Дворец грез - Гейдж Паулина. Страница 19

В эту ночь, когда погасли костры и стихли отрывочные разговоры соседей, я не могла уснуть. Я лежала на спине, пристально глядя на Красный Гор, [36] злобно мерцавший в сети белых созвездий. Наутро мы должны были войти в Дельту, и еще через два дня мне предстояло увидеть дом Мастера. Я не хотела размышлять о будущем. Как не хотела и вспоминать прошлое. Мне было достаточно настоящего. Через некоторое время я закрыла глаза, но это не помогло. Тогда я натянула платье и направилась к сходням.

Стражник окликнул меня, но потом позволил пройти, грозно предупредив. Он рассказал мне, что в окрестностях Дельты может быть опасно, что фараон трижды разбивал в сражениях восточные племена, которые продолжали просачиваться в Египет мимо пограничных фортов Джахи в Северной Палестине и Силсилехе, чтобы пасти свои стада на египетских землях. Либу из западной пустыни, объединившиеся с восточными племенами в попытке завоевать Дельту силой, продолжали совершать набеги на селения по краю богатых виноградников и фруктовых садов Дельты. Там случались убийства, грабежи, насилие, а армия не могла поспеть повсюду одновременно. Маджаи делали все, что могли, но они были обучены для борьбы с внутренними беспорядками. Схватки с хищниками пустыни были для них слишком трудным делом. Все это волновало меня. Я верила, что Осирис Сетнахт Прославленный, отец нашего фараона, укрепил безопасность внутри Египта, и наш нынешний Гор Золотой навсегда прогнал чужеземцев от наших границ. Чем дальше мы продвигались на север, тем все сильнее ощущалась бдительность солдат, но мои товарищи воспринимали это как должное, без удивления.

Тем не менее это была еще не Дельта. Мы стояли в самом сердце города Он, далеко от окружавших его полей на западе или на востоке. Я не собиралась уходить далеко, просто хотела немного размяться, чтобы лучше уснуть. Я держалась ближе к реке, легко ступая сквозь черные тени и мертвенно-бледный свет луны.

Я вышла на открытый участок песчаного берега и уже собиралась возвращаться, когда увидела его. Он стоял но пояс в серебристой воде, с запрокинутой головой и поднятыми руками, блестящие белые волосы лились каскадом по его плечам, будто радужная пена. Здесь, омытый бледной аурой своего бога, растворившись в благоговении, или погруженный в транс видения, он был прекрасен; я затаила дыхание и остановилась. Потом начала тихо пятиться, но, должно быть, веточка хрустнула у меня под ногами, потому что он вдруг обернулся и окликнул меня:

— Ты шпионишь, молишься или ищешь приключений, моя крестьяночка? Как ты поживаешь, брошенная с моими прислужниками? Может быть, ты тайно пробираешься на юг, чтобы вернуться в свой Асват, как плохо дрессированная лошадь, что ищет свою конюшню?

Я слишком мало знала его, чтобы понять, действительно ли он злится. Я не могла разглядеть его лица в темноте, хотя все его тело было омыто призрачным лунным светом.

— Я натолкнулась на тебя случайно, Мастер, — сказала я громко. — Я не собиралась шпионить.

— Нет? — Он опустил руки, спрятав их в медленной темной воде. — А Кенна говорит мне, что ты все время задаешь вопросы своим новообретенным друзьям. Может быть, я напрасно тебе доверяю?

Это была такая чудовищная ложь, что я не нашлась сразу что ответить. Я сохраняла молчание, и тут у меня снова возникло чувство, что он испытывает меня. Я обиделась. — Но Кенна — человек страстных предубеждений, если дело касается меня, — продолжал он вкрадчиво. — Ты ему совсем не нравишься.

— Да он мне тоже! — крикнула я в ответ. — Не стоило судить обо мне на основании всего лишь одной встречи!

Он пошел ко мне, раздвигая воду.

— Это не важно, — заметил он. — Кенна всего лишь слуга. Его мнение меня не интересует. Разве не так, Кенна?

Я круто развернулась. Кенна стоял позади меня, одежда Мастера была у него в руках. Когда он встретил мой взгляд, его лицо было непроницаемой маской.

— Это так, — согласился он без выражения.

— Хорошо.

