь кое-что сказать тебе. Я устал от этого. Устал. И это святая правда.

— От дождя? От поломок? Черт, конечно, ты устал! Тут трудно не устать и…

— Нет. Ты знаешь, что я говорю не про дождь и не про поломки. У нас всегда дождь и поломки, и с них-то я всегда усталый…

Джо Бен почувствовал, как внутри что-то забегало, поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее — как? недоумевал он, как ты можешь устать? — словно ящерка или мышка или еще какая маленькая зверушка металась кругами по его нутру. Он ждал, что еще скажет Хэнк.

— Сыт по уши, — сказал Хэнк. Теперь он поднял голову и смотрел вверх, на черное сплетение ремней и кабелей лебедки. — И выше. Устал ходить по улицам и слышать, как захлопываются двери перед носом, защелкиваются засовы, будто перед прокаженным. В самом деле устал, понимаешь, о чем я?

— Конечно, — сказал Джо. Он отчаянно втянул живот, чтоб придушить это метание. — Но…

— В смысле, устал от того, как люди звонят и твердят про твердолобость.

— Конечно, но… — от слов Хэнка в голове все дрожит-кружит, как на выходе из наркоза в той больнице, где ему швы на лицо накладывали. — Ну, конечно, человек устает… — Он пожал плечами: Как он может? — Но, ну, знаешь… — когда обоим стало ясно, что продолжать Джо не намерен, они снова склонились над барабаном.

Через некоторое время Хэнк рассаднил палец и разогнулся. Скривившись, смотрел он на красные бусинки, выкатившие на перемазанные костяшки. (Весь день там…) Огляделся в поисках тряпки и вспомнил, что все тряпки — в этом кунге, где Ли (Проторчал там весь день. Славно. А завтра? Я не смогу все время держать его от дома подальше.) Стиснул кулак и вдавил осадненные костяшки в серо-голубую глину, вспоротую гусеницами трактора. (Потому что обязательно настанет день…)

Темень быстро сгущалась. Пришлось подождать, пока Энди водрузит фонарь. (Я не смогу вечно держать его подальше…) Техника сделалась зловещей, грозила силуэтами. Кран вздыбился в давящее небо, растопырив стальные ребра, вонзая шею-стрелу в липкие сумерки, подобный доисторической твари. Трактор терпеливым крокодилом недвижно затаился в грязи — хищник, надзирающий за их трудами.

— Я не знаю, — вдруг сказал Хэнк, прекратив работу. — Может, мы себя одурачили. Может, мы и не за что против себя весь город вызверили. Дожди не унимаются. Склоны подмывает. А на нас еще висят недоделанные плоты… И даже если мы их закончим… при такой-то погоде, безо всякой помощи… то все равно никто в городе не одолжит нам буксир — и у нас ни малейшего драного шанса сплавить их по реке к лесопилке.

— Почему еще? — вскинулся Джо. — Почему, слушай?! — его резкий голос вспарывал мягкие шорохи дождя и ветра. — Да с чего мы обломимся-то? До сих пор все шло, как по маслу с шоколадом, а? Никак мы не обломимся! А теперь давай возьмем эту чертяку…

— Не знаю. — Хэнк стоял, смотрел на фургон (Не смогу все время держать его под присмотром. Рано или поздно обязательно отлучусь куда-нибудь…) и посасывал палец. — Совсем недавно ты всей душой домой рвался…