Гуи вышел из воды и стал приближаться к нам, голый, и я подумала с содроганием: а почему нет? Ибо и я, и Кенна — ничто, немногом лучше, чем рабы, безликие и незначительные. Мне следовало опустить взгляд, но я не смогла. Я была загипнотизирована мертвенно-бледной, какой-то порочной красотой его мускулистого белого живота, идеально круглых ягодиц и той штуки, что висела у него между толстых бедер. Смущенная, заинтригованная, разгоряченная, сердитая, я не могла в свои тринадцать лет распознать зарождение своей чувственности, и только теперь, с грустью оглядываясь назад, я понимаю, что тогда родилась моя запутанная страсть, которой предстояло окрасить всю мою дальнейшую жизнь. Я ощутила, как напрягся вдруг Кенна, прежде чем, обойдя меня, начал вытирать полотенцем влагу, стекавшую, как молоко, по телу Гуи. Его движения были умелыми, легкими и бесстрастными; и все же, глядя на него, я стиснула зубы. Гуи наблюдал за мной. Он не отрывал от меня взгляда все время, пока слуга облачал его в полотняные одежды, оставляя открытой только голову. Когда Кенна закончил, Гуи сразу же отпустил его. Тот поклонился и быстро растворился в темноте.

— Ты довольна. Ту? — спросил Мастер. — Не сожалеешь ли о своем решении связать свою судьбу со мной? — Теперь он смотрел на меня с беспокойством. Я покачала головой. — Хорошо, — сказал он задумчиво, — теперь, моя упрямая маленькая зверушка, мы сядем с тобой здесь на сухой траве, под сухими деревьями, и я расскажу тебе сказку на ночь. — К моему изумлению, он устроился на земле, подтянул колени под объемистый плащ и сделал мне знак приблизиться к нему. Я повиновалась. — Я расскажу тебе историю о сотворении мира, — начал он. — И потом ты уснешь, правда? Ну вот. При-склони ко мне голову. Сначала, Ту, или еще даже раньше, чем все началось, был только Нун. Были Хаос и безмолвие. И с Нуном были Хух — бесконечность, и Кук [37] — тьма, и Амон, воздух… — В его голосе была гипнотическая сила, успокаивающая и усыпляющая, но интерес к его истории не давал мне заснуть, по крайней мере какое-то время.

Он говорил о том, как Атум, сын Хаоса, которым был Нун, сотворил сам себя усилием воли и как он возгорелся, чтобы рассеять Кук, тьму. Поэтому иногда Атум был Ра-Атум, вечно возрождающийся феникс. Он рассказал мне, как Атум, будучи единственным в мире, спарился со своей тенью, и так появились боги. Все больше и больше его голос вплетался в ткань сна, навеянного его рассказом. Я смутно сознавала, что сползаю на него, и его рука обвилась вокруг меня. Потом голос превратился в монотонное пение. Я почувствовала, что меня подняли, понесли, положили на тюфяк, натянули до подбородка одеяло, и потом наступило блаженное забвение.

ГЛАВА 5

Когда я вспоминаю те дни на реке, у меня до сих пор ком стоит в горле, потому что я еще не рассталась с детством, и была полна надежд, и верила еще и в богов, и в людей. Сразу за Оном Нил разделился на три крупных притока и несколько мелких, что впадали в Великую Зелень. [38] Наши ладьи пошли по северо-восточному рукаву реки, по водам Ра, и, сидя со скрещенными ногами на палубе, я наблюдала, как на моих глазах происходило чудо. Постепенно засушливость и бесплодие лета уступали место весенней свежести. Воздух наполнялся ароматами молодой листвы. Заросли папируса [39] теснились по зеленеющим берегам, их темно-зеленые стебли и нежные листья раскачивались и шептались на прохладном ветерке. Повсюду буйствовала природа. Птицы собирались стаями и кружили, свистели и порхали. Белые цапли и ибисы стояли неподвижно на мелководье, видимо, как и я, удивленные буйной пышностью жизни. И повсюду была вода; она поблескивала сквозь густые кроны деревьев, стояла, синяя и спокойная, в полноводных каналах, шумно плескалась на маленьких загорелых телах, что резвились в прудах. Неудивительно, думала я, вдыхая пронзительный и сладкий аромат того, что, как я потом узнала, называлось фруктовыми садами, еще голыми в это время года, неудивительно, что иноземные племена так рвались попасть в этот рай. Коровы поднимали головы и без всякого любопытства смотрели, как мы плавно скользили мимо; они были сонные и тучные. Воды Ра сменились водами Авариса. [40] В красном сиянии удивительного вечера мы миновали храм богини-кошки Баст [41] и разожгли костры среди тихого, но непрерывного шелеста насекомых